Хроники Любви - Римма Глебова

Атон, счастливо улыбаясь, промыл монету еще раз, уже в другом, специальном растворе для золотых изделий и снова тщательно протер. Корона заблестела, лицо ожило, стали ясно видны небольшой прямой нос, удлиненный к виску глаз и даже крошечное ухо. Атон знал, что уши у нее были оттопыренные, но здесь, в профиле, конечно, этого не было видно. В музее Египта в Берлине Атон видел все лицо, всю голову с короной, он мог обходить кругом и изучать эту голову из песчаника сколько угодно раз. Да, она не похожа ни на одну известную женщину в мире… Повторить такое лицо природа не в состоянии. Оно идеал женственности, оно вне времени, вне обычной жизни. Атон много читал о происхождении и сложной жизни этой необыкновенной женщины. И каждая новая прочтенная им статья, как правило, резко отличалась от предыдущей. То она представлялась мягкой к подданным и любящей супруга женщиной, то жестокой к своему народу и чрезмерно сластолюбивой.

В одном исследователи были единодушны — ее лицо необыкновенно. Атон был полностью с этим согласен. Как и с тем, что знание о ее лице черпается человечеством только из высеченных в камне плоских изображений, и еще из найденных в одной древнейшей мастерской нескольких скульптурных головок и статуэток разной величины и раскраски. Там еще обнаружили среди обломков камней незаконченные статуи и гипсовые маски. Также был найден в мастерской фрагмент шкатулки с надписью «Хвалимый царем скульптор Тутмес» и полузасыпанная песком прекрасная головка с синей короной. После многих приключений она оказалась в Берлинском музее, где Атон и имел счастье ею любоваться.

Этот хвалимый царем скульптор Тутмес гениально изваял в камне чудное лицо: высокие скулы, тонкий нос, слегка изогнутую вперед стройную шею, миндалевидные глаза с тяжелыми веками, чуть улыбающиеся в нежном изгибе выпуклые губы.

Сейчас именно эти черты, хотя и не столь четкие, Атон видел на найденной монете.

Атон зажал монету в руке и пошел к палаточному лагерю. По пути он несколько раз останавливался, разжимал ладонь и подолгу смотрел на нее. Перед своей палаткой он застыл, потом круто повернулся и зашагал назад. Ее корону ведь до сих пор никто не нашел, как никто не нашел и ее тела. А вдруг именно ему суждено, вдруг именно ему повезет.

АМЕНХОТЕП беспокойно ходил по богато украшенному мраморными скульптурами, роскошными кушетками ткаными гобеленами залу и иногда поглядывал в сторону тяжелого полога, закрывающего вход. Мысли о ближайшем будущем одолевали фараона. Месяц назад, следуя совету супруги Тии, отправил он ненасытным хеттам несколько сундуков с золотом, драгоценными кубками и чашами, и множество серебряных изделий и еще разной разности. Он устал с хеттами воевать, и Тия уже давно выражала недовольство его действиями как военачальника.

Народ тоже устал от войн, обнищал от непомерных поборов в пользу войска. Передохнуть надо, сил набраться. Лет пять не воевать, а еще лучше десять. Дорогие подарки приняты, может, проклятые хетты надолго успокоятся. Вот, прислали в ответ слоновую кость, благовония и дорогие умащения, и еще пять коробов расписных тканей, а к ним в придачу красивую девчонку. Не просто ведь девчонка — наследница знатного племени, принцесса по рождению своему. Но таких принцесс у хеттов десятка два. Вот и прислали одну с подарками дорогими… и с намеком, конечно. Аменхотеп намек понял — хетты породниться хотят. В таком случае — впереди долгий мир.

Хотя, злым и коварным хеттам доверять нельзя. Сегодня породниться, завтра снова воевать. Девчонка — уже сейчас видно — подрастет и первейшей красавицей станет, если не всего мира, то всего Египта. А пока — готовая подружка наследнику, он хоть и младше девчонки на три года, да ничего, несмотря на слабость здоровья, живой и смышленый, как раз и привыкнет к ней, пока в силенку войдет. Тем и род царский продлится. И Тия уже согласие благосклонно выразила.

Как эта девчонка вчера поглядела на наследника — свысока да с усмешкой язвительной. Что ж, не красавец, уродлив даже лицом и телом нездоров, падучая временами одолевает, хотя подвижен и умен не по годам. Да зачем мужчине и будущему фараону красавцем быть, другим местом наследников рода творят, и в том месте красоты без нужды.

Аменхотеп улыбнулся. И вернулся мыслями к недавней первой встрече будущих супругов — что они станут супругами, в этом у него сомнения не было. Сам бы взял ее к себе в гарем, тринадцать лет — почти созрела, но хетты обидеться могут, не в гарем послали, а с большим прицелом, и гонцы почти прямо сказали об этом, да и сыну нужна невеста знатного происхождения, и эта красивая принцесса Тадучена как раз годится. Подвел он их тогда друг к дружке и, не обращая внимание на высокомерное лицо девчонки, сказал строго:

— Эхнатон, вот твоя невеста, через три года поженитесь. А сейчас идите… поиграйте вместе, — добавил он уже помягче.

Названная невеста молча разглядывала потупившегося будущего фараона. А когда он, злясь, решительно глянул на нее, старый Аменхотеп увидел, что усмешка ее пропала, глаза потеплели, она взяла мальчика за руку, и они молча вышли в боковые двери — на площадку с деревянными каруселями, качающимися конями, большими коробками с детскими саблями и другими забавами, и плавающими в обширном бассейне расписными игрушечными ладьями. Аменхотеп одобрительно кивнул. Боевая девчонка. Ему доложили, что она, сразу по прибытии, облазила весь дворец и изучила все входы и выходы. Достойная супруга решительному и любознательному, несмотря на нездоровье, наследнику будет. Вот вера ее другая, солнцепоклонничество это странное у ее племени, и никаких других богов. Но… может, вера в единого Бога и нужна теперь Египту.

Аменхотеп с царицей Тией с некоторых пор обдумывали эту крамольную идею. Тия первой высказала ее. Подавить бы всех жрецов вместе с их кланами — всех этих никчемных, раздирающих страну на части кланов Ра, Амона и прочих. Объявить для всех одного Бога, хотя бы и Атона — Бога Солнца. Страну объединить, с хеттами навсегда помириться, от жрецов избавиться, и все одним махом. Через единого Бога. Заманчиво. Но рано еще. Только воевать перестали, теперь силы надо набирать, единомышленников искать. На всё несколько лет понадобится. Там и Эхнатон взрослее станет. В прошлом месяце мальчишку привезли сюда, в Фивы, несколько лет жил вдалеке, омывался в целебных горячих источниках, но хватит, пусть находится во дворце, ближе к родителям, а лекарей и здесь предостаточно. Готовить надо сына к серьезным трудам и к предстоящим переменам, уже сейчас начинать… А пока следует дать будущей невестке красивое имя. Она обещает стать прекраснейшей из женщин, и имя должно ей соответствовать. А прежнее — Тадучена — она должна забыть…

Аменхотеп так погрузился в раздумья, что не заметил, как две маленькие фигурки проскользнули между тяжелыми полотнищами полога и встали перед ним. Эхнатон дернул отца за подол узорчатого, тонко выделанного кожаного фартука, недавно широко вошедшего у египетской знати в моду.

— Отец, ты нас звал? — спросил мальчик тонким голосом. Его некрасивое одутловатое лицо было, против обыкновения, оживлено, и причина его хорошего настроения и даже более здорового, чем обычно, состояния, находилась чуть позади него и скромно смотрела вниз, и лишь полуопущенные выпуклые веки подрагивали над удлиненными, приподнятыми к вискам, глазами, притушивая и пряча их блеск.

Аменхотеп смотрел на девочку с удовольствием. Он очень рад был, что она внесла оживление в скучную, наполненную только учебой и медицинскими растираниями и массажами, жизнь его единственного сына. Куча дочерей, рожденными его многочисленными женщинами, не радовали тщеславное сердце фараона.

— Подойди, — приказал Аменхотеп девочке и жестом поманил ее. Она приблизилась, все так же, не поднимая век. Эхнатон смотрел на отца настороженно. В серых зрачках метнулся испуг. Отец может взять ее в свой гарем, или подарить своему преданному помощнику Азиру. Он все может, он всесилен.

Аменхотеп положил свою тяжелую ладонь на голову девочке, и она стояла, не шевелясь, как изваяние.

— У тебя теперь будет другое имя. Мы назвали тебя НЕФЕРТИТИ. Повтори!

— Нефер…тити…

— Нравится тебе новое имя?

Девочка вскинула черные ресницы, блеснув на Аменхотепа яркой нефритовой зеленью глаз, и ревность уколола царя в самое сердце. Не на него будут смотреть по утрам эти удивительные глаза, не ему улыбнется так маняще изогнутый чувственный рот, не он будет перебирать пальцами коричневые шелковистые волосы. Но у него один сын…

— Твое имя значит «КРАСАВИЦА ГРЯДЕТ».

Она кивнула и улыбнулась Аменхотепу, уже ничуть не смущаясь. Он глянул на сына — мальчик просиял от восторга, толстые выпяченные губы раздвинулись, открыв желтоватые неровные зубы. Аменхотеп вздохнул и взмахом руки отпустил их.