Некоторые вопросы теории катастроф - Мариша Пессл

Потом спросил:

– Ты поужинала, Кристабель?

Он понимал, что я все слышала, но почему-то предпочитал игнорировать роковые предзнаменования, совсем как император Клавдий в 54 г. н. э., когда до него дошли слухи, что его любимая жена Агриппина задумала его убить, угостив отравленными грибами, которые поднесет императору его любимый евнух (см. «Жизнь двенадцати цезарей», Светоний, 121 г. н. э.).

Ничему-то папа не научился.

Две недели спустя, в субботу, день «Рождественского кабаре Максвелла», я оказалась заложницей в доме Зака Содерберга. На мне было старое черное коктейльное платье Джефферсон Уайтстоун – Джейд клялась, что платье создал Валентино специально для ее мамы, только она как-то со злости оторвала этикетку, когда они с Валентино воевали за внимание «полуголого бармена по имени Джибб в ночном клубе „Студия-54“[265]». («Так рушатся империи, – вздохнула Джейд, вместе с Лулой подкалывая платье в талии и проймах, чтобы не болталось на мне, как спасательный жилет. – Начнешь якшаться с нимродами[266], и цивилизации конец. Ну а что ты могла поделать? Вся школа кругом, и тут он тебя приглашает. Ничего и не скажешь, только что ты рада и счастлива послужить ему закуской. Бедная ты, целый вечер придется провести с этим Купоном». Купоном они прозвали Зака, и действительно в точку. Такой он и был: штрихкод, покупайте экономно, при предъявлении чека пять процентов скидки).

– Угощайся! – сказал Роджер, папа Зака, протягивая мне вазочку шоколадных конфет, обсыпанных какао-порошком.

– Не дави на нее! Может, она не хочет есть. – Пэтси, мама Зака, шлепнула Роджера по руке.

– Как это не хочет! Шоколад все любят.

– Роджер! Перед вечеринкой девушки всегда волнуются, тут не до еды. Потом пожует что-нибудь. Зак, ты уж присмотри, чтобы она поела!

– Угу, – сказал Зак и покраснел, как монашка.

Он виновато улыбнулся мне, пока Пэтси, встав на одно колено посреди белоснежного ковра в гостиной, щурилась на нас в видоискатель «Никона».

Родж тайком от жены подобрался ко мне сбоку и опять протянул керамическую вазочку, одними губами произнеся:

– Давай!

И подмигнул. Наверное, этот Родж в своем желтом хлопчатобумажном свитере и брюках цвета хаки – стрелки четкие, как международная линия перемены дат, – мог бы успешно впаривать клиентам оптовые партии дури (снега, плана и так далее).

Я, так и быть, взяла одну штучку. Конфета сейчас же начала таять в руке.

– Роджер!

Пэтси осуждающе прищелкнула языком, отчего на щеках двумя стежками обозначились ямочки, и сделала уже шестнадцатый снимок – запечатлевший на сей раз, как мы с Заком сидим на диване в цветочек, идеально ровно согнув ноги в коленях под углом в девяносто градусов.

Пэтси сама себя называла «фотоманьяком». По всей комнате, на всех горизонтальных поверхностях были разбросаны фотографии в рамках, словно мокрые осенние листья в беседке.

На снимках – криво улыбающийся Зак, лопоухая Бетани-Луиза, несколько Роджей, когда он еще носил стрижку с баками, и Пэтси, еще с рыжевато-каштановыми волосами. Она их укладывала халой на голове, посыпав бантиками вместо мака.

Свободной от фотографий оставалась только одна поверхность – кофейный столик перед диваном, и на нем была разложена неоконченная игра в парчизи[267].

– Тебе не слишком неловко было за Зака с этим его выступлением? – спросила Пэтси.

– Нет, что вы.

– Он так волновался! Репетировал без конца. Среди ночи будил Бетани-Луизу, чтобы пройти с ней элементы танца.

– Мам! – сказал Зак.

– Он понимал, что рискует, – прибавил Родж. – А я ему говорил: кто не рискует, тот не выигрывает.

– Это у них семейное! – Пэтси кивнула на Роджа. – Видела бы ты, как он предложение делал!

– Иногда просто невозможно держать себя в руках.

– И слава богу!

– Мам, нам пора, – сказал Зак.

– Хорошо-хорошо! Только еще разочек щелкну – вот тут, у окна.

– Мам!

– Всего одну, последнюю. Свет уж очень хорош. Одну, честное слово!

Я никогда еще не бывала в доме, полном восклицательных знаков. Даже не представляла, что в жизни правда бывают такие уютные закуточки, где ты окунаешься, как в джакузи, в непрерывный поток объятий и ласковых возгласов. Думала, такое только воображаешь себе в мечтах, глядя на чужую, счастливую с виду соседскую семью.

За час до описанного разговора мы с Заком подъехали к дощатому домику, бесхитростному, словно бутерброд на тощеньких деревянных подпорках. Пэтси в зеленой, как надкрылья жука, блузке сбежала с крыльца нам навстречу, не дожидаясь, пока Зак припаркует машину.

– Ты говорил, что она хорошенькая, но утаил, что она – сногсшибательная красавица! Зак никогда ничего нам не рассказывает! – воскликнула Пэтси.

Не потому, что приветствовала нас издали, – просто она всегда так разговаривает, сплошными восклицаниями.

Пэтси была миловидная (хоть фунтов на двадцать пять потяжелее, чем во дни цветущей юности). Ее веселое круглое лицо напоминало свежеиспеченный бисквитный торт, украшенный вишенкой и любовно выставленный в витрине кондитерской. Родж был по-своему тоже хорош, хотя совсем не в том стиле, как папа. Скорее, в противоположном (Закари, не забудь бензин залить в машину; только что залил целый бак, пап; молодец, умница). Родж весь сверкал, будто новенькая ванная, отделанная модным белым кафелем. Голубые глаза искрятся, а кожа такая безупречно чистая, что, глядя ему в лицо, невольно ожидаешь увидеть собственное отражение.

Наконец, сделав двадцать первый снимок (она говорила «фоточку»), Пэтси отпустила нас с Заком. Когда мы уже выходили в аккуратную бежевую прихожую, Родж украдкой сунул мне горсть конфет, завернутых в льняную салфетку, явно надеясь, что я их тайно вынесу из дома.

– О, постойте! – сказал вдруг Зак. – Я хотел показать Синь Тернера. По-моему, ей понравится.

– Конечно! – Пэтси захлопала в ладоши.

– Всего одна секунда, – сказал мне Зак.

Я нехотя поплелась за ним по лестнице.

Заметим для протокола: когда Зак приехал за мной на своей «тойоте», разговор с папой он выдержал весьма достойно. Насколько я поняла, рукопожатие в кои-то веки не было похоже на «мокрую тряпку», как обычно говорит папа; Зак назвал его «сэр», отметил, что погода нынче прекрасная, и поинтересовался папиной профессией. Папа, смерив его взглядом, ответил с краткостью, от которой оробел бы и Муссолини: «Разве?» и «Преподаю гражданскую войну». Другие папы могли бы сжалиться над Заком, вспомнив собственные подгибающиеся коленки в юном возрасте, и постараться, чтобы «мальчик почувствовал себя свободнее». Мой папа, увы, приложил все силы, чтобы «мальчик почувствовал себя маленьким и жалким», всего лишь потому, что Заку интуиция не подсказала, чем именно папа зарабатывает на жизнь. Главное, папе прекрасно известно, что количество читателей «Федерального форума» составляет менее 0,3 процента населения Соединенных Штатов, а следовательно, разве что горстка людей читали его статьи и видели его, такого романтического (июньские букашки сказали бы «видного» или «импозантного») на черно-белой фоточке в разделе «Наши постоянные авторы», – а все-таки он злится, что со своей преподавательской деятельностью не настолько известен, как, допустим, Сильвестр Сталлоне со своим «Рокки».

Зак, однако, сохранял неумолимый оптимизм какого-нибудь мультяшного персонажа.

– Не позже полуночи! – возгласил папа на прощание. – Я серьезно!

– Даю вам слово, мистер Ван Меер!

Папа не потрудился скрыть выражение лица, явственно подразумевающее «Кто бы еще тут говорил». Я сделала вид, что ничего не замечаю, хотя папино лицо немедленно вслед за этим приняло выражение «Зима тревоги нашей»[268] и сразу после – «Стреляй, не щади мою седую голову»[269].

– Приятный у тебя папа, – сказал Зак, заводя мотор.

О моем папе можно много чего сказать, только не вялое «приятный».

И вот я плетусь за этим Заком по душному, выстланному ковровой дорожкой коридорчику, – видимо, здесь и находятся их с сестрой комнаты, судя по разбросанным вдоль стены вещам и специфическому букету ароматов (благоухание спортивных носков борется с персиковым парфюмом, туалетная вода тщится одолеть испарения мятого серого свитера и грозится наябедничать маме). Мы прошли мимо комнаты, где явно обитает Бетани-Луиза, – все в розовых тонах и груда одежды на полу (см. статью «Гора Маккинли» в альманахе «Выдающиеся достопримечательности всего мира» за 2000 г.). Миновали еще одну комнату – за приоткрытой дверью мелькнули синие стены, спортивные кубки и плакат с ненатурально загорелой красоткой в бикини (не особо напрягая воображение, можно продолжить логический ряд и представить себе засунутый под матрас потрепанный каталог дамского белья со слипшимися страницами).