Точка возврата - Андрей Таманцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гриша также сообщил, что Голубков не сомневается, что проникновение банд на территорию Российской Федерации будет нами предотвращено, рекомендует не расслабляться. Коварный Коэн обязательно использует для каких-нибудь провокаций. Каких — пока самому Голубкову неизвестно. Выяснить и предотвратить — наша задача. Поэтому генерал просит меня и мою группу не покидать город до отбытия папы в Рим.
Шифровки, некогда извлеченные из сейфов СНПУ, рассказали не только о связях западноукраинских националистов со службой «ди-фо». Каким-то чудом, при помощи моей интуиции, что ли, мы откопировали поименные списки тех самых групп, которые предназначались для заброски в Центральную Россию. Теперь нашим спецслужбам не составит труда оказать этим группам достойный прием в Москве. Но генерал Голубков лично просит Пастуха отрядить человека для сопровождения этих групп. Для надежности. Когда и каким поездом поедут диверсанты, нам предстоит выяснить самим.
Отъезд в Москву, таким образом, откладывался, а мои задачи выходили далеко за рамки встречи и обеспечения безопасности где-то пропадавших людей из моей группы и львовского «подполья».
* * *Нет, в этом городе решительно все было схвачено! Увидев на моем лице некоторую задумчивость, сообразительный Гриша робко вставил:
— Я, знаете ли, тут уже выяснил, на каком поезде они поедут...
Мы все трое только вытаращились на него.
— Я это... У меня сеструха в кассах вокзальных работает. А билеты продаются по паспортам. Я как приехал, сразу к ней. Она в компьютер на работе у себя залезла и сразу мне сказала.
— Когда?
— Завтра. Утренним. Семьдесят четвертым. В восемь пятьдесят. Вагон семь. Плацкартный. Места с первого по семнадцатое.
— А что раньше молчал?
— Я боялся, что что-то не так сделал...
— Все так сделал, — одобрил я и обратился к Мухе: — Поедешь ты. У тебя опыт общения с сезонными рабочими. Потрешься неподалеку от них, проконтролируешь обстановку, а в Москве тебя Голубков встретит.
— Без проблем, командир.
— Гриша, еще билет твоя сестра сможет сделать?
— Она уже придержала два билета в соседнем вагоне...
— Хватит и одного. Тебе, Григорий, от имени партии, правительства и от себя лично выражаю искреннюю благодарность. Шучу. Спасибо, Гриша, молодец! Теперь отправляйся домой и сиди тихо. Тебе никто ничего не сделает, против тебя никаких данных нет. В случае чего сможешь объяснить, зачем в Москву катался?
— Смогу. Я там гитару недорогую от хорошего мастера купил. Там это дешевле. Я давно такую хотел. Если что, скажу, что для того и ездил.
— Да ты, Гриша, перспективный агент! Сам на связь не выходи, если понадобишься, мы на тебя выйдем.
Но Гриша до конца операции нам не понадобился. Больше мы так и не увидели Гришу — надежного человека. Да, умел Борода подбирать людей в свой подпольный обком!
* * *Леопольд Аронович Розенблат взял со стола пачку банкнот, подошел к Артисту вплотную, оттянул лацкан Артистовой куртки, точным движением положил деньги ему во внутренний карман и строго посмотрел Семену в глаза.
— Надо еще что-то объяснить? — сказал он.
— Я все понял, — отвечал Артист.
Розенблат запер кабинет изнутри на ключ, извлек из шкафчика колбу с остро пахнущей ароматной жидкостью, две мензурки и поставил на стол. Выпивка не входила в планы Артиста, он, собственно, зашел проведать Свету, сказать пару слов Бороде и, конечно, решить вопрос с гонораром доктору. Но не родился еще на свете человек, который сумел бы возразить доктору Розенблату.
Собственного рецепта водка из чистейшего медицинского спирта была мягка и вкусна, закуски доктор не признавал, и беседа скоро стала приятной и непринужденной. Доктор сразу же отверг обращение по имени-отчеству и приказал называть его «дядя Лео», потому что его давно так никто не называл.
— Женишься на ней? — спрашивал дядя Лео.
— Женюсь! — решительно отвечал Сеня.
— Правильно! Женись! Девушка — золото! Ей общий наркоз было нельзя, а местный в костную ткань не проникает. Что она пережила у меня на столе, это только Богу одному известно. И молчала всю операцию и лежала смирно. Я кого только не резал, и баб, и мужиков. Но таких пациентов у меня на столе еще не было.
Артист молчал и только зубы стискивал.
— Ходить она будет. Это я тебе обещаю. Но гнуться нога не сможет.
— Может, ее в Москву? — робко спросил Артист.
— Сеня! — Снова мягкий голос дяди Лео превратился в гремучий бас практикующего хирурга. — Ты можешь повезти ее хоть в Нью-Йорк! Но и там нет человека, который отменил бы диагноз доктора Розенблата! Там немного лучше с аппаратурой, но вот с этим там не лучше. — И доктор выставил Артисту напоказ сильную и ловкую руку хирурга. — Но ты наплюй на это, Сеня. Женись!
— Я наплевал на это, дядя Лео. Я женюсь на ней. В кабинет постучали.
— Какого еще надо! — ответил непрошеному посетителю громовой бас.
— Леопольд Аронович, я только хотел спросить... — послышался перепуганный голос Бороды.
Бороду впустили. Первым делом доктор задрал на нем больничную рубашку, оттянул край повязки, повернул раненого к свету и, удовлетворенно кивнув, приказал ему достать из шкафа третью мензурку. Борода поспешил выполнить приказание.
Борода сориентировался почти молниеносно, понял, что все сказанное в такой компании ни под каким видом не просочится наружу. Поэтому, выпив первую, Борода решительно спросил:
— Леопольд Аронович, когда к вам поступил Тарас Зайшлый?
Доктор, глядя на Бороду, спросил у Артиста:
— Вам действительно нужно это знать? Артист утвердительно покивал головой.
— Позавчера. Днем. Два пулевых ранения в две ягодицы. Я никогда не расспрашиваю пациентов, где они получили травму, но он рассказал.
Артист спокойно ждал продолжения рассказа, а Борода сдал, занервничал. Доктор насмешливо посмотрел на напрягшегося Андрея и продолжал:
— Он рассказал, что около недели назад он, вместо того чтобы поехать с работы домой, отправился к приятелю. Вместе они выпили порядочно и покатили к приятелевым деревенским родственникам. Там они ночь напролет занимались пьянством и развратом, а под утро, в результате случайного срабатывания двуствольного охотничьего ружья, пан Зайшлый и получил ранение. Неделю он провел в деревне, отходя от кутежа и лечась как попало, а вот теперь обратился ко мне. Из его жопы я извлек две пистолетные пули, но просил говорить всем, что он по пьяни сел на вилы.
Борода потихоньку отходил, а доктор и Артист теперь вдвоем смотрели на него со снисходительной улыбкой.
— И еще он просил вообще никому не сообщать, где он находится. А когда его выкатили во двор на прогулку, чтоб воздухом подышал и он увидел дворника, то с ним случился нервный припадок. Попросил выделить ему охраняемую палату и не пускать в нее дворников, стариков, шпионов и инопланетян. Раны у него хорошие, атонические, без нагноения. Завтра я его выписываю. Но не домой. Больному Зайшлому рекомендовано наблюдение психиатра в стационаре. И дядя Лео, черкнув несколько рецептов, выписал Бороду под ответственность Артиста. Борода выкурил не меньше трех сигарет в больничном дворе, пока Артист сидел в палате у Светы, держал ее руку в своей и просто смотрел ей в глаза. Света тоже молчала и улыбалась.
— На минутку попрощаться зашел! — сердито бурчал Борода и ерзал на лавке.
Наконец Артист вышел. У него было вдохновленное лицо, и был он неразговорчив. Но Борода сразу отвлек его деловыми расспросами:
— Дед так и не нашелся?
— Нет.
— Это очень странно. Он отпустил Зайшлого, а сам исчез. Вопрос: куда?
— Я знаю куда.
— Ты его видел?
— Нет. Эта, как ее, Лариса раскололась.
— Так куда он делся?
— Потом скажу.
Больше за всю дорогу Борода не смог выудить из Артиста ни слова. А Артист всю дорогу не видел ничего, кроме бледного женского лица на белой подушке, с улыбкой, понятной только тому, кому она предназначалась.
* * *Если вы когда-нибудь попадете во Львов и вам придет в голову побродить по городу, а это обязательно придет вам в голову, потому что город этот странным образом располагает к тому, чтобы по нему побродить; так вот, если вы даже очень долго будете бродить по Львову, заворачивая в самые его интимные уголки, где он и открывает свое лицо, обдает вас своим неповторимым ароматом, удивляет неожиданными ракурсами, вы все равно не набредете на дом номер шестнадцать по улице Калича Гора. Этот скромный двухэтажный домишко в три окна по фасаду и четыре по боку прилепился к склону так называемой Каличей горы, изрядного холма поблизости от центра города, поросшей лесом и пользующейся дурной славой возвышенности. Когда-то на горе был приют для умалишенных, отсюда и название Калина, то есть гора Калек... На рубеже девятнадцатого — двадцатого веков здесь построили «фортэцю», крепость из каленого кирпича. Она быстро утратила свое стратегическое значение, впрочем, во времена ЗУНР, западноукраинской народной республики, ее героически отстаивали польские школьники, так что крепость в итоге получилась на славу: тут тебе и рассыпанный снарядами бастион, и глубокие рытвины в трехметровой толщины стенах и даже трещины от фундамента до крыши на багрово-красных равелинах. В такие сооружения людская фантазия непременно селит нечисть, призраков, помещает сокровища легендарных бандитов и тайные казематы мучеников. В годы немецкого «освобождения», так его здесь называют, в цитадели поместили банальный концентрационный лагерь, где свели на нет практически все западноукраинское еврейство.