Ее зовут Тень - Ксения Чайкова

С утра Торина пришлось поднимать руганью и хлопками по плечам и спине. Графенок страдальчески морщился, кривился, ворочался с боку на бок и даже ругался сквозь зубы, но глаза открывать отказывался категорически и вскочил только после того, как находчивый Каррэн, знаками велев всем молча замереть на месте, распутал ноги лошадям и повел их к тракту. Вот тут-то, заслышав частый перестук подков и тихое ржание, Торин и вскочил, да так ретиво, что едва не опрокинул меня, стоявшую в непосредственной близости от его непробудимой персоны. Поняв, что его надули, аристократенок разобиделся на весь свет, во всеуслышание прокричал об этом и заткнулся надолго, видимо решив наказать окружающих непреклонным молчанием и хмурыми взглядами из-под насупленных бровей. Мы с альмом и солдатами с восторгом приняли эту кару и неприкрыто улыбались друг другу, радуясь такому спокойному и, главное, тихому спутнику-полководцу, по-прежнему старательно удерживаемому в самом центре нашей разномастной группы.

На широкий торговый шлях между Каленарой и Тинориссой мы выбрались ближе к полудню — приходилось беречь графеныша и не пускать лошадей вскачь, что, разумеется, отрицательно сказывалось на скорости нашего передвижения. Торин, как ни хорохорился, был откровенно плох, я уже жалела, что не выпытала у него, что за болезнь точит его аристократическое тело,— возможно, зная причину, можно было бы устранить если не ее саму, то хотя бы последствия. А так... Графенок отчаянно бледнел, потом столь же решительно краснел, надувал губы, щурил глаза, но упорно молчал и не жаловался, за что я, если честно, была ему очень благодарна — уж слишком надоели его вчерашние причитания. Впрочем, вскоре я уже не на шутку встревожилась и откровенно возмечтала о продолжении сиятельных стенаний, дабы убедиться, что он там втихую не помер. Хотя такие, как он, из чистой вредности не помирают, видимо считая, что окружающим полезно с ними мучиться.

На большак Торин явно попал впервые в жизни и оглядывался так, будто у него сейчас же это замечательное зрелище отберут и больше никогда не покажут. Все остальные вели себя намного спокойнее и сдержаннее, явно успев повидать и немало более интересных вещей, чем торговый шлях между двумя крупнейшими городами Райдассы. Каррэн так вообще ухитрялся подремывать в седле, расслабленно сгорбив спину и почти выпустив поводья. Левый и Правый, сияя здоровенными синячищами на лбах, тихонько пересмеивались между собой, вызывая добрую зависть и невольное восхищение подобной самодостаточностью. Парням вполне хватало общества друг друга, а весь остальной мир для них, похоже, просто не существовал. Батя рассеянно пускал кольца из своей трубки и глядел вперед с философским спокойствием, рожденным немалым жизненным опытом. Цветик угрюмо зыркал туда-сюда (мы с Торином отчего-то удостаивались особенно мрачных и злобных взглядов), но высказываться вслух не спешил, а Зверюга, казалось, был полностью поглощен созерцанием изумрудного разнотравья по обочинам. Тьма с тихим присвистом летела над головой Бабочки, время от времени бросаясь в меня обрывками восторженных мыслей — демону очень нравилось наше неспешное и спокойное путешествие. По сравнению с прочими заказами оно и впрямь началось на диво мирно и безмятежно, я искренне надеялась, что нам и дальше будет везти на отсутствие неприятностей. Но что-то, видимо не то шестое, не то десятое чувство храны, выполнившей на своем веку не один заказ, подсказывало, что без проблем мы, увы, не обойдемся. Впрочем, пока на графенка никто и не думал покушаться. Правда, объяснялось это, скорее всего, миролюбием путешественников, встреченных нами на пути. Торговцы, курьер с королевскими гербами на попоне лошади, герцогская карета, крестьянские возы с сеном и ранними яблока их хозяева, восседающие на козлах со своими многочисленными семействами, и калики перехожие, шатаюшиеся из города в город пешком, не собирались рисовать своими жизнями и нападать на моего подопечного.

День прошел потрясающе спокойно и тихо. Правда, после обеда, приготовленного па скорую руку близнецами в какой-то рощице, Торин вновь принялся ныть и жаловаться но на него никто особенно не обращал внимания, и вскоре графеныш заткнулся, окончательно уверившись, что более черствых и неотзывчивых типов, чем те, которые сопровождают его сиятельство в столь долгом и нелегком пути, земля Сенаторны еще не носила.

Торин едва не скрипел зубами от бессильной злости и негодования. Его охрана взяла что-то уж слишком большую волю. Единогласно (мнение самого Лорранского во внимание преступно принято не было) солдаты, альм и храна постановили: в селе, встретившемся на пути часа за четыре до заката, на ночлег не останавливаться, а ехать до темноты и устроить привал в чистом поле. Или в не очень чистом. Или вообще в лесу. В общем, где придется, вернее, где приглянется. Самому Торину милыми и уютными казались все кочки и камни, встречающиеся на пути, но гадкие люди-нелюди отчего-то упорно гнали лошадей вперед, словно хотели преодолеть все немалое расстояние от Каленары до Меритауна за один день, никак не желая понять, что подобный подвиг по силам разве что мифическим магам, владеющим тайной легендарной телепортации.

Когда наконец храна, сверившись с картой, поведала, что в каких-то пяти верстах от тракта находится большое озеро, и предложила переночевать на его берегах, граф едва не бросился целовать нахальную и своевольную девицу за столь замечательную идею. Впрочем, как ему показалось, прочие восприняли эту славную мысль отнюдь не на ура — над торговым шляхом уже постепенно сгущались легкие сумерки, но до настоящей темноты было еще далеко- и солдаты предпочли бы проехать пятерку-другую верст не в сторону, а вперед, хоть чуть-чуть, да приблизившись к конечной цели путешествия. Но женское коварство не знает границ: храна, вместо того чтобы открыто вступить в спор и, разумеется, проиграть, сделала «глаз-кокет» и томно трепыхнула ресницами, изображая очень уставшую девушку, для которой отдых на берегах Тимьертова озера станет настоящим подарком, самым лучшим и замечательным за всю ее жизнь. Каковой расчувствовавшиеся мужчины и не замедлили ей поднести: Каррэн, поддерживаемый согласным киванием солдатни, заявил, что пара верст никого не спасет, да и вообще, вода во фляжках заканчивается, не помешало бы пополнить запасы. А раз уж все равно к озеру ехать, так почему бы и не заночевать на его берегах?

Тень взвизгнула от восторга и тряхнула поводьями, пуская свою кобылу в галоп. Узкая тропа, ведущая от шляха к озеру, явно не была приспособлена для таких скачек, но ни лошадь, ни храну это, кажется, не смущало. Каррэн со смехом пнул своего жеребца каблуками и заставил его в несколько скачков догнать пепельно-серую лошадку хра-ны. Девушка и альм понеслись рядом, стараясь оттеснить друг друга на обочину и заливаясь веселым хохотом. Тут Торину пришлось отвлечься от стороннего созерцания этой гонки и принять в ней самое активное и непосредственное участие: Цветик сзади, подгоняя своего коня, взвыл так душераздирающе, что непривычная к подобным звукам кобыла графа взвилась на дыбы, а потом рванула следом за лошадьми храны и нечеловека так, будто от этого зависела ее жизнь. Торин коротко охнул и мертвой хваткой вцепился в поводья, мысленно вознося молитвы всем богам сразу и прося их остановить взбесившуюся скотину. Видимо, хранители Сенаторны в этот момент как раз развлекались наблюдением за происходящим в мире подлунном и вняли столь страстным мольбам. Неразумная Мышка (кто и за что окрестил подобным образом породистую лошадь из графских конюшен — загадка, наверное, даже для богов), возможно получив приказ свыше, остановилась так резко, что Торин едва не перелетел через ее голову. Полный признательности за свершившееся чудо, он возвел очи горе и, задыхаясь, прошептал благодарствен молитву. Впрочем, приглядевшись, граф понял, что если и имели отношение к исполнившейся просьбе, то самое косвенное: Мышка, слегка расставив передние ноги и наклонив большеглазую морду, жадно пила чистую, прозрачную, как самый лучший эльфийский самогон, Кобыла остановилась в какой-то пяди от Тимьертова озера. Сзади со смехом, криками и гиканьем тормозили