Мой муж Джон - Синтия Леннон

Джон, в свою очередь, дал согласие на роль в фильме How I Won the War, «Как я выиграл войну». Его очень привлекала антивоенная тема. Плюс к этому Джону понравилось сниматься в кино, и он уже начинал видеть свое будущее в этой области. Он был чрезвычайно возбужден перспективой впервые выступить в качестве полноценного актера с ролью в художественном фильме. Съемки должны были проходить в Германии и, затем, в Испании, в прибрежном городке Альмерия. Нам с Джулианом Джон обещал, что, как только съемочная группа переместится к морю, он сразу же вызовет нас к себе. Через пару недель мы вылетели в Испанию, где Джон снимал виллу с актером Майклом Кроуфордом, его женой Габриэль, их ребенком и няней.

Для роли рядового Грипвида Джону пришлось постричь свои длинные волосы. Ему также выдали круглые «бабушкины» очки, из тех, что во время и после войны продавались в бюджетных аптеках министерства здравоохранения. Последние годы Джон все пытался надевать контактные линзы, хотя бы на публике, но это оказалось не так просто. После случайной фразы Джорджа во время концерта о том, что кто — то слопал все его «мармеладки» и ему не оставил, фанаты часто бросали на сцену всякие сладости. Одна конфета довольно больно попала Джону в глаз и выбила линзу. К тому же сами контактные линзы тогда были толстыми и неудобными. Круглые очки «от Минздрава» Джону понравились, он к ним привык, а линзами решил больше не пользоваться. Так, собственно, и родился этот его «фирменный» образ.

Мне нравилось в Испании и нравилось наблюдать за съемками фильма. Однако вилла, которую мы снимали, была какой — то сырой и неопрятной. Когда Морин с Ринго сообщили, что вылетают, чтобы к нам присоединиться, у нас появился уважительный повод подыскать что — нибудь получше. Мы нашли просторную виллу с собственным бассейном. Позже выяснилось, что раньше на этом месте стоял монастырь. Переселившись, мы довольно скоро почувствовали, что, кроме нас, здесь живут еще некие непонятные существа: свет мог неожиданно выключиться, разные предметы таинственным образом исчезали, и все время чувствовалось чье — то присутствие. Мы затеяли вечеринку, чтобы как — то освоиться и обжить новое жилище, но вдруг электричество погасло, и начался сильный шторм. Пока бушевала гроза, мы собрались в большой гостиной и зажгли несколько десятков свечей. Их мягкий свет располагал к спокойствию. Кто — то затянул песню. К нему присоединились остальные, и комната наполнилась красивыми, мелодичными звуками, погружая всех присутствующих в музыкальную и духовную гармонию. Через полчаса свет снова включился, и магия исчезла, но нам уже легко верилось в то, что к пению нас подвигли монахини, некогда жившие здесь, их коллективный дух.

Фильм имел успех, роль, исполненная Джоном, была отмечена сразу в нескольких печатных изданиях. Режиссер и продюсер картины Ричард Лестер сказал, что из Леннона получится неплохой актер. Джону понравилось сниматься, но он терпеть не мог зубрить текст, и его совсем не привлекала вынужденная необходимость слоняться без дела по площадке в ожидании очередного дубля с его участием. Он решил, что музыка как искусство гораздо ближе его сердцу, и продолжал пропадать у себя в студии, в мансарде, сочиняя новые песни.

Меня радовал его творческий настрой, однако принимать наркотики Джон не прекращал и поэтому, как и раньше, часто был для меня недосягаем. Я все еще цеплялась за него прежнего и надеялась, что тот настоящий, любящий Джон скоро вернется. Однажды утром, за завтраком, он показал мне статью в газете, где рассказывалось о японской художнице Йоко Оно, сделавшей фильм, состоявший целиком из снятых крупным планом задниц: «Син, ты только посмотри. Все это, конечно, шутка, не иначе. Но, боже, что же дальше? — Мы оба расхохотались. — Безумие какое — то. У нее, наверно, крыша съехала».

Мне оставалось только согласиться с ним. Мы тогда еще ничего не смыслили в авангардном искусстве или концептуализме. Газета отправилась прямиком в мусорную корзину. К Йоко Оно мы больше не возвращались, пока как — то вечером, когда мы читали в постели, я не заметила у Джона в руках тоненькую книжку под названием «Грейпфрут». Я спросила его, что это, и он ответил: «А, да это мне та странная художница прислала». — «Я не знала, что ты с ней встречался». Джон оторвался от книги: «Да, я ходил на ее выставку. Джон Данбар позвал меня. Идиотизм полный…»

Данбар, бывший муж подруги Мика Джаггера, Марианн Фэйтфул, был нашим приятелем. Он владел художественной галереей «Индика» в центре Лондона и часто приглашал друзей на свои выставки. Ничего необычного в этом не было, и вскоре я забыла о том разговоре.

Я не знала тогда, что Йоко начала целенаправленно преследовать Джона. В течение нескольких месяцев она писала ему письма, но я не подозревала ни о них, ни о том, что она не раз приходила к нам домой и спрашивала Джона. Нас тогда дома не было, и Дот, полагая, что это очередная фанатка, ничего мне не сказала. Знал ли об этом сам Джон, понятия не имею.

Единственное, в чем я была уверена, это в том, что между мной и Джоном уже нет прежней близости, и мне отчаянно хотелось вернуть ее. Моя и без того заниженная самооценка упала ниже некуда. Листая старые газетные фотографии и думая, почему же я так редко нравлюсь себе, я решила, что все дело в моем носе. В моем римском, как у папы, носе с выраженной горбинкой посередине. Будь он коротким и прямым, как у моей мамы или брата, все было бы по — другому. Конечно, где — то в глубине души я понимала, что это глупо. Но мне так хотелось найти причину моих неурядиц в том, что еще можно изменить и что в конечном счете изменит наши отношения с Джоном. Если проблема в моем носе, что ж, это исправимо.

Когда я сообщила Джону, что собираюсь сделать пластическую операцию, он сказал, что это смешно, однако возражать не стал, а лишь заметил: «Только потом не плачься мне, если они сделают хуже».

Когда подошло время операции, я убедила себя, что после нее стану совсем другим человеком — энергичной, уверенной в себе и сексуальной, да еще и с новым носом. Я легла в Лондонскую клиническую больницу, и уже после операции, когда нос мой был весь туго забинтован, мне принесли букет красных роз с запиской: «Носу с другим именем. От Джона и Джулиана, с любовью».

Когда несколько дней спустя бинты сняли, мне стало страшно, что из — за моего чрезмерного тщеславия я теперь получу жуткий и безобразный нос. Но, набравшись мужества и посмотрев в зеркало, я обрадовалась: на меня смотрел маленький, симпатичный, без всякой горбинки носик, мой собственный — как раз такой, какой я и хотела. Я поняла, что никогда не пожалею о том, что сделала операцию.

Я была уверена, что теперь выгляжу совсем по — другому, но, когда я вернулась домой, никто ничего не заметил. Ни Джулиан, ни мои подруги. «Вы что, во мне ничего нового не замечаете?» — настойчиво интересовалась я. В ответ сыпались догадки. «Новые очки?» — спрашивала одна. «Прическа?» — пыталась угадать другая. Успокоив себя, я заключила, что, раз они ничего не замечают, значит, новый нос сидит как надо. Ну а Джон? Ему понравилось. Хотя он по — прежнему считал, что мне не стоило все это затевать.

В феврале 1967–го «Битлз» выпустили пластинку — сингл с полноценными песнями на обеих сторонах — Strawberry Fields Forever, написанной Джоном, и Penny Lane, которую сочинил Пол. Обе песни посвящались любимым местам их детства в Ливерпуле. Пенни — Лейн — это район в центре города, почти самостоятельное поселение, рядом с которым находились дома Джона, Пола и Джорджа. Здесь они часто встречались, заходили в магазинчики, ждали автобуса. Strawberry Fields, «Земляничная поляна» — так назывался детский интернат в Вултоне, неподалеку от дома Мими. Джон часто ходил мимо его стен из красного песчаника, и поэтическое название надолго врезалось ему в память.

Сингл достиг первого места в хит — параде, но не сразу, в отличие от всех без исключения предыдущих синглов «Битлз», начиная с Please Please Me. Неужели их популярность пошла на убыль? Или такова была реакция поклонников на прекращение концертной деятельности? Оставалось только ждать, что же дальше.

Следующие несколько месяцев группа упорно трудилась в студии, и к лету был готов их новый альбом, Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band. Некоторые из треков имели явное отношение к наркотикам или были написаны под их воздействием, но красочность и мечтательность стиля необыкновенно точно отражали тогдашнее настроение нации. Наступила эра «власти цветов», главными темами которой были хиппи, цветы, любовь и мир. Психоделика чувствовалась во всем, в моде были мини — юбки, одежду все старались покупать на лондонской улице Карнаби — стрит, центре моды хиппи, где можно было приобрести причудливо расшитый кафтан или бисерные бусы.

В альбоме была песня Джона, Lucy in the Sky with Diamonds, про которую все уверенно говорили: в ней описан ЛСД — трип. На самом деле к названию песни прямое отношение имеет Джулиан, который принес как — то из детского сада рисунок, где изобразил свою подругу Люси. И когда Джон спросил его, что здесь нарисовано, Джулиан сказал: «Это Люси в небе с алмазами». Джону, конечно же, очень понравилось это необычное и совершенно невинное определение, порожденное живой фантазией его сына.