Магнолия - Валентин Шатилов

И все-таки каждый раз это было неописуемо! Поначалу это вроде оказался борщ - роскошный, залитый сметаной, украинский борщ. Она даже прожевала кусочек мясца с жирком. И вполне естественным был переход от жирка к леденяще-пронзительной окрошке - кисленькой, освежающей, с похрустывающими огурчиками, с покалывающим язык квасом. А от окрошки путь лежал через щадяще-нежный суп с лапшой - и с курятиной! Разумеется, с молодой курятиной вон как похрустывают хрящики на зубах! И все это из одной ложки. Да, съев одну ложку корма, просто невозможно удержаться от второй, третьей, десятой - до упора, пока не объешься. Череда первых и вторых блюд проходила по вкусовым рецепторам, то окуная их в жар, то бросая в холод - но каждый раз лаская теми ощущениями, которые рецепторам были необходимы в данное мгновение.

Наверно, это был обман рецепторов. Да чего уж - конечно, обман! Но гениальный. В одном, правда, Магнолия чувствовала свою ущербность.

Дело в том, что она никак не разбиралась в оттенках, свидетельствующих о том, что этот корм приготовлен, допустим, Николаем (светлая ему память!), а этот, к примеру, Атанасом. И еще: она совершенно не улавливала разницы в исходных продуктах - вернее сказать - предметах, веществах. Из чего бы ни делался корм, каждый раз фейерверк вкусовых ощущений казался ей идеальным, каждый раз кухни всего мира распахивались перед нею, балуя самыми невероятными изысками.

- Питья делать не будем, - строго сказала Нинель, когда ложки в последний раз скребнули по дну опустевшего тазика. - Надо спешить. Нас ждет Доктор!

Атанас разморенно потянулся, издав при этом некий утробный звук, и вдруг прыснул, засмеялся, указывая пальцем через баррикады прилавков. Там, вдалеке, в стеклянном предбаннике между наружной и внутренней дверями универмага, привставал с раскладушки местный сторож и спросонья таращился на их пирушку в глубоком оторопении. Это был милый завершающий штрих к раннему завтраку.

Все трое очень довольные собой и друг другом встали, Нинель взяла Магнолию за руку - и тут по ушам ударил оглушающий звон с дребезжанием. Это сторож включил сигнализацию.

- Дурак ты, дядя, - расстроенно ругнулся Атанас. - В такое утро...

И появился уже в закрытом стеклянном загончике рядом со сторожем. Тот в ужасе попятился, распластываясь на прозрачных дверях.

Видно было, что Атанас ему что-то сказал - повторил, наверно, свой упрек насчет утра - и для убедительности пнул ногой сторожеву незастеленную раскладушку.

- Ладно уж, поехали... - буркнула Нинель.

14

Вояка был очень мил и бесконечно внимателен:

- А-а, ну конечно, Атанас - ну как же! Сразу узнал, еще бы не узнать! А я Владимир Кириллович. Если вы, конечно, не возражаете, я и вас пригласил бы к разговору. Да? Просто чудесно, чудесно! Нинель? Вы очаровательны, Нинель, ваше платье так вам идет, я теряю голову, несмотря на седины! Не откажите допустить по старому обычаю к ручке? Ах, какая ручка - прелесть, прелесть! Вы тоже поучаствуете в нашей беседе? Много обяжете, много!

Магнолия смотрела на эту приторную сценку в полном недоумении. До тех пор, пока не поняла, что всю эту слащавую, сусальную декорацию поддерживает страх глубокий, как колодец, вонючий черный страх. У вояки ж поджилки трясутся!

Общество, рассевшееся на диванчиках и креслах по периметру комнаты, было довольно разношерстным. Доктор был мрачен и объемно-монументален. Юрок и еще несколько типчиков в штатском сосредоточенно-выжидающе глядели на вояку Владимира Кирилловича, старающегося обворожить вновь прибывших суперов. Федюшка, Григорий, Викочка и Станислав-второй, усаженные отдельно, в глубокие мягкие кресла, от души веселились, наблюдая происходящее. Видимо, они свою долю воинственной любезности уже получили.

- Магнолия! - с чувством произнес вояка-полковник Владимир Кириллович. Наконец и до нее дошла очередь. - Ну кто же, кто не знает нашу дорогую, нашу бесподобную Магнолию! А я - Владимир Кириллович...

- Да-да, я тоже приму участие в разговоре, - поспешно согласилась Магнолия, пресекая поток боевых любезностей, готовый излиться на нее.

- А! Ну замечательно! - восхитился полковник. - Прошу вас всех присаживаться.

Он указал на ряд кресел, оставшихся незаполненными, и, улучив минутку, пока Нинель, Атанас и Магнолия рассаживались, мелкими, неуверенными движениями вытянул из нагрудного кармашка френча платок, торопливо отер бусинки пота со лба, переходящего в глубокие залысины. При этом лицо его сделалось тоскливо-опустошенным, как у человека, принявшего крайнее в жизни решение...

Но вот все расселись, влажный платочек упрятан обратно в карман, на полковничье лицо возвращена блудливо-любезная улыбка, и совещание, ради которого все собрались, начинается.

- Мы тут с Александром Евгеньевичем, с вашим Доктором, посоветовались, и решено ничего от вас, дорогие друзья, не скрывать. Даже самую горькую правду! Я понимаю, существует еще некоторое э-э... взаимное недоверие. Тому есть серьезные причины - вернее, они были в прошлом. А теперь все причины отменяются! Правда, только правда - и взаимное уважение! Так, Доктор?

- Все верно, - кивнул Доктор, поглядывая на суперов.

- Вот видите, друзья мои, - как бы оправдываясь, продолжил полковник Владимир Кириллович, - с Доктором вашим все обговорено! И мне остается только кратко изложить события последних полусуток. К сожалению, убийства продолжаются. Мы не получили пока информацию из-за рубежа, но по нашей стране, по последним имеющимся у меня данным, совершенно безжалостным образом убиты тысячи людей. Прежде всего - это представители власти, а также руководство Вооруженных Сил, ФСБ и МВД. Причем в армии невосполнимые потери понесены всеми без исключения военными округами. Почти полностью ликвидированы разведка и контрразведка. Планомерно уничтожается совершенно секретная оперативная и стратегическая информация.

Улыбка все еще присутствовала на лице Владимира Кирилловича - она въелась в его губы и щеки так крепко, что уже больше походила на судорогу.

- Это, дорогие друзья, очень и очень обдуманный террор. Полная деморализация. Становится ясно, это длительная - почти тридцатидневная отсрочка его начала была использована верхними суперами, - полковник запнулся, впервые произнеся это название, и жалко улыбнулся креслам, в которых восседали остатки нижних суперов, - да, верхними суперами и их руководителем в полной мере. Наносимые сейчас удары по хирургической точности и внезапности беспрецедентны. Среди уничтоженных огромное число и сравнительно случайных людей охрана, технический персонал, ни одно из лиц, подвергшихся нападению, живым не осталось. Ни одно. Среди верхних суперов, по имеющимся сведениям, потерь нет. Место их базирования в настоящее время неизвестно. И вам, дорогие друзья, как я понял, оно тоже неизвестно... Последняя, необходимая для понимания ситуации подробность: все центральные газеты сегодня выйдут с "Обращением" Любомудрого к народу. Уже сейчас текст этого обращения передается по радио и телевидению. Помешать мы не в состоянии - при малейшей попытке возражения или несогласия возражающий немедленно уничтожается. В ряде случаев - имеется и такая информация - уничтожается даже его семья. Так вот. Друзья! Я не призываю вас ни к каким действиям. Ни у меня, ни у той группы военных, представителем которой я являюсь, нет никакого плана. Мы не знаем, к сожалению, как можно противостоять Любомудрому и верхним суперам в создавшемся положении. Ни в малейшей степени мы не требуем от вас ничего. Достаточно и того, что, как объяснил мне Доктор, вы не одобряете политику Любомудрого. И террористическую кампанию, проводимую им. Этого вполне достаточно. Поэтому, не выдвигая, повторяю, никаких условий, мы предлагаем вам помощь, которую способны еще пока предложить...