Сфера влияния - Вячеслав Васильевич Васильев

организма на обнажённое женское тело никто не отменял, а обнажённому мужчине, в отличие от такой же женщины, скрыть своё состояние весьма проблематично. В общем, мужики выглядели довольно глупо. Белецкий представил, что такая картина теперь будет наблюдаться в душевой каждый день, и чуть не застонал от досады. В его душе зародились подозрения, что женщину к ним во взвод руководство подослало из садистских побуждений: чтобы штрафники мучались, как в поговорке: «Близок локоть, да не укусишь…». Егор и не думал, что ему придётся пожалеть о том, что сексуальные функции мужского организма в Армии Империи не подавлялись в принудительном порядке. Хотя по просьбе военнослужащего это было возможно. Но таких просьб со стороны этих самых военнослужащих к медикам поступало не то, чтобы немного, а скорее ничтожно мало. Люди предпочитали «держаться», — благо, отпуска в обычных условиях предоставлялись довольно часто. И уж в них народ отрывался по полной… Отпуска были практически единственной возможностью удовлетворить свои естественные половые потребности.

Противоестественные же, (они же — однополые) отношения в войсках были невозможны.

«Голубые» в Империи, конечно же, имелись наличии, как и «розовые» — куда же без них? Но в армии им было служить запрещено. Как и работать в образовательных учреждениях. Как и избираться или избирать в органы власти. Сторонники однополой любви не имели права голоса при обсуждении вообще любых вопросов, решающихся голосованием (от разнообразных референдумов до выборов в Думу и Сенат). Но все остальные гражданские права извращенцев соблюдались неукоснительно, хоть большинство населения Империи и смотрело на это дело косо. Как триста лет назад выразился покойный Император Михаил VI — «эти люди не виноваты в том, что больны. Но наше общество от этой заразной болезни, подобной раковой опухоли, должно быть ограждено». Однополые отношения в войсках карались разжалованием, лишением дворянства, если таковое имело место быть, и пожизненной Каторгой. При пребывании на которой слово «пожизненно» означало не так уж и много лет.

Но сейчас-то речь шла о «нормальных» межполовых отношениях, которые как раз как были разрешены… По обоюдному согласию. Но не в душе же под десятками взглядов этим согласием интересоваться? Разве что после…

Белецкий вспомнил причину, по которой сюда попал, и мрачно усмехнулся… Теперь во взводе начнётся негласное соперничество перед дамой, попытки установить отношения, ревность… Хорошо хоть дуэли, как сказал комбат, здесь невозможны.

Егор вздохнул… Нет. Второй раз он на ту же удочку не попадётся. Тем более, что эта дама, которой на вид можно было дать лет двадцать — двадцать два, уже успела родить троих детей. Иначе бы ей служить не разрешили. Значит, она в любом случае старше бывшего лейтенанта, и парой ему быть никак не может… Вот только как объяснить это своему организму?…

…Сегодня многие штрафники, в том числе и Белецкий, выскочили из душевой раньше, чем обычно, и, недовольно ворча, принялись одеваться. Но им всё равно пришлось ждать остальных — в том числе и новую сослуживицу, которая вышла из душевой последней с довольной улыбкой на губах. Видимо, дразнить голодных мужиков ей понравилось. Егору внезапно пришла в голову мысль, что на душевой всё это отнюдь не закончилось: впереди была ночь, в которой тридцать мужчин будут осознавать, что с ними рядом лежит практически раздетая женщина… С ума, скорее всего, никто не сойдёт, а вот сразу заснуть большинству вряд ли удастся. Подъём завтра будет в то же время, да ещё и может быть ночью чего-нибудь учудят, типа вчерашнего… А потом будет ещё одна ночь… И ещё…

Сейчас Белецкий был готов повторить вчерашний полёт, лишь бы не видеть эту даму… Хотя, с другой стороны… Может, пусть будет?

Его мыслительный процесс был прерван ужином. Во время поглощения пищи ни о чём другом, кроме как о том, как этой самой пищи мало, думать не получалось.

Сегодня по возвращению в казарму штрафники уже не падали без сил по койкам. День за счёт «изучения матчасти» выдался чуть полегче, да и перед дамой в грязь лицом никому падать не хотелось.

Сама же «дама» на тайные и откровенные поглядывания в свою сторону не обращала никакого внимания. Тяжело опустившись на свою постель, она не легла, а холодно обратилась к барону:

— Вам поручили ввести меня в курс дела? Можете приступать.

— Как изволите, — любезно, словно на светском рауте, согласился барон, — позвольте для начала представиться и представить ваших сослуживцев по отделению…

Дождавшись от собеседницы утвердительного кивка, барон представился сам, а затем по очереди представил каждого бойца отделения. При представлении каждый вставал, и склонял голову в коротком поклоне. К процессу попытался примазаться какой-то «красавец-мужчина» из другого отделения, а за его спиной уже наметилась целая очередь. Но новая сослуживица их отшила, заявив, что вне её отделения ей вполне достаточно тех данных о человеке, которые можно получить с помощью комма. Разочарованный ловелас позорно удалился. Остальные подойти не решились.

Закончив представлять сослуживцев, барон вопросительно взглянул на новенькую. Та поняла этот взгляд правильно, и, задумавшись на секунду, представилась:

— Ржевская Ольга Викторовна, майор. Командир абордажной штурмгруппы тяжелого крейсера «Три Святителя».

Егор обратил внимание на то, что Ольга… Викторовна (как-то не шло к её молодому лицу обращение по имени-отчеству), назвалась майором и командиром штурмгруппы не в прошедшем времени, а в настоящем. Тому могло быть два объяснения: первое — она ещё не привыкла к своему новому положению, а второе — была уверена (или хотела быть уверена), что лишилась звания и должности ненадолго, и вскоре вновь вернётся в строй. Так же он подивился про себя иронии судьбы, превратившей абордажника в свою противоположность — контрабордажника.

Как только бывшая абордажница представилась, фон Стиглиц начал обстоятельно доводить до неё всю информацию о штрафбате, которая могла бы ей пригодиться. Включая, кого из командного состава злить не стоит (а именно прапорщика Шелехова), и как эвакуироваться с Острова в случае экстренной ситуации.

Белецкий слушал барона вполуха: во-первых, он всё это уже знал, а во-вторых, через пять минут после начала разговора в казарму ввалился транспортно погрузочный робот с двумя чемоданами на «загривке». Сдав их владельцам под электронные подписи, он тут же удалился, а Белецкий с Карлашем принялись изучать содержимое чемоданов — они ведь и сами не знали, что в них лежит.

В чемодане Белецкого сверху на вещах лежала голограмма, запечатлевшая его вместе с родителями, братом и сестрой у входа в лётное училище. Егор взял в руки тонкий прямоугольник. Над ним сразу же появились до боли знакомые и такие родные лица…. Кто мог