Выпуск 4. Семь пьес с необычной судьбой - Александр Попов

ЛАПИН. Елена Юрьевна!

ДОРОДНЫХ. Что Елена Юрьевна? Я двадцать лет Елена Юрьевна!

ЛАПИН. Во-первых — тридцать! А во-вторых, я видел, как вы прятали!

ДОРОДНЫХ. Я не прятала, а делала НЗ! Инстинктивно! (Отдает колбасу.)

ИВАНОВ. Проверено все — радиации, как ни странно, нет. Чуть светят Елена Юрьевна и дрожжи, но немного, процентов двадцать выше нормы. С этим жить можно.

ГАРКУША. Может, бражку поставим? Пропадут же без холодильника!

ЗЕНИН. Нет. Нет! Надо пытаться выбраться отсюда!

ИВАНОВ. Зачем? Зачем торопиться? Дети у всех в разъезде, жены… Жены почти тоже все в безопасности. Там опасно. Наш долг с вами — сохранить жизнь вверенных нам людей. В конце концов у нас у всех отпуск!

ЗЕНИН, А гражданский долг? Лебедев и Лапин — военнообязанные!

ТОЛИК. Я готов!

ЛАПИН. Если честно, то я не совсем еще готов! Но если надо…

Лапин и Лебедев уходят в тамбур. С ними Иванов.

ДОРОДНЫХ. А вы, Жорес Филимонович?

ЗЕНИН. Я не могу покинуть вверенного мне поста — возможны повторные удары и большой поток беженцев.

Возвращаются Лапин и Лебедев.

ЛАПИН (радостно). Этот старый дурак закрыл нас снаружи на замок. А второй замок висит на запасном выходе с надписью: «Ключ в охране!» Нас ждут, можно сказать, в военкомате, а он… Это вредительство! Чистой воды вредительство!

ГАРКУША. Влипли, но могло быть и похуже. (Вернувшемуся Иванову.) Как там с активностью?

ИВАНОВ. Немного светит урна перед дверью, но воздух, что удивительно, чище, чем здесь, и намного.

РЕБЕЗОВА. А что он такое непонятное сказал в самом конце?

ТОЛИК. Зироу — ноль по-английски.

ЗЕНИН. Значит, англичане проклятые жахнули! Это Василий Константинович перед смертью нас предупредил. Умер как герой!

ГАРКУША. Не, чего это англичанам по нам лупить? Идиоты они, что ли? Что им у нас в Нечерноземье надо? Это все американцы, их почерк, меня шурин давно предупреждал!

ЗЕНИН. Империализм показал свое зверское лицо!

ДОРОДНЫХ. Ну почему, ну зачем он нам его показал? Ну что мы ему плохого сделали?

ГАРКУША. Видать, дозалупались. Вот у них нервы и не выдержали, тоже ведь не железные.

ТОЛИК. Сегодня утром еще мы ноту Биробиджану предупреждение сделали. Может из-за этого?

ЗЕНИН. Точно! Точно из-за этих евреев! Они наябедничали Израилю, те — своему сионистскому лобби, а лобби — президента за горло и все!

ЛАПИН. Ну что у вас всегда евреи виноваты?! Сколько можно?! Две тысячи лет и все они!

ЗЕНИН. А кто ж еще?! Не папуасы же? Кто все это выдумал? А Нобелевские премии? Ни одной русской фамилии!

ЛАПИН. Ну и не слушали бы их, если не нравится! А то тысячу лет Христу молились — не понравилось, решили еще тысячу лет Маркса слушаться! Поживите хоть раз своим умом, как те же папуасы!

ЗЕНИН. Не трогай Маркса!

ЛАПИН. Не собираюсь я его трогать, он первый начал! С Энгельсом на пару!

ЗЕНИН. А у вас, гражданин Лапин, с вашим допуском сестра в Америке!

ЛАПИН. Это подло — во-первых, никакой сестры в Америке у меня нет! Во-вторых, она мне троюродная! А в третьих… в третьих… все кончено! (Рыдает на груди у Гаркуши.)

ГАРКУША. Брата не пожалела, а говорят — евреи хорошие родственники. Вот мы, русские — ну раз дали в морду, ну два — кулаком же, а не бомбой! Эх, Боря, Боря!

ДОРОДНЫХ. Не ревите как баба — все кончено! Вот я баба — это у меня все кончено, а не у вас! Это я несчастная, ну кому я теперь нужна! Господи, ну кому я теперь нужна! (Рыдает.)

РЕБЕЗОВА. Товарищи, вы же интеллигентные лица, перестаньте же, черт вас возьми, возьмите себя в руки! Просто психоз какой-то! Ничего еще не кончено, мы еще будем долго му… му… мучиться!! (Начинает рыдать, вызывая у остальных первые признаки истерии.)

ДОРОДНЫХ. Э-э-э-э… (Припадает к плечу Иванова.)

ИВАНОВ. Что же нам теперь делать?! Пока наши придут, мы с ума сойдем!

ТОЛИК (с инструкцией в руке). «Во избежание психозов и шока после ядерного удара принимаются успокоительные вещества из аптечки первой помощи». Вот!

РЕБЕЗОВА (всхлипывая). Оно… оно изъято, чтобы наркоманы не… не кололись… Их так боялись… так боялись… а теперь успокоиться не… не… нечем!

ГАРКУША. Как, нечем?! А это что?! (Потрясает бутылкой.) Боря, очнись! Разводи быстрей!

ЛАПИН. Кого разводить? Зачем?

ГАРКУША. Разводи быстрей, а то людей на глазах теряем! В шок войдут и не выйдут! Девки, готовь таблетки из бутербродов!

Лапин и женщины, рыдая, готовят на скорую руку стол.

ЗЕНИН. Не бывает незаменимых людей и безвыходных положений. Молодец, Иван Данилович! Спасибо от имени командования.

ГАРКУША. Спасибо в стакан не нальешь. Ну, братцы, взяли быстро! Помогите, у кого руки трясутся. Юрий Витальевич, скажите народу.

ИВАНОВ. Ну, с отпуском! Ой, что это я! Просто: будем! Будем жить!

Выпивают и закусывают.

ГАРКУША. Быстро по второй, пока рецидив не пришел!

ЗЕНИН. Позвольте мне сказать. Я пью это горькое, но полезное лекарство за мудрую внутреннюю и внешнюю политику нашей партии!

ДОРОДНЫХ. Совсем как в фильме ужасов!

Все выпивают. Маша начинает икать.

МАША. Это меня тетя вспоминает, что я домой вовремя не пришла.

ЗЕНИН. Ей же нет двадцати одного, кто позволил спаивать?!

РЕБЕЗОВА. Лекарство можно. Дайте мне еще таблеточку, а то знобит. (Выпивает и закусывает.)

ДОРОДНЫХ. Спать хочется. (Зевает.)

Все начинают зевать вслед за ней.

ЛАПИН. Естественная реакция на тяжелый стресс.

ЗЕНИН. Всем отдыхать — разобрать носилки. Женщины налево, мужчины направо. (Немного подумав.) Гражданин Лапин, следуйте за мной!

Лапин послушно следует за Зениным, так они кружат по сцене.

ЛАПИН. А куда мы идем?

ЗЕНИН. Именем закона вы арестованы и будете содержаться в камере предварительного заключения. (Распахивает перед Лапиным дверь туалета.)

ЛАПИН. А в чем я обвиняюсь? (Безропотно заходит в дверь.)

ДОРОДНЫХ. Да! Что он сделал?

ИВАНОВ. За что вы его так?

РЕБЕЗОВА. Как же мы без туалета?

ЗЕНИН. За шпионаж в пользу врага, за измены Родине и за много других, еще не выявленных преступлений, я приговариваю вас к смертной казни! (Достает из сумки пистолет и целится в Лапина.) Смерть предателю!

Лапин обмякает и падает на пол. Гаркуша табуреткой бьет Зенина по голове. Зенин падает на пол.

ТОЛИК (подняв пистолет). Игрушечный, но очень похож.

ГАРКУША. Запоздали с лекарствами, чуть Борю не потеряли!

РЕБЕЗОВА. Психоз, по всем признакам психоз! Давайте спать, пока друг друга не перебили. Девочки, пращевидную повязку Жоресу!

Мужчины в трансе расставляют носилки, женщины занимаются Зениным, делают повязку и кладут его на носилки.

ЗЕНИН (очнувшись). Что это было? Повторный удар?

РЕБЕЗОВА. Да, милый, слабый повторный удар.

ЗЕНИН. Вот сволочи! Скажите, Кира, я умру?

РЕБЕЗОВА. Никогда! Спи, спи, милый.

Баю-баюшки-баю,Комендантушку мою.Придет серенький волчок,Хватит Жору за бочок!

ЗЕНИН. Скорей бы в строй. (Засыпает.)

ИВАНОВ (сонно). Что же нам теперь делать?

ГАРКУША. Спи, Юра, утро вечера мудренее.

Все засыпают. Не спят только Маша и Толя. Они поднимают головы с изголовий носилок, смотрят друг на друга и встают. Тихо поднимаются, подходят друг к другу и обнимаются. Маша неслышно рыдает, Толя утешает ее. Их скорбное объятие напоминает статую, они недвижимы.

Действие второе

Убежище обрело жилой вид. Ширмами выделены мужская и женская половины. На натянутой веревке сушится белье. В убежище жарко — это видно по некой фривольности в одежде. Дородных в соответствующем костюме занимается чем-то вроде окопной аэробики. Ребезова и Маша готовят завтрак. Толя сортирует литературу на туалетную бумагу под руководством перевязанного Зенина.