КОГДА МЫ БЫЛИ СИРОТАМИ - Кадзуо Исигуро

В такой ситуации немудрено было забыть, что мы идем по тому, что еще несколько недель назад служило домами для сотен людей. Порой мне казалось, что мы пробираемся не по району трущоб, а по одному огромному разрушенному перенаселенному зданию с бесконечным количеством комнат. Но даже при этом время от времени меня обжигала мысль, что под обломками, по которым мы ступаем, лежат дорогие для кого-то семейные реликвии, детские игрушки, незамысловатые, но кем-то любимые предметы домашнего обихода, и меня с новой силой охватывал гнев на тех, кто допустил, чтобы столь печальная судьба постигла тысячи невинных людей. Я вспоминал напыщенных господ из международного сеттльмента, изощренные уловки, к которым они столько лет прибегали, чтобы снять с себя ответственность, и в эти моменты во мне закипала такая ярость, что я был готов остановить лейтенанта, дабы излить ее наружу.

Впрочем, один раз лейтенант остановился по собственному почину и, когда я догнал его, сказал:

— Мистер Бэнкс, пожалуйста, внимательно посмотрите на это. — Он показывал влево, на большое сооружение, напоминавшее бойлер. Засыпанное кирпичной крошкой, оно все же оставалось целым. — Это Западная печь. Если вы поднимете голову, то увидите ближнюю из двух труб, которые я вам показывал с крыши. Восточная выглядит точно так же, и она послужит нам следующим ориентиром. Если доберемся до нее, это будет означать, что мы находимся почти рядом с нужным домом.

Я внимательно осмотрел печь. Из неё словно вырастала широкая труба. Подойдя ближе и подняв голову, я увидел, что труба уходит далеко в небо. Я все еще пялился на эту трубу, когда услышал голос своего спутника:

— Прошу вас, мистер Бэнкс. Нужно идти. Нам очень важно все сделать до захода солнца.

Через несколько минут после того, как мы миновали Западную печь, поведение лейтенанта изменилось: он стал двигаться намного осторожнее. Каждый его шаг стал обдуманным — прежде чем пролезть в очередную дыру, он просовывал голову и внимательно оглядывался, держа винтовку наперевес, настороженно прислушивался. Я тоже стал замечать на расстоянии вытянутой руки от проломов все больше мешков с песком и спиралей из колючей проволоки. Услышав первую пулеметную очередь, я замер от неожиданности, испугавшись, что стреляют в нас, но потом увидел, что лейтенант продолжает невозмутимо шагать впереди, и, с облегчением вздохнув, поспешил за ним.

Наконец, протиснувшись через очередную брешь, мы очутились на довольно просторной площадке. Я был совершенно измучен и поначалу даже подумал, это руины бального зала вроде того, где мне приходилось бывать, и только потом понял, что мы стоим там, где еще недавно находилось несколько комнат. Перегородки почти полностью исчезли, поэтому дальняя стена оказалась на расстоянии не менее двадцати пяти ярдов. Возле неё я увидел шеренгу из семи или восьми солдат, лицами уткнувшихся в стену, и поначалу принял их за пленных, но тут же заметил, что каждый стоит перед небольшим отверстием, просунув в него дуло винтовки. Лейтенант уже пересек усыпанную битым кирпичом площадку и разговаривал с человеком, склонившимся к пулемету, укрепленному на треноге. Это сооружение располагалось напротив самого большого отверстия — нам предстояло в него пролезть, чтобы идти дальше. Подойдя, я заметил, что отверстие по всему периметру оплетено колючей проволокой, но в середине оставался просвет, в который можно было просунуть пулемет.

Сначала я подумал, что лейтенант просит солдата убрать это препятствие на нашем пути, но потом обратил внимание на то, как напряжены у всех лица. Пулеметчик, с которым разговаривал лейтенант, ни разу не отвел взгляда от амбразуры. Остальные солдаты тоже оставались неподвижны и сосредоточенны, все их внимание было занято тем, что происходило по ту сторону стены.

Их тревога тут же передалась мне, и захотелось немедленно ретироваться через дыру в задней стене. Но когда лейтенант повернулся, я мигом вспомнил, зачем нахожусь здесь.

— Возникли осложнения, — сообщил он. — Несколько часов назад японцы немного продвинулись вперед. Мы сейчас оттесняем их, чтобы восстановить линию передовой там, где она была утром. Однако, судя по всему, несколько японских солдат не отступили вместе со всеми и оказались в окружении. Они полностью отрезаны от своих и поэтому очень опасны. Эти люди считают, что сейчас японцы находятся за той стеной.

— Лейтенант, вы ведь не хотите сказать, что нам придется ждать, пока ситуация разрешится, правда?

— Боюсь, все-таки придется.

— И как долго?

— Трудно сказать. Японцы попали в западню и в конце концов будут либо взяты в плен, либо убиты. Но пока они представляют очень большую опасность.

— Вы хотите сказать, что мы можем прождать несколько часов? Или даже дней?

— Все возможно. Следовать дальше без охраны было бы чрезвычайно опасно.

— Лейтенант, вы меня удивляете! Мне казалось, что вы, человек образованный, полностью отдаете себе отчет в безотлагательности нашего предприятия. Несомненно, существует какой-нибудь другой путь, чтобы обойти этих попавших в мышеловку японцев.

— Другие пути, конечно, есть. Но какой бы мы ни выбрали, остается вероятность, что мы все равно окажемся в серьезной опасности. К сожалению, сэр, я не вижу иного выхода — только ждать. Может статься, что ситуация разрешится скоро. Прошу прощения.

Между тем один из солдат уже давно нетерпеливо махал рукой, и лейтенант направился к нему по осколкам кирпича. В этот самый момент раздалась оглушительная пулеметная очередь, а когда пулемет смолк, продолжением ее стал протяжный крик, доносившийся из-за стены. Вначале это был громкий вопль, потом он стал стихать и превратился в странное тонкое завывание. Звук был таким жутким, что я, ошеломленный, прирос к месту и, только когда лейтенант, ринувшись назад, сгреб и повалил меня за полуразрушенную кирпичную кладку, заметил, что пули вонзаются в стену позади нас. Это, видимо, стреляли солдаты, занимавшие позицию напротив, у следующей стены, затем снова застрочил наш пулемет. Авторитетность этого орудия была такова, что винтовки смолкли. Когда же оборвалась и пулеметная очередь, остался слышен из-за стены лишь единственный казавшийся нескончаемым звук — вой раненого. Пронзительный тонкий вой сменился криком — человек повторял что-то снова и снова по-японски, потом голос сорвался на безумный визг и, наконец, замирая, превратился в протяжное поскуливание. Оно неясным эхом отражалось в развалинах, но китайские солдаты у амбразур оставались невозмутимы, их сосредоточенность ничуть не поколебало то, что они видели по другую сторону стены.

Пулеметчик внезапно обернулся, его вырвало, но он тут же снова уткнулся лицом в оплетенный колючей проволокой дзот. По тому, как он все это проделал, было совершенно невозможно сказать, была ли его тошнота вызвана общим нервозным состоянием, предсмертными криками раненого или просто несварением желудка.

Наконец по каким-то неуловимым признакам — позы солдат ничуть не изменились — стало ясно, что все немного расслабились. Я услышал позади голос лейтенанта:

— Теперь вы понимаете, мистер Бэнкс, что пройти отсюда куда бы то ни было сейчас нелегко.

Мы стояли на коленях, скорчившись за руинами кирпичной кладки, и я заметил, что мой легкий костюм из фланели весь покрылся пылью и сажей. Прежде чем заговорить, я постарался собраться с мыслями.

— Я полностью отдаю себе отчет в рискованности дальнейшего пути, но медлить нельзя. Теперь, когда вокруг стреляют, недопустимо оставлять моих родителей в том доме даже на минуту дольше. Может, нам взять с собой этих людей? Тогда в случае нападения горстки японцев, у нас будет защита.

— Как старший по званию, я никак не могу одобрить подобный шаг, мистер Бэнкс. Если эти люди покинут позиции, штаб останется совершенно неприкрытым. Кроме того, я подвергну жизнь этих людей неоправданному риску.

Я раздраженно передернул плечами.

— Должен заметить, лейтенант, что ваши люди допустили оплошность, позволив этим японцам оказаться у них в тылу. Если бы все ваши подчиненные должным образом исполняли свои обязанности, уверен, такого бы не произошло.

— Мои люди сражались с отменной храбростью, мистер Бэнкс. Едва ли они виноваты, что выполнение вашей миссии затруднено.

— Что вы хотите этим сказать, лейтенант? Что вы имеете в виду?

— Пожалуйста, успокойтесь, мистер Бэнкс. Я только обращаю ваше внимание на то, что мои люди не виноваты…

— Тогда кто же виноват, сэр? О, я понимаю, что у вас на уме! Да! Я знаю, вы давно об этом думаете, и только ждал, когда вы произнесете это вслух.

— Сэр, я понятия не имею…

— Я прекрасно знаю, что за мысль бродит у вас в голове все это время, лейтенант! Я прочел это по вашему взгляду. Вы считаете, будто это я во всем виноват — во всем, во всех этих ужасных страданиях, разрушениях… Но все дело в том, что вы ничего не знаете, не знаете практически ничего об этом деле. Вы, конечно, компетентны в ведении боевых действий, но позвольте вам заметить, что расследовать запутанное преступление, подобное этому, не так просто. Вы и понятия не имеете, какие люди в нем замешаны. Подобные дела быстро не раскрываются, сэр! А их расследование требует особой деликатности. Вы, наверное, думаете, что достаточно ворваться в дом с ружьями и штыками — и дело в шляпе? Да, признаю, мне понадобилось немало времени, но это вполне естественно. Не знаю, зачем говорю все это вам. Что вы, простой солдат, можете в этом понимать?