Верная Рука - Май Карл Фридрих

— Он, он, действительно он! Сэр, вы видите, что я совершенно окоченел?

— Вам холодно, мистер Каттер?

— Я окоченел от изумления!

— Что же вас так удивило, сэр?

— То, что вы как ни в чем не бывало догоняете нас на этом скакуне и едете на нем так уверенно, словно уже съели вместе с ним не один пуд соли. Признайтесь: это какая-то другая лошадь, а не та, которую вы хотели увести у вождя?

— Та самая… Посмотрите!

— Хм, да! Клянусь душой, это она и есть! Просто чудо какое-то — укротить лошадь в считанные минуты!

— Никакого укрощения не потребовалось.

— Как? Неужели совсем никакого?

— Да, она не оказала мне никакого сопротивления.

— Но это же невозможно! Не пытайтесь надуть меня, сэр; что-что, а лошадей я знаю.

— У меня такого и в мыслях нет. Но если бы я ее объездил, она выглядела бы совсем иначе, чем сейчас, да и вела бы себя по-другому.

— Темно, ничего не разглядишь, — проворчал Уоббл, и в его тоне ясно слышалось недоверие. — Хм, кажется, она даже не взмокла…

— Нет, ничего подобного.

— Колдовство, да и только! Что-то здесь не так; я хотел прикоснуться к крупу вашей лошади, но она дико фыркнула и сделала резкий скачок вперед.

— Оставьте ее в покое, сэр, — попросил я. — Это же индейская лошадь, она не переносит общества белых людей.

— А разве вы не один из них?

— Конечно, я белый, но она считает меня индейцем.

— Ах, вот в чем дело! Вот зачем этот маскарад с одеялом! Хитро, очень хитро; у вас можно многому научиться. Да, но запах! Ведь любой краснокожий воняет грязью и дикостью, в то время как белый человек пахнет… пахнет…

— Цивилизацией? — со смехом подсказал я.

— Да, именно цивилизацией! И на какие бы уловки вы ни пускались, лошадь должна была бы почуять, что вы не индеец.

— А я изменил свой запах.

— Чепуха!

— Нет, не чепуха. Для этого есть проверенное средство, позволяющее обмануть даже животное.

— Что же это такое?

— Мой секрет.

— И вы его не раскроете?

— Нет, не раскрою, по крайней мере, сейчас. Но не исключено, что я сообщу его вам когда-нибудь потом. Впрочем, ничего мудреного в нем нет, и до него легко додумается каждый, кто даст себе труд немного поразмыслить.

— И вы сами открыли это средство?

— Никто мне об этом не говорил, я сам вспомнил; это мое собственное открытие.

— Стало быть, вы его только что сделали?

— Нет, уже давно. И не впервые я так обманываю индейскую лошадь. Через несколько часов этот запах исчезнет, а когда потом я сниму одеяло и надену шляпу, лошадь догадается об обмане и начнет всячески проявлять свой норов. Вот тогда и начнется настоящее ее укрощение.

— Мне бы хотелось посмотреть на то, как вы станете это делать.

— Пожалуйста. Мне нужно только место, всего лишь чуточку свободного пространства. Но сейчас не до разговоров, нам надо скорее ехать. Пропустите-ка меня вперед, чтобы моя кобылка не пугалась ваших!

Чтобы вырваться вперед, мне надо было проехать мимо них, и тогда Боб сказал:

— Почему масса Шеттерхэнд не хочет говорить со своим Бобом? Массер Боб хочет выразить ему благодарность!

— Не надо этого, милый Боб.

— Но я хочу рассказать, как краснокожие пленили массера Боба.

— Главное, чтобы ты поладил с моим вороным.

— О… о… о! Вороной — очень хорошая лошадь, а Боб хороший наездник. Мы оба хорошо знаем друг друга и помчимся вперед, словно молния над прерией!

Да, бравый Боб держался теперь значительно лучше, чем в тот день, когда он впервые сел в седло. Тогда он обеими руками уцепился за шею и гриву лошади, но тем не менее постоянно сползал назад и наконец соскользнул с хвоста. Это принесло ему прозвище Скользящий Боб. Позднее он подучился верховой езде, а у Кровавого Лиса прошел даже очень хорошую школу. И теперь скакал, нисколько не отставая от нас, что было больше заслугой жеребца, чем всадника.

С того момента, когда я оставил Заячью долину, нам нечего уже было опасаться, потому что наши лошади не позволили бы себя догнать, а возможные преследователи были еще молоды и не могли тягаться с нами в искусстве верховой езды. Тем не менее мы непрерывно скакали в течение нескольких часов вперед и остановились только потому, что такая скачка не могла быть очень долгой. С того места, где мы остановились, нам оставался еще полный день езды до горы Дождей, где мы должны были встретиться с апачами.

Мы привязали лошадей к колышкам, но за такие длинные поводки, чтобы позволить им свободно пастись. Свою лошадь я должен был отвести в сторону, потому что она не хотела оставаться рядом с остальными; она старалась лягнуть их и укусить.

Как только мы наконец сели у костра, Боб спросил:

— Ну, теперь время есть, значит, массер Боб может рассказать, как его пленили индейцы?

— Да, расскажи, — ответил я, потому что он все равно не оставил бы нас в покое. — Меня только очень удивляет, что Кровавый Лис бросил тебя на произвол судьбы.

— Разве Лис меня бросил?

— Конечно!

— И масса Шеттерхэнд этому удивляется?

— И даже очень!

— Массер Боб не удивляется.

— Ты просто не понимаешь. Вы поехали на охоту?

— Да, на охоту.

— Значит, были вдвоем?

— Вдвоем, — кивнул он.

— Тебя взяли в плен, а он вывернулся?

— Да.

— Тогда он должен был преследовать краснокожих и сделать все, чтобы спасти тебя. Пытался ли он это сделать?

— Нет.

— Вот и доказательство, что он за вами не последовал. Сколько краснокожих на тебя напало?

— Десять, и еще десять, и еще один раз десять. Может быть, даже больше. Боб не считал хорошенько.

— Стало быть, около тридцати. Насколько я знаю Кровавого Лиса, это не тот человек, который испугается трех десятков индейцев. Он, безусловно, попытался бы узнать, что они собираются с тобой сделать.

— Может быть, масса Лис так и поступил!

— Нет. Он изучил науку подкрадывания, и если бы ему нельзя было тебя освободить, он каким-нибудь образом дал бы тебе знак. Видел ты нечто подобное? Или, может быть, слышал?

— Массер Боб ничего не видел и не слышал.

— Значит, он тебя бросил в беде, и вот это-то меня как раз и удивляет… В таком случае, можно предположить, что он вообще не знает, что тебя взяли в плен.

— Масса Лис, может быть, и не знает.

— Нет? Он не видел этого?

— Нет

— Но вы же были вместе!

— Когда пришли краснокожие, его не было с массером Бобом, а меня не было с массой Лисом.

— О, это же совсем другое дело! Значит, вы расстались?

— Да. Мы уехали из дома, потому что у нас кончалось мясо. Матушка Санна осталась одна. Мы долго не находили дичи, пока не добрались до самой горы Дождей.

— И там вы охотились?

— Да, мы убили двух бизонов. Мяса было много. Мы разрезали его на куски и подвесили к ремням, которые прихватили с собой. У нас была и вьючная лошадь, чтобы увезти мясо. Когда мы управились, то решили отыскать новые бизоньи следы. Масса Лис был слева, а массер Боб справа.

— Вы поступили неумно. Либо вам вообще не стоило разделяться, либо один из вас, скорее всего ты, должен был оставаться с лошадьми, с мясом.

— Может быть, и так. Масса Шеттерхэнд понимает в этом гораздо лучше Кровавого Лиса и значительно лучше массера Боба. Боб ушел далеко, очень далеко, но не нашел следов бизонов, наконец он повернул, потому что пошел дождь. Тут появились команчи и окружили его. Он защищался, но они все же взяли массера Боба в плен. Они спрашивали его, что он здесь делает, что ему надо. Он ничего не сказал. Тогда они стали бить массера Боба, но он молчал. И они поехали по его следу к горе Дождей и выслали вперед разведчиков. Те вернулись и очень тихо рассказали о том, что они видели у горы. Потом они поскакали, и очень быстро. Трое ехали помедленней вместе с массером Бобом. Как только мы добрались до горы Дождей, массер Боб услышал выстрелы. Потом команчи приехали в лагерь массы Лиса, к его мясу, но самого его не было. На земле лежали только мертвые индейцы, убитые Лисом.