Колдун - Ольга Григорьева

В изок он уже мало походил на прежнего Сирому – под нещадными жалами мошкары его лицо опухло, отросшая борода свалялась клочьями, а на ногах багровыми пятнами вздулись незаживающие язвы. Сирома мог бы вылечить их одним прикосновением пальцев, но не хотел. Без любви Хозяина все утратило смысл.

В Триглавов день он выбрался к берегу Роси. Веселая и беспечная река плескалась на камни шумными водами и радостно бормотала о чем-то. Сирома слышал, как, готовясь к выходу на берег, в ее глубине примеряют наряды и тихо переговариваются русалки и берегини, как большим печальным налимом ходит под толщей воды Водяной и как, резвясь и поднимая со дна мутный ил, скачут в нетерпении маленькие ичетики… Русальная неделя была уже близка, и в ожидании ее прихода все водяные нежити заставляли реку погружаться в сладостные воспоминания А у Роси их было много. Так много, что ничья память, кроме вечной памяти вод, не сумела бы удержать их. Рось помнила все. И, разбуженная шумным весельем водяных духов, пела о том, как когда-то вошел в ее чистые воды великий Перун и был рожден на свет прекрасный Дажьбог и как, блестя по ее волнам лучами, пировали за свадебным столом лучезарный Хорс с ясноглазой Девой Зарей. Смущаясь, словно девственница, Рось вещала илистым берегам и пригнувшимся к ней деревьям о том, как однажды, в червень месяц, скинув свои одежды, в чистый поток реки окунулись весенние богини и показались затаившему дыхание миру в своей блистательной наготе.

Сирома уже давно знал все рассказы Роси, поэтому присел на берегу и, не вслушиваясь в ее нежный лепет, опустил в воду натруженные дорогой ступни. Холодок пробежал по коже, давая ей блаженное отдохновение. Сирома вздохнул. Ах, если бы Хозяин простил его! Даже пусть не простил бы, но хотя бы объяснил, за что гневается. И тогда Сирома бы все исправил. Жизнь и душу бессмертную положил бы, но выполнил волю владыки!

– Меня вспоминаешь?

Сирома не поверил ушам. Застыл, боясь обернуться и никого не увидеть. Сколько раз во сне он слышал этот хрипловатый, грубый голос, сколько раз вскакивал, вглядываясь в пустую темноту леса…

– Ты что, оглох?

Медленно вытащив ноги из воды, Сирома повернулся. Хозяин сидел на поваленном дереве, не отрываясь глядел на него бездонными глазами.

– Хозяин… – прошептал Сирома. И больше ничего не посмел сказать, только беззвучно открывал и закрывал рот, будто выброшенная на берег рыба.

– Ты не рад? – От гневного голоса Белеса Рось притихла, а застигнутые за подслушиванием деревья испуганно выдернули из воды свои ветви.

Сирома не ответил. Теряясь в всклокоченной бороде, из его глаз потекли слезы. Быстро перебирая руками и ногами, он подполз к коленям Хозяина, вцепился в них дрожащими пальцами.

– Как можно?! Я звал тебя, молил… За что забыл обо мне? Что я сотворил не так, чем прогневал тебя?

Хозяин презрительно оттолкнул его, вытер о траву подошву ноги.

– Я вовсе не гневался, только как тебе верить? Ты обещал смерти Владимира, а он еще жив…

– Я убью его! – забыв обо всем на свете, выкрикнул Сирома.

Белее усмехнулся:

– Убьешь? Да ты и посланца своего болотного, который у тебя под боком жил, убить не сумел, чего уж об ушедшем в дальние края князе говорить!

Смысл его речей не сразу достиг сознания Сиромы, а когда достиг, то заполонил душу Тревогой. Хозяин что-то спутал! Сирома знал наверняка – простак-болотник уже давно сгнил в трясине. Ведь Сирома подарил его Белой Девке, а с этой коварной посланницей смерти и сам он опасался связываться.

– Он умер… Белая… – боясь возражать Хозяину, прошептал Сирома.

– Умер?! – Белес расхохотался. Небо потемнело. Видать, услышав смех старинного врага, Перун нахмурил брови и вновь, как когда-то много веков назад, принялся ковать для скотьего сына громовые стрелы.

Сирома взглянул на быстро ползущие к лесу тучи, сжался в комок у ног владыки. Хозяин оборвал смех.

– Жив он. Белую одолел, слился с ней и стал еретником. Силы в нем теперь поболее, чем в любом колдуне. Одно хорошо – не научился еще ею владеть. Все делит себя на духа и человека, не понимает, что он ни то ни другое и есть в нем, как во всяком еретнике, две стороны, одна от другой неотделимые.

Колдун? Еретник? Силясь уразуметь, Сирома растерянно заморгал:

– Нет… Он – дурак! Будь в нем хоть искра силы, я бы заметил!

– А проворонил! – Хозяин сурово смотрел на Сирому. – Он настоящий еретник и с каждым днем все больше и больше понимает свою силу.

– Почему? – все еще не веря, спросил Сирома.

– Потому что ходит со Стаей. И не чьей-нибудь, а самого Ратмира!

Это было невозможно! Сирома хорошо помнил зеленоглазого бестолкового парня, который доверял каждому его слову и выполнял любое его желание. Сироме даже не приходилось утруждать себя выдумыванием какой-нибудь хитрой лжи – болотник верил всему… А Велес говорил, что теперь он спознался со Стаей Ратмира – самого старого и хитрого из известных Сироме оборотней… Болотник – еретник?! Невозможно!

Оскальзываясь ладонями по глинистой земле, Сирома на коленях подполз к реке, окунул в прохладные струи пылающую голову. Вода отрезвила его. Мысли потекли плавно и последовательно. Хозяин не мог ошибиться… Значит, болотник и впрямь каким-то чудом остался жив. Значит, из-за этого ничтожного смертного Хозяин так долго сердился на Сирому! Конечно, как он мог доверить свое слово рабу, не совладавшему даже с каким-то маленьким и глупым человечком?!

– Прости! – Сирома повернулся к Хозяину, ткнулся лбом в землю. Водяные капли побежали по его лицу к земле, глухо постукивая при падении. – Прости меня, Хозяин. Я докажу, что достоин служить тебе! Я найду и убью этого болотника, кем бы он ныне ни стал!

Белее поднялся. Огромная тень от его могучего, закутанного в шкуры тела легла на согнутую спину Сиромы.

– Если он выживет, то станет очень опасен. И не только для тебя…

– Нет, Хозяин, нет! Он умрет! – боясь дослушать речи повелителя, перебил Сирома. Никто не смел угрожать бессмертному Велесу, никакие опасности не должны были коснуться его грозного лика! И, конечно же, богу не пристало самому разбираться с ничтожными людишками – это было его, Сиромино, дело…

– Ладно, давай, но не тяни.

Сирома почуял в груди ноющую боль. Она появлялась всегда, когда Хозяин собирался покинуть его. Жрец приподнял голову. Сквозь наползающие на глаза капли он с трудом различил вдалеке, меж деревьями, огромную фигуру, в жалобной тоске потянулся к ней руками:

– Подожди, Хозяин! Еще одно слово: где искать его? То ли свистом ветра, то ли первыми раскатами грома до него донесся далекий голос:

– На Мутной. И помни: он – колдун и он не один! Спеши!