Рота стрелка Шарпа - Бернард Корнуэлл

Лейтенант, возглавивший «Отчаянную надежду», тронул Шарпа за локоть:

– Мы не слишком забрали влево?

Они потеряли всякую связь с 4-й дивизией. Темно было, хоть глаз выколи, из форта и города не доносилось ни звука. Шарп ответил шепотом:

– Мы идем правильно.

По-прежнему ни выстрела, ни другого звука из города или из оставшегося позади Пардалераса. Может быть, французов все-таки удастся застать врасплох? Может быть, врага обманула задержка? Может быть, гарнизон успокоился, ждет следующего дня и британцам перепал-таки величайший дар богов солдату – внезапность?

Они были уже совсем близко. Темная крепость заслонила полнеба – исполинская, неимоверно мощная. Шарп почувствовал под ногами склон гласиса и подождал, пока шестьдесят бойцов «Отчаянной надежды» подтянутся и выставят вперед лестницы и мешки с сеном. Лейтенант вынул из ножен шпагу:

– Готовы.

Далеко справа раздалась пальба: враг заметил 3-ю дивизию. Казалось, это происходит за много миль, с кем-то другим, так трудно было поверить, что звуки имеют отношение к темному гласису и крепости впереди. Однако пальба поднимет на ноги всех французских дозорных. Шарп поспешил вверх по склону, забирая влево, а стены и бастионы по-прежнему молчали. Стрелок старался различить тени, распознать те, что видел всего три ночи назад; его башмаки громко ступали по дерну, а позади слышалось тяжелое дыхание солдат. Разумеется, французы услышат. В любую минуту – Шарп чуть не съежился, до того явственно это ему представилось – со стены ударит картечь. Он увидел угол бастиона, узнал Санта-Марию и успокоился: «Отчаянная надежда» приведена в нужное место.

Шарп повернулся к лейтенанту:

– Здесь.

Ему хотелось отправиться с ними, повести «Надежду», но он знал, что этому не бывать. Слава достанется лейтенанту.

Тот не ответил. Сегодня он бог, сегодня он не может ошибаться, потому что ведет «Отчаянную надежду» против величайшей крепости, какую когда-либо штурмовала британская армия. Лейтенант обернулся к своим людям.

Они тронулись. Молча. Лестницы заскребли по каменному краю гласиса, уперлись в дно рва. Солдаты полезли вниз, соскальзывая со ступенек и падая на сброшенные мешки с сеном. Штурм начался.

Шарп смотрел на стены, черные и безмолвные. За спиной, у основания гласиса, слышался топот подходящих батальонов; впереди, во тьме, лейтенант закричал: «Вперед!», и подошвы заскребли по камням в проломе.

Началось. В Бадахосе наступил ад.

Глава двадцать четвертая

В соборе молились весь день, непрерывно, порой исступленно; стучали четки, женщины в страхе думали о мертвецах, которые усеют ночью улицы города. Жители и защитники Бадахоса знали о готовящемся штурме, как знала о нем британская армия. Множество свечей горело перед святыми, словно крохотные огоньки могли сдержать зло, окружившее город и подступавшее все ближе по мере того, как собор заполняла ночная тьма.

Рафаэль Морено, купец, насыпал пороху на полки своих пистолетов и убрал их, заряженные и взведенные, в ящик письменного стола. Он жалел, что жена не дома, – глупая женщина ушла в собор к монахиням. Молитвы не остановят солдат, уж скорее пули, а лучше всего задобрить их дешевым красным вином, которое купец выставил во двор. Морено пожал плечами. Самое ценное добро спрятано надежно, и племянница утверждает, что у нее среди британцев друзья. Слышно, как она ходит наверху, разговаривает с ребенком. И уж конечно, она приготовила к бою свое языческое ружье. Разумеется, Морено любил племянницу, но временами ему казалось, что семья брата Цезаря, пожалуй, слишком необузданная. Порой до полной безответственности. Купец подлил себе вина. Ребенок наверху, слава богу, поправляется, но ведь незаконный же! И в его доме!.. Морено хлебнул. Соседи не знают, об этом он позаботился. Они считают Терезу вдовой, чей муж погиб в прошлогодних боях между французами и разрозненными испанскими отрядами.

Часы на соборе зашипели, готовясь бить. В Бадахосе десять. Морено допил вино и позвал слугу, чтобы тот заново наполнил кувшин.

Ударил колокол, и внизу, в соборе, под сводчатым потолком и золотыми карнизами, под огромным темным паникадилом, под скорбными очами Пресвятой Девы женщины услышали далекую ружейную пальбу. Они подняли взгляд от свечей к лику Божьей Матери. Молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей.

Шарп услышал первый удар колокола и не услышал остальных. Как по сигналу, от стены отделился первый зажигательный снаряд, описал в темноте огненную дугу и упал в ров. Затем туго скрученные горящие шары посыпались градом, в бреши полетели пылающие вязанки, и вдруг из тьмы в ярком, сыплющемся сверху свете, в пламени вспыхнувшей во рву древесины выступили края проломов, ров, равелин, заграждения и крохотные фигурки солдат. «Отчаянная надежда», выставив штыки, ринулась сквозь пламя.

Позади батальоны закричали «ура!». С тишиной было покончено. Первые ряды добежали до рва, лестницы заскребли о камни. Солдаты прыгали на мешки с сеном, лезли по лестницам – поток людей, спешащих спуститься в ров и вскарабкаться на разрушенную стену. Они подбадривали себя криками «ура!» даже в ту минуту, когда первые языки пламени побежали по брешам в Санта-Марии и Тринидаде.

Взрывом Шарпа бросило на землю. Рванул не один, не два подкопа – тонны пороха, заложенного в ров, почти ничего не оставили от «Отчаянной надежды». Застигнутые врасплох, люди были разорваны в клочья чудовищным взрывом, и передовые батальоны отпрянули назад от пламени и летящих камней.

Французы закричали «ура!». Они облепили парапеты и бастионы; пушки, заранее нацеленные в ров, заряженные двойным зарядом картечи, обнаружили себя. Вниз летели вязанки, освещая цели; во рву полыхал огонь, который заливается лишь кровью, а солдаты все лезли по лестницам вниз.

Третья брешь, новая, хранила молчание. Она лежала между бастионами – огромная свежая рана, по которой можно проникнуть в город, однако Шарп видел, что французы поработали на славу. Ров перед стеной был шириной с хороший плацдарм, но в нем стоял недостроенный равелин двадцати футов высотой, и добраться до пролома можно было только в обход. Путь преграждали телеги, на которые сверху набросали досок; зажигательные снаряды воспламенили заграждение, и теперь оно полыхало, к нему было не подойти. Оставались две бреши, в бастионах Санта-Мария и Тринидад, но они простреливались из вражеских орудий. Пушки били и били припасенной для этой ночи картечью, а британцы по-прежнему лезли и по-прежнему гибли далеко от брешей.

Шарп спустился с гласиса в тень и вновь повернулся к озаренным пламенем стенам. Амбразуры изрыгали огонь и дым, и в свете пламени Шарп различил странные силуэты в брешах. Он вгляделся в пламя и дым и понял: французы