Тора для атеиста - Эмиль Айзенштарк

И вот я приезжаю к детям в Тель-Авив, и здесь рядом с домом сына в районе Нева-Шарет висит громадное растянутое полотно: еврейский мальчик и арабский мальчик, радостно улыбаясь, пожимают друг другу руки. Над ними завис белоснежный голубок мира. Ласковая морская волна и чистое, чистое голубое небо.

Вспомнилось разом: «Над всей Испанией чистое небо…» Это был сигнал фашистскому мятежу в Испании в 1937 году, первая битва Второй мировой…

И здесь, в Израиле, тоже началось: арабский мальчик с пасторальной картинки шагнул на дискотеку в Тель-Авиве. На животе у него был пояс шахида. И моя внучка Юлечка (Слава Богу, в ту ночь она не попала туда!) хоронила своих подружек, разорванных на куски.

Так говорили же вам: «Уничтожьте имя их с места ЭТОГО!».

Время было тревогу трубить, а не пасторальные картинки развешивать. Ибо палестинских мальчиков готовили в шахиды в школе, в храме, в семье…

«Так вы что, палестинцев не любите?», — спросил меня приятель внучки, солдат, с которым она познакомилась в армии. С недоумением спросил.

Слово либеральных пастырей оказалось сильнее разорванных тел на дискотеке. Значит — война слов. И я тогда говорю другие слова:

Если немца убил твой брат,Если немца убил сосед,Это брат и сосед твой мстят,А тебе оправдания нет.Пусть исплачется не твоя,А его родившая мать.Не твоя, а его семьяПонапрасну пусть будут ждать.Так убей же хоть одного!Так убей же его скорей!Сколько раз увидишь его,Столько раз его и убей!

«Юленька, — я говорю, — помнишь, ты была маленькая совсем, годика четыре. Мы ехали с тобой и бабушкой в автобусе. Ты увидела памятник Ермаку и спросила:

— Бабушка, кто это?

— Ермак.

— А он хороший или плохой?

— Хороший.

Ты подумала с минуту и спросила:

— А что хорошего он сделал для евреев?

И весь автобус грохнул от смеха. Но из под смеха люди бывают.

Ты, девочка, имела право служить в тыловых частях. Но ты написала заявление и служила в боевых подразделениях. С оружием в руках. Солнышко мое, ты гордость и слава нашей семьи».

Одним словом, я говорил вам: «Это не проповедь. Это исповедь».

5. ШОФТИМ

«Шофтим» в переводе — «Судьи».

И как всегда это слово встречается в первой строке: «Судей и надсмотрщиков поставь себе во всех вратах твоих, которые Бог Всесильный твой дает тебе для колен твоих, чтобы судили они народ судом праведным».

И сразу же возникает классический в русскоязычном сознании вопрос: «А судьи кто?»

Рамбам пишет о членах Сангедрина, верховного еврейского суда, заседавшего в Иерусалиме: «Они — основа устной Торы, столпы обучения Торе, и от них выходит закон и суд для всего Израиля». Этим отличаются судьи у евреев от судей у других народов. Одним из семи предписаний Торы для неевреев является установление и ведение справедливого суда. У евреев же судьи не только ведут суд, но и «они основа устной Торы».

Иначе и быть не может в еврейском суде. Ибо, как говорит рав Эссас, «Тора, предлагая модель государственного устройства, на первый план выдвигает НЕ УПРАВЛЕНЧЕСКУЮ СТРУКТУРУ, НО ДУХОВНЫЙ ВЕКТОР, пронизывающий все общество и, В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ, духовный уровень судей, учителей, руководителей государства».

Для того, чтобы понять и прочувствовать сей постулат, мысленно сопоставим его с реальной действительностью окружающего нас мира. Разницу мы ощутим сразу. Но откуда она? Почему? А потому, что духовный уровень соответствующих и прочих граждан недостаточно высок. Между тем, как сказал рав Эссас, СКРИЖАЛИ ЗАВЕТА не прибор, они не действуют по материалистическому принципу, как генератор с усилителем. Но лишь тогда, когда духовный уровень народа и, в ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ, его руководителей достаточно высок, вот тогда скрижали оказывают на людей необходимое действие. Итак, мы нуждаемся, прежде всего, В ДУХОВНО ВЕКТОРЕ, который, в свою очередь, определяет еврейские традиции справедливости

.

Вот они, эти традиции.

Традиция первая: «Тот, кто милосерден к жестоким, жесток к милосердным».

Эту мудрую традицию сразу же и рассмотрим, и убедимся, что она сохранила свою силу через тысячелетия по сей день.

Милосердными к жестоким традиционно были те люди, которых Ленин называл «полезными идиотами». Как мы уже говорили, «полезные идиоты» своей беззаботной болтовней и чистой репутацией всегда расчищали дорогу самым жестоким выродкам, после чего первыми ложились под нож своих подопечных.

Это фрондерствующие дворяне накануне Французской революции. Это они проложили путь Робеспьеру, после чего были водружены на позорные телеги, доставлявшие их на площадь Грэв в Париже, где и расстались они со своим головами при помощи гильотины.

Это экзальтированные российские либералы (а среди них, увы, немало было евреев), которые беззаветно и безоглядно шли в Революцию, а потом стали лагерной пылью, а то и сразу пошли в расход.

Это Гришка Зиновьев, который это делал. Это Гришка Зиновьев, с которым это сделали… Это Великие Таланты, вроде Михоэлса, Переца Маркиша, Мейерхольда и других, которые гениально, страстно, с великой любовью воспевали и воплощали своих кумиров, а те их отблагодарили достойно мучительной смертью.

Это умиленные дурацкой симпатией интеллигенты Камбоджи. Всю ночь они так радостно готовились встретить красных кхмеров, такие счастливые были… А те, прямо при встрече, прикладами разбивали им черепа всмятку, штыком в живот и далее такое, чего и вспоминать не надо.

Это прелестный палестинский мальчик с белой голубкой над славной своей головушкой в Тель-Авиве в районе Нева-Шарет на ущербно пасторальном плакате, который вывесили наши еврейские «полезные идиоты». А потом убитые еврейские дети, которых арабский мальчик взорвал на дискотеке. Кто же за ним будет охотиться, кто задержит его на пороге, если он почти как тот прелестный ребенок с плаката?

Это палестинская бабушка, которая приводит внучку свою в школу самоубийц и ладит ей на животик муляж взрывного устройства…

Это два израильских офицера, которые выскочили из укрытия, чтобы оказать первую помощь раненой палестинской бабушке, и которых за этим занятием хладнокровно расстрелял арабский снайпер. А мама и папа получат похоронки…..

«Тот, кто милосерден к жестоким, жесток к милосердным». Тора не ошибается.

Мы набрали матрицу по этому вопросу. И повторим еще раз все вместе, атеисты и верующие: «Кто милосерден к жестоким, жесток к милосердным». Повторим и запомним.

А теперь перечислим те еврейские традиции, согласно которым нужно проявлять милосердие. Это:

1) Нельзя брать на войну того, кто обручился с женщиной и еще не взял ее.

2) Кто посадил виноградник и не выкупил его.

3) Кто построил новый дом и не обновил его.

4) Кто робок и испытывает страх (чтобы других не заразил страхом своим).

Обратим внимание, что в основе «отсрочек» лежат не объективные факторы, определяющие как бы «тыловую» ценность человека, а субъективные факторы, которые связаны с еврейским представлением о духовности и целесообразности.

Ибо, как мы уже говорили, в основу государственного устройства, согласно Торе, закладывается не УПРАВЛЕНЧЕСКАЯ СТРУКТУРА, а ДУХОВНЫЙ ВЕКТОР.

Что такое управленческая структура в чистом виде мы знаем хорошо на собственном опыте. Достаточно посетить любую контору и поговорить с чиновниками. Особенно остро эта проблема выглядит сегодня, когда чиновники плодятся в геометрической прогрессии. И это трагедия, ибо, как говорил Козьма Прутков: «Чиновники существуют для того, чтобы ограничивать нормальную жизнедеятельность граждан». И это не случайно, ибо чиновник реализуется исключительно в пределах ведомственной инструкции, которая накладывается на быстротекущую и разнообразную жизнь. Но жизненных обстоятельств куда больше, чем параграфов в инструкции. К тому же обстоятельства жизни заранее предвидеть нельзя. Параграф и жизнь не совпадают, а Духовный Вектор совпадает!

Вот воспоминания моей жены Вики:

«Во время войны громадная толпа беженцев грузилась на баржу в Сталинграде. Я была с мамой в этой толпе. Усиленные страхом беспорядок и толчея были неимоверные, а сходни были узкие, всех разом не вмещали. Мама держала меня за руку, но толпа разъединила нас. Я не могла взобраться на трап, меня отбрасывало (или отбрасывали?). Одним словом, баржа пошла, а я осталась на берегу, в Сталинграде, во время войны.

Мне было 12 лет, я громко плакала. Я бежала за баржей, которая набирала ход. Баржа ушла далеко. Я осталась на берегу, ревела, махала руками. Никакие правила, никакие параграфы меня спасти уже не могли.