Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века - Алина Сергеевна Шокарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Великая княжна Ольга Николаевна рассказывает о гувернантках и учителях в их семье следующее: «С некоторых пор я перешла из ведения английской няни на попечение гувернантки Шарлотты Дункер. <…> Образованная и строгая, она внушала мне уважение к работе. В пять лет я могла читать и писать на трех языках. Что же касается музыки, то тут ее строгость не повлияла на успехи»[651]. Ее старшая сестра Мэри училась очень плохо, несмотря на хорошие способности. Сестра пишет, что помимо ее детского легкомыслия это было виной мадам Барановой (Юлия Федоровна, урожденная Адлерберг, гофмейстерина. – А. Ш.), не имевшей и тени авторитета. «Очень добрая, очень боязливая, в частной жизни обремененная заботами о большой семье, на службе, кроме воспитания Мэри, еще и ответственная за наши расходы и раздачу пожертвований, она не умела следить за порядком в нашей классной. <…> Мадам Барановой не хватало чуткости, чтобы вести ее. Она только выходила из себя, держала длинные речи, которые Мэри в большинстве случаев прерывала каким-нибудь замечанием»[652].
* * *
Одним из важнейших событий в жизни девушки был день, когда ей дарили альбом. Альбом служил символом перехода в новую, более взрослую, жизнь. «Кому не известно, что значит альбом в жизни барышни? Альбом, вещь едва известная петербургским красавицам – неотъемлемая принадлежность всякой благовоспитанной девицы, родившейся под московским или под уездным меридианом. Без альбома ни одна из этих девушек, девиц, дев, не могла бы существовать. Альбом – это альфа и омега их мечтаний и их надежд»[653].
Здесь уместно сделать замечание о распространении моды на альбомы и в купеческой среде. Барышни записывали в альбомы трогательные романтические стихотворения, рисовали милые картинки на сюжеты любви, дружбы, смерти. Качество литературных произведений, которые старательно переписывались, зависело как от образования прелестных особ, так и от общего культурного уровня их семьи и окружения. Типичным примером альбома молодой купеческой дочери является «Записная книжка» в кожаной обложке за 1816–1817 годы, принадлежащая Марии Николаевне Фуфаевой. Изначально этот блокнот рассматривался ею как интимный альбом, потому на первых страницах в нем присутствуют рисунки и стихи:
Много роз красивых
Много белиньких лилей,
Много есть красавиц в свете,
Только нет мне, нет милей
Только нет милей в предмете
Милой Дунюшки моей.
А также:
Мой милинькой дружечек
Я тебя люблю,
Как незабудочка цветочек
Так тебя зову[654].
Но уже в конце альбома можно найти списки покупок (масло, рис и так далее) с указанием цен. Эти записи не были предназначены для публичного просмотра, в отличие от альбомов благородных девиц, где свои записи могли оставить гости. Романтичный флер и модные веяния не могли целиком завладеть умом практичной молодой купчихи.
В альбом могли заноситься записи о популярном тогда языке цветов – селаме. Появился он в Турции, а оттуда попал в Европу. Особенно распространенными такие словари стали в XVIII веке. В 1830 году в Санкт Петербурге вышла книга на русском языке Д. П. Ознобишина «Селам, или Язык цветов». Мужчины и женщины упоминали названия цветов в переписке, женщины украшали свои наряды и прически, получали букеты-письма. Например, ландыш означал «долго втайне я любил тебя», земляничный цвет – «милая, твое появление наполняет меня восторгом и небесными помыслами», колокольчиками договаривались о часе свидания, а колючкой разрывали связь.
* * *
Еще одним символом перехода от девочки-подростка к девушке-невесте были букли (завитые локоны). Когда девушке впервые завивали букли, тем самым обозначался переход ее от отрочества к совершеннолетию. Тогда уже, если матери не было дома, она должна была сама как хозяйка ухаживать за гостями. Одеваться ей теперь следовало в более длинные платья светлых тонов. Вообще, следует отметить, что в XIX веке дамам разных лет полагались соответствующие разные костюмы. В «Семействе Холмских» Д. Н. Бегичев изображает старую деву, одевавшуюся не по возрасту: «Евпраксия Ионовна Фрындина одета была как молоденькая девушка лет восемнадцати, хотя лицо ее и вся фигура свидетельствовали о том, что ей уже давно за сорок. Густые букли закрывали почти половину лица, но не могли скрыть всех морщин. Обнаженная красноватая грудь украшалась жемчугом. На ней еще был какой-то странный ток, с перьями, и притом розовое короткое платье, и голубые башмаки. Все это было так неприлично летам ее, что над ней все смеялись»[655]. Такие девушки встречались не только в литературных сюжетах, но и в реальности, о чем упоминает мемуаристка М. С. Николева: три сестры-старушки Николевы, Елизавета, Наталья и Елена Петровны жили в Москве в трехэтажном доме. Старшая занимала нижний этаж, младшая, считавшаяся слишком юной (хотя ей было уже за 50), – верхний. «Младшая сестра, в качестве молодой девушки, одевалась сообразно с этим, носила букли, открытый лиф и короткие рукава»[656].
Девушке и женщине прилично было заниматься рукоделием – как в гостях, так и принимая визиты (исключая большие балы). В рассказе «Коробочка» Л. В. Бранта молодой человек Григорий Алексеевич застал кузину «за каким-то вышиванием, которое длилось уже полтора года, потому что она принималась за работу только для посетителей, собственно для вида, чтобы не сидеть сложа руки, и потупляя глазки, будто бы внимательно устремленные на узор… из такого наклонного положения опытное кокетство искусно извлекает разные выгоды и преимущества…»[657] Тем самым девушка показывала перед гостями свои таланты, свое трудолюбие. Также вышивка служила удобной ширмой в случае, если на вечере женщина не могла понять, о чем говорит рассказчик или писатель, декламирующий свои произведения. И одновременно со всем этим вышивание символически показывало, что женское дело – рукоделие, создание красивых вещиц, а не умствования.
Дворянин также мог вышивать и вязать (вспомним хотя бы гоголевского губернатора из «Мертвых душ»), но таким распространенным, как в женском мире, среди мужчин это хобби не было.
Домашнее воспитание заканчивалось для девушек, когда их начинали вывозить на балы.
* * *
Для молодых людей домашнее образование прекращалось, если мальчика отдавали в пансион, училище, кадетский корпус. Заботясь о карьере своего ребенка, о том, как он будет обеспечивать себя в будущем, родителям зачастую приходилось отдавать его в образовательное учреждение, находящееся далеко от дома. И часто дети тяжело переживали расставание, но, справившись с этими
