Око Баала (СИ) - Шитик Андрей

В моей голове звенели литавры, тело было ватным и слабым, но я поспешил поднять голову — разлеживаться в такой ситуации было смерти подобно. И вовремя поднял, из круговерти песка и пыли на меня выскочила еще одна фигура в тряпье с чем-то вроде копья в руках. Песчаная крыса спешила прикончить оглушенного и ошеломленного врага. Да вот хуй тебе!

Золотой пистолет сам собой оказался в руке, коротко и зло рявкнул два раза — на асфальт плеснуло темной, почти черной кровью, по асфальту зазвенело неказистое копьецо, следом растянулся вражина. Я уже вставал с асфальта сустав за суставом, чувствуя, как в груди поднимается слепая волна ярости и ненависти. В ушах торжествующе взвыл Шорох, но я не обратил на него никакого внимания. Безумное напряжение последних дней, все эти интриги с опасным как каракут сержантом Мейсоном, смерти моих товарищей, гнев и ненависть на моих поработителей благодаря которым я оказался здесь сгорали сейчас в атомной топке моей ярости и желания убивать, и я отдался этому желанию весь до конца, до донышка.

Левое плечо рвануло в нескольких местах, пронзило болью, в меня прилетела крупная дробь или картечь на излете. Но боль только добавила ярости и злости, я зарычал от ярости и безумным берсерком бросился в ту сторону, откуда в меня стреляли.

Крыса, укрывшаяся в развалинах, поспешно перезаряжала свою примитивную одноствольную поджигу, когда я выскочил прямо на нее размахивая своим пистолетом. Замотанный по местному обычаю в тряпье с ног до головы мужик выронил свой громобой и выхватил из-за пояса длинный нож, почти меч и с криком ярости побежал на меня. Его я убил разрядом таким мощным, что на несколько секунд ослеп. Когда я проморгался, передо мной лежало обгоревшее как головешка тело в тлеющих обносках. Шорох в моих ушах ярился и хрипел в экстазе как умирающий паралитик под электрошоком, кругом царила серая круговерть песчаной бури. Я заскрипел зубами от ярости, все это было не то, пистолет, разряд — это слишком легко. Мне хотелось схватки лицом к лицу, хотелось брызжущей крови, хотелось убивать голыми руками. Я подхватил с асфальта выпавший из рук крысы длинный нож и бросился обратно, туда, где раздавался грохот выстрелов. Как минимум один человек из нашего экипажа остался жив и продолжал отстреливаться.

Одну из крыс мне удалось застать врасплох — положив древний весь перемотанный изолентой калашников на бордюр тротуара противник скупо постреливал одиночными куда-то в сторону горящей машины. Ему кто-то отвечал такими же скупыми одиночными выстрелами. Меня он заметить не успел и отлично отточенный клинок легко прошел позвоночный столб, почти отделив голову от тела. Крыса молча завалился ничком, поливая все вокруг темной кровью а Шорох в очередной раз взвыл от восторга.

В следующий миг я уловил краем глаза движение сзади-справа и начал разворачиваться, когда на меня обрушилась длинная, тяжелая труба гранатомета, и я полетел на землю. Крыса, подорвавшая нашу машину, наступал на меня, перехватывая импровизированную дубину и примеряясь как ловчее разбить мне голову.

— Лови сучара! — рявкнул я и запустил свое трофейное оружие ему в лицо.

Крыса закрылся гранатометом и рефлекторно отшатнулся. Этого мига мне хватило, чтоб рывком вскочить и вцепиться ему в руки. Секунд пять мы рыча боролись за гранатомет как два безумных зверя, и я побеждал — я был крепче, сильнее, мой противник весил меньше меня раза в полтора. Еще пару секунд, и я бы повалил врага на асфальт и забил бы трубой гранатомета как бешеного пса. Осознавший свою участь крыса отчаянно взвыл и вцепился черными, обломанными зубами мне в запястье и я тоже заорал от гнева и боли.

Эта боль прочистила мне мозги, и зло оскалившись я пустил через тело крысы разряд. Не очень сильный — на грани смертельного.

Как же он заорал! Крыса орал и орал на одном вдохе секунд тридцать, кричал на разрыв легких, а я стоял и наслаждался чужой болью и агонией.

И сразу же после того как противник умер, с моих глаз упала кровавая пелена ярости и я ощутил каждую клеточку избитого и раненного тела. Болела правое плечо и голова, на которые я упал из автомобиля. Болело левое плечо, в котором засели картечины и на которое пришелся удар гранатомета. И особенно сильно болело правое запястье, в которое вгрызался крыс. Тем временем от машины раздался выстрел, и над головой свистнула пуля. Я упал пузом на асфальт и заорал в гарнитуру рации:

— Свои! В своих стреляете, сукины дети!

Но радиоэфир ответил мне шипением Шороха. От машины продолжали постреливать. Матерясь по русски, по-испански и по английски я пополз прочь. Не хватало еще от своих пулю получить!

— Рохо, это ты там ругаешься? — услышал я напряженный крик Мейсона от машины.

— Конечно я, кто же еще? Суки, вы меня чуть не прикончили! Какого хера по рации не отвечаете, языки в жопы засунули?!

— Я не услышал ни слова в радиоэфире от тебя с начала боя! — послышался ответ сержанта.

Что за на? Я опустил глаза на пояс и обомлел — моя понтовая взрывозащищенная рация не пережила взрыва, на поясе висела разбитый в хлам корпус. Гарнитура была порвана и болталась бесполезным проводком. Но как?!

В моей голове издевательски расхохотался Шорох.

А вот теперь, походу, полный пиздец!

Глава 18

Песчаная буря улеглась как по мановению руки сразу же после окончания короткого боя, который занял буквально десять минут. Крысы то-ли разбежались, то ли все полегли. Я убил четверых, еще троих застрелил сержант Мейсон. Итого семеро трупов врагов и один с нашей стороны — Марк получил пулю в шею и истек кровью за пару минут. Почему-то его смерть меня поразила больше всего, я был уверен, что этот ловкач переживет нас всех, но нет, вот он лежит на асфальте с таким удивленным лицом, как будто до последнего считал что это все глупый розыгрыш.

— Не стой столбом, Андрей, помоги мне! — сдавленно прокричал мне Мейсон.

Я не без труда оторвал взгляд от трупа и похромал на помощь к скособоченному сержанту, который прикрывая от огня голову курткой, таскал из горящего пикапа продукты и баклажки с водой. Вдвоем с ним мы вытащили продукты и воду — сколько смогли. В кузове еще немало добра осталось, боеприпасы, наши спальники, но машина так разгорелась, что к ней уже было не подойти. Мой калашников так и остался в салоне в стойке и сейчас при мне был пистолет с одним запасным магазином.

— Надо искать укрытие, — тяжело дыша сказал сержант, — Я кольнул себе стимулятор, но скоро свалюсь с ног!

Я обратил внимание, что куртка Мейсона потемнела от крови на животе. Проникающее ранение в брюшную полость. Да и я тоже не в лучшей форме — как будто в камнедробилке побывал, все тело болит, место укуса саднит и дергает.

— Где аптечка? — спросил я.

— Уехала вместе с Грабовски! — скривился сержант, — Во время перестрелки я видел, как возле машины терся Слай, но не обратил внимания, думал, он там укрылся. А они забрали все топливо, медикаменты и свалили! Эти крысы нас просто бросили!

Я невесело рассмеялся:

— Что, Мейсон, неприятно, когда не ты, а тебя кидают через хуй?

— Я не вижу ничего смешного! — зло пропыхтел сержант, — Мы остались без транспорта, медикаментов, оба ранены. У нас один автомат на двоих! Обхохочешься, блядь!

— Мне не нужен автомат, — сухо ответил я, поднял руки, которые связала молния разряда, — Я сам — оружие!

— Пиздатый фокус, для цирка будет в самый раз, — Мейсон даже глазом не моргнул, — А теперь бегом ищи какой-нибудь подвал, куда мы можем забиться и зализать раны! Не дай бог опять буря налетит…

— Не налетит, — ответил я, на миг прислушавшись к бормотанию Шороха в собственной голове, — В ближайший час так точно. Но ты прав — торчать здесь точно не стоит.

Убежище мы нашли рядом с местом побоища, в полуподвальном помещении многоэтажки, из которой в нас пальнули из гранатомета. Там обнаружилась лежка крыс, которых мы положили на улице — семь подстилок из грязного тряпья, мятая алюминиевая фляга наполненная подозрительного вида мутной водичкой и полоски мяса, развешанные вялиться под низким потолком. По всему получалось, что нарвались мы на крыс только потому, что из-за меня Мейсон решил попытать счастья на этой улице. Приехали, так сказать, прямо им в руки — бери тепленькими.