Тебе повезло, детка! - Франциска Вудворт

– Но…

– Давай помогу. – Он опустился на одно колено, самолично помогая снять обувь.

Сама себя загнала в ловушку. Уж лучше бы на усталость сослалась!

– Хорошо, один танец, – сдалась я.

Арман поднялся и, взяв меня за руку, увлек за собой вглубь дома.

Споткнулась буквально на первых шагах.

– Платье длинное, – смущенно оправдалась я и тут же испуганно на него посмотрела. Если он и его сейчас снять предложит…

– Ничего страшного. Давай пока так…

Он подхватил меня на руки и понес.

– Постой здесь, – сказал, опустив на ковер в гостиной, а сам отошел и принялся методично задергивать шторы на окнах.

Ох, что-то меня это действие только напрягло… Хотя, может, он о моем спокойствии думает, чтобы я не оглядывалась на окна, опасаясь, что мы на виду?

Закончив, оборотень через телефон подключился к стереосистеме, и заиграла музыка. Услышав вальс, под который мы танцевали в ресторане, я мысленно застонала.

«Один танец», – успокаивала себя, стараясь подавить волнение.

Арман выключил свет, и полумрак комнаты разгоняла лишь радужная подсветка колонок, создавая романтическую атмосферу.

Наконец он направился ко мне, и сердце предательски забилось быстрее.

– Платье слишком длинное, неудобно будет танцевать, – попыталась увильнуть я. Правда, особо не надеясь на успех.

– Ничего страшного, я придержу юбку.

Его рука легла на мое бедро и сжала ткань, а потом пропутешествовала по телу, занимая место на спине. Юбка поднялась, оголяя с одной стороны ноги. Я вложила свою ладонь в его, а вторую положила на плечо, чувствуя, как горит кожа в том месте, где прошлись его пальцы. Музыка играла, но мы стояли.

– Ты ведешь, Катя, – буквально промурлыкал этот хитроумный котяра. Судя по виду, он и шага не сделает первым, но и из рук не выпустит. Обнимал намного крепче, чем в ресторане.

Первый шаг пришлось сделать мне. Как-то не хотелось стоять вот так до утра.

– Ты легко двигаешься. Какие танцы изучала?

– Никакие. Выучила вальс перед выпускным, – ответила, не поднимая глаз. Танец опять запустил химические реакции в моем организме, и не хотелось на его лице прочитать подтверждение, что ему об этом известно.

– А хотела бы изучить другие?

Его вопрос привел меня в замешательство.

– Думаю, да.

Всегда восхищалась теми, кто умеет хорошо двигаться. Нравились танцевальные шоу. Я еще фигурное катание очень люблю. В детстве неплохо держалась на коньках, выделывая разные пируэты, подсмотренные в телевизоре. Отец говорил, что у меня талант, но в нашей глуши ледового дворца для тренировок поблизости не было, а после его смерти на новые коньки никто для меня тратиться не стал. Именно поэтому, когда попала в столицу, так хотелось выбраться покататься…

– Хорошо, я научу тебя, – вернул меня в настоящее голос Армана.

– Вы?!

Соглашаясь, я даже подумать не могла, что моим учителем собирается стать именно он.

– Наша бабушка еще с детства проследила, чтобы мы с Филиппом изучали танцы.

– Никогда бы не подумала, что вы умеете танцевать. Глядя на вас, кажется, что вы родились уже в галстуке, с прической волосок к волоску и ноутбуком под мышкой, интересуясь лишь биржевыми акциями.

– Так вот каким ты видишь меня?!

Я так и не поняла, его это уязвило или рассмешило.

– Просто показалось, что танцы слишком легкомысленны для вас. Вы серьезны, и вас интересуют лишь дела, – попыталась я загладить свою откровенность.

– Неправда. Разве ты не видишь, что интересна мне? И волнуешь.

Ну, наши тела находились так тесно, что пробуждение его мужского интереса я не могла не почувствовать. Но сложно понять, это ответ на волнение моего собственного тела или реакция гормонов на запах пары. На мое желание… Теперь я уже осознавала, что происходит с моим телом, и, пусть Арман и отвлекал меня разговором, ощущала, как увлажняется мое белье.

Меня это крайне смущало. Лишь потому я не заметила сразу, что слишком долго мы танцуем.

– Какой уже раз подряд играет музыка? – возмущенно воскликнула я, останавливаясь.

– Ты согласилась на один танец. Не стоит винить меня за желание, чтобы он длился вечно, – без всякого смущения признался в мухлеже модифицированный.

– В отличие от музыки танцевать бесконечно я не могу.

Сделала попытку отодвинуться, и он повторил движение за мной.

– Послушайте… – возмутилась я, но он перебил:

– Ты чувственная, Катя, как бы ни стыдилась этой своей черты. Ты не слушаешь свое тело, отрицаешь его желания, сдерживаешь себя в постели. Но когда ты танцуешь…

Я сглотнула, страшась его слов и желая провалиться сквозь землю.

– Когда ты танцуешь – ты шикарна! Чувственная, отзывчивая… Ты создана для любви! И я понять не могу, почему так стыдишься своего желания. Самое прекрасное, что женщина может дать мужчине, – это запах своего желания. Он сводит с ума, Катя. Любого, даже самого сильного мужчину способен поставить на колени, и в этом нет ничего постыдного, Катя. Больше всего на свете мне хочется вдохнуть его полной грудью. Позволь мне, Катя…

И он опустился передо мной на колени, утыкаясь головой в живот. Его бесстыдные слова, сказанные горячим шепотом, это его «Катя» раз за разом, с придыханием, словно одним тем, как произносит мое имя, уже ласкает. Я оцепенела, не зная, как реагировать. Как вообще вести себя в подобной ситуации!

Он глубоко дышал, и от его дыхания становилось очень горячо, мурашки бежали по телу. Казалось, вся кровь устремилась туда, где он меня касался, и лоно пульсировало в такт его дыханию.

Край платья так и был зажат в его пальцах, и он держал ладонь на бедре, даже не лез под юбку. Только жадно вдыхал, словно не мог надышаться, вжимался в меня. А я…

Вчерашний секс, когда я была нетрезва и расслаблена, не прошел без следа. Пусть сейчас он еще ничего такого не делал, но в памяти тела сохранилось испытанное удовольствие, разделенное желание, и я реагировала на его близость. Тело словно знало, что сейчас ему будет опять хорошо.

Только я сегодня не пьяна. Да, смущена, но умом трезво оцениваю свои реакции и происходящие со мной изменения. Странное чувство, словно сознание и тело разделились и действуют независимо друг от друга…

И я понимала, к чему все идет!

– Вы обещали…

Пальцы на моих бедрах дрогнули и впились в кожу, словно в попытке удержать.

– Катя, позволь! – глухо вырвались у него отрывистые слова, словно каждое давалось с трудом. Или он не хотел выпускать из легких воздух, наполненный моим запахом, тратить его на разговор.

Дышал он рвано, и я видела, что едва сдерживается. Его накрывало. Странно наблюдать за тем, что кто-то может настолько сильно нуждаться в другом человеке. Это вне моего понимания.

Он поднял на меня глаза, и на красивом лице я прочитала неприкрытый голод. Руки, которыми упиралась ему в плечи в попытке оттолкнуть, бессильно опустились. Стало вдруг все равно. Какая разница, возьмет он меня сейчас или утром? Можно пойти на принцип и заставить его сдержать слово, но смысл?

– В другой раз.

Мужское тело словно окаменело,