Мы вовсе не такие - Бернгард Гржимек

Стоя на остановке, мы поспорили, у кого лучше зрение — кто раньше разглядит издалека номер подъезжающего трамвая. Шарлотта утверждала, что шестьдесят девятый она ни с одним другим не спутает, потому что «он качается как ненормальный из стороны в сторону». И действительно, она оказывается права — старый бравый вагончик, сохранившийся, скорей всего, еще с кайзеровских времен, устраивает такую качку, словно это четырехмачтовая шхуна при легком бризе…

— Вот видишь, только в этом чертовом шестьдесят девятом такая болтанка, — заявляет Шарлотта, и я не пытаюсь ее разубедить.

Чингис не раздумывая вскочил вместе с нами на площадку и проследовал в вагон. Нам даже достались два свободных места, а Чингис заполз под нашу скамейку и спокойно там улегся. Замечательно, все идет хорошо, никто из пассажиров и не догадывается, что в трамвае едет волк.

— Нам, пожалуйста, два билета и один за провоз собаки.

— Получите, пожалуйста.

Чингис, оказывается, стоит всего десять пфеннигов. Совсем недорого.

Виляя из стороны в сторону, наш трамвай следует по Потсдамерштрассе, затем пересекает Потсдамерплац; когда мы проезжаем уже по Ляйпцигерштрассе, Шарлотта начинает морщить носик — чем-то воняет! Я тоже замечаю неладное, но толкаю ее в бок: не показывай, мол, вида — ведь это, может быть, Чингис…

Какой-то толстяк тоже что-то унюхал и начинает возмущенно озираться. В вагоне нарастает недовольство. Запах сделался уже омерзительно скверным и не замечать его просто невозможно. Сейчас начнется скандал. Я наклоняюсь, заглядываю под скамейку, и извольте радоваться: Чингиса стошнило. Он отрыгнул здоровенный кусок проглоченного еще вчера мяса! Шарлотта бежит на площадку и рывком открывает дверь, чтобы впустить свежий воздух. Но тут два пассажира, стоящих на площадке, начинают возмущаться.

— Хотелось бы знать, у кого это сыр с собой такой вонючий? — интересуется один из них.

Теперь остается только одно: делать вид, что ничего не слышишь и не видишь! Я встаю с невозмутимым лицом и волоку упирающегося всеми четырьмя лапами Чингиса за собой к выходу. Трамвай останавливается, но кондуктор меня не выпускает: оказывается, это не остановка, а только перекресток со светофором, где выходить не разрешается. Вот проклятие! А кондуктор уже сообразил, в чем дело, и требует с меня штраф:

— Эй вы, это удовольствие вам будет стоить одну марку!

Я еще подумал, что, в общем, совсем недорого, Шарлотта лезет в сумочку, а я соскакиваю с подножки, быстро пересекаю тротуар возле остановки и влетаю в первые попавшиеся двери, чтобы не привлечь любопытство зевак. Я оказался в тамбуре кондитерской. Там я быстро снимаю с Чингиса намордник и вытряхиваю оттуда содержимое, но в тот же момент возникает хозяин кондитерской и, подозрительно принюхиваясь, грозно спрашивает:

— Что это вы, собственно говоря, здесь делаете?

Ничего не попишешь — дальше играть в прятки не приходится; я и ему сую в руку одну марку, и после этого он уже готов навести порядок в углу тамбура. Через десять минут я сажусь в следующий шестьдесят девятый, но теперь уже из предосторожности остаюсь на передней площадке, чтобы в случае чего быстро выскочить.

Вагон на сей раз так переполнен, что мы с Чингисом едва отвоевываем себе местечко. Правда, Чингис, без особого стеснения пустив в ход свою волчью силу, бесцеремонно отодвигает от стены какого-то прислонившегося к ней человека и усаживается ему прямо на ноги. А тот не возражает, даже доволен: так теплее! Пусть, мол, греет ему ноги. Мужчина пускается со мной в пространную беседу, рассказывает, каких только собак он не держал. Упоминает даже о недавней сенсации, вычитанной из иллюстрированного журнала:

— Какой-то тип держит у себя дома настоящего волка! Читали?

Меня так и подмывает сказать, кто ему сейчас греет ноги. Но я тут же вспоминаю о той женщине и молчу. Не хватало мне еще одного обморока, да к тому же в трамвае!

Я представляю себе, что пришлось выслушать бедной моей Шарлотте, оставшейся в предыдущем трамвае. Чего ей там только не наговорили, наверное. Уж лучше бы вылезла. Но ей ведь было назначено к определенному часу к зубному, и она боялась опоздать. Я подумал, что поступил с ней так, как поступают с ездовыми собаками, бросая, чтобы спасти свою собственную шкуру, одну из них на съедение волкам, которые гонятся за упряжкой.

Уж представляю, что она потом будет рассказывать всем своим знакомым! От этой мысли мои губы невольно начинают растягиваться в улыбку… но в тот же миг меня охватывает ужас; взглянув на Чингиса, я замечаю, что он делает головой характерные движения и люди, принюхиваясь, начинают подозрительно от него отодвигаться… Но, к счастью, вагон уже замедляет ход, а вот и остановка. Я хватаю своего волка в охапку — и на улицу. Оказывается, мы находимся на Франкфуртер-аллее. Подвожу Чингиса к дереву и снова снимаю намордник. Он быстро приходит в себя, ему уже легче. Какой-то мужчина интересуется:

— Простите, пожалуйста, не скажете, что это за порода?

— Немецкая овчарка.

Недоуменное покачивание головой.

— Странно. У нее такая необычная форма головы…

Я поскорей иду дальше; надо же добраться до следующей остановки шестьдесят девятого. Какой-то рабочий кричит мне:

— Эй, ты! Это что у тебя — волк?

— Почему волк? Обыкновенная собака!

— Ври, ври — волк это. Что я, не вижу, что ли?

Вот теперь уж точно соберутся зеваки. Но, к счастью, подходит шестьдесят девятый трамвай. Я влезаю, Чингис за мной; плачу в третий раз за проезд. Подозрительно поглядываю на серого — неужели снова опозорится? Нетерпеливо считаю остановки и мысленно подгоняю время. Еще задолго до нашей остановки благоразумно решаю вылезти и пройти большую часть дороги пешком — так все-таки спокойней.

На ужин я выпиваю только чашку чаю и больше ничего: аппетит пропал. Заразился, что ли, морской болезнью от своего волка?

«Да разве у животных бывает морская болезнь?» — удивленно спрашивают меня на другой день все, кому я рассказываю о своем неприятном приключении. А как же! Стоит только спросить об этом ловцов диких животных, и они расскажут про обезьян, которые во время морской качки болеют морской болезнью не хуже нас с вами. Даже тюлени не переносят корабельной качки, хотя на воле привыкли постоянно качаться на волнах. Дело в том, что есть существенная разница между корабельной качкой и покачиванием на волнах, когда вы плаваете сами. Кто когда-нибудь видел пловца, которого в море начало бы тошнить? Подобного просто не бывает. Даже такие водоплавающие птицы, как глупыши (Fulmarus