История руссов. Варяги и русская государственность - Сергей Парамонов

Пойдем далее: Савмак, доморощенный раб, оказывается, не только умудрился сесть на трон целого государства, но даже выпускал свои монеты: на лицевой стороне была изображена безбородая голова вправо в лучезарном венце, на оборотной стороне — голова быка. На другой его монете была изображена безбородая голова в фас, также в лучезарном венце, а на оборотной стороне имелось изображение перуна. Иначе говоря, доморощенний раб стал настоящим царем. Ну чем не 1002-я ночь?!

Спрашивается: что же делали соседи Боспора в момент «междуцарствия»? Ведь если царь убит, а рабы восстали, то захватить Боспор не стоило особенного труда. Однако… «междуцарствием» никто не воспользовался.

Далее: если Диофант бежал в Херсонес и мобилизовал херсонесцев, то почему он не осмелился пойти усмирять восставших рабов, а бросился в Синопу за сухопутной и морской армией? Значит, было что-то посерьезнее бунта рабов, которых разбить регулярному войску ничего не стоило, а ведь в Херсонес он прибыл не сам, а с войском, с которым он отбросил скифов от Херсонеса.

Что Савмак не был доморощенным рабом, видно из того, что он был отправлен живым к Мифрадату, с рабом не церемонились бы, его тут же на месте казнили бы (как казнили других) на страх именно тем, которым казнь могла быть поучительной. Казнь же Савмака где-то в Синопе просто глупа. Значит, он нужен был живым, ибо представлял собой что-то побольше раба и мог пригодиться в различных политических комбинациях.

Далее: где логика? Если восставшие рабы расправились с Перисадом, то зачем им было убивать Диофанта, разве это не означало для них только увеличение опасности со стороны понтийского царя? Но мы знаем, что против Диофанта был составлен заговор; неужели во время восстания есть время для составления заговоров, когда люди, забывши всё, прежде всего предаются мести? А ведь Диофант был для рабов совершенно посторонним и ничего им не сделавшим человеком.

Подобных недоуменных вопросов можно задавать много и не находить на них ответа, потому что в действительности всё было иначе.

На деле был настоящий типичный дворцовый переворот, жертвой которого стал только один Перисад (об убийстве других угнетателей не сказано ни слова). Стал жертвой потому, что подчинение понтийскому царю никому не улыбалось: ни скифам-соседям, которые понимали, что с Мифрадата им уже не удастся получить ни копейки, ни Савмаку, который при новом положении оказывался «при пиковом интересе», ни полноправным гражданам Боспора, на которых, конечно, всегда опирались Спартокиды, ибо подчинение Мифрадату означало для них подчинение совсем чуждой силе и уступку места другим новоставленникам. Действительным же рабам создавшаяся ситуация не обещала решительно ничего, иго оставалось игом, и никакого основания для восстания против угнетателей не было, ибо Савмак был сам в первую очередь одним из главных угнетателей.

В результате случился дворцовый переворот, и Боспорское царство в руках Савмака (да еще с поддержкой соседних скифов) оказалось столь грозной силой, что Диофант даже не подумал усмирять Савмака теми силами, которые у него были, а бросился в метрополию за большой армией.

Из всего видно, что Савмак занимал высокое положение: 1) о нем ясно сказано, что он вскормлен царем Перисадом (о каком-то рабе, выросшем на задворках, такого не говорят), 2) скифы, произведшие переворот, не выдвинули бы в цари простого раба, 3) Савмак, раб, не мог претендовать на лучезарный венец на монетах, 4) Савмака увезли к Мифрадату, а не казнили на месте. Значит, Савмак — не раб, и Жебелев и здесь погрешил против истины.

Основным двигателем переворота (так и сказано) были соседи скифы, обладавшие реальной военной силой, перед которой смирились все, кто мог стоять за Перисада. Если бы было восстание рабов, было бы прежде всего отчаянное смертоубийство, грабежи, казни, «междуцарствие», всего этого не было. Перисад был убит, взошел на престол Савмак.

Где здесь нашел восстание рабов Жебелев, — непостижимо уму. Ведь его логика настолько легковесна, неубедительна, что читателю становится обидно: за кого его принимает Жебелев.

Самое скверное в этой истории то, что Жебелева ставят в пример, образец наплевательства над наукой и читателем всячески прославляют. Такое отношение к фактам истории совершенно роняет советскую историческую науку и рано или поздно, а опять приведет ее к такому же краху, как при М. Н. Покровском. Классовая борьба была, есть и, очевидно, еще очень долго будет, но ее надо видеть там, где она есть, в случае же с Жебелевым, совершенно очевидно, ее нет.

6. Мюнхгаузеновщина на поле истории

Профессор Г. Вернадский выпустил недавно два тома «Истории России» — начало фундаментального труда, рассчитанного на 10 томов. Вышли пока в свет: «Kievan Russia», 1948; «Ancient Russia», 1943.

Издается этот труд под маркой Yale University (Йельского университета) и, следовательно, имеет основание считаться последним словом науки. Он рассчитан на образованного американца, а также является учебником-сводкой для специалистов-историков, трудом не только для американцев, англичан, но и вообще для всех наций, говорящих по-английски или находящихся под сильным влиянием английской культуры.

Коротко говоря, труд этот будет использован по крайней мере половиной населения земного шара, ибо на английском языке ничего нового и столь обширного еще не появлялось.

Это обстоятельство заставляет подойти к работе профессора Вернадского с особыми требованиями. Ведь это не узкоспециальная работа, положительные и отрицательные черты которой будут сразу очевидны для специалиста-историка и которую он будет использовать, без труда внося, где надо, коррективы, — это своего рода энциклопедия русской истории, к которой будут прибегать и дипломаты, и политики, и государственные деятели, и писатели, и философы, и ученые, и вообще все образованные люди.

Этой энциклопедии они, как неспециалисты, будут верить и внедрять почерпнутые сведения о России в жизнь, ибо источник этот высокоавторитетен: как никак, марка Yale University оценивается неплохо.

Мы не знаем, что напишет профессор Вернадский в следующих четырех томах (остальные 4 будут написаны профессором Карповичем), но вышедшие тома являются личной трагедией для профессора Вернадского, несчастьем для русской истории и ударом для культуры вообще, ибо взаимопонимание наций — предпосылка для успешного развития культуры.

Читающий же труд Вернадского иностранец еще больше запутается в том, что такое Россия в ее культурно-историческом развитии, и попадет в тенета нелепых представлений «евразийцев», утверждающих, что Россия — это Азия и что всё сфинксообразное в ней — это от Азии.

Между тем вся загадочность России — только в головах путаников-историков и философантов, создающих свои изречения не на изучении фактов, а на пустой игре своего ума. Эти люди принадлежат к персонажам И. Ф. Горбунова: «как бы что-нибудь почудней».

Основной недостаток работы Вернадского, ее первородный грех, от которого нельзя избавиться и который, наверное, даст знать себя и в последующих томах, — смешивание строго проверенных исторических фактов с нелепейшими, совершенно фантастическими предположениями и догадками, догадками зачастую самого профессора Вернадского и не разделяемыми более никем из историков (или максимально двумя-тремя).

К историческим фактам он начинает пристраивать одно голое предположение за другим, городить Пелион на Оссу, снабжая словечками: «возможно», «можно предположить», «должно быть», «вероятно», «надо думать» и т. д., и доходит в своих предположениях до такой распущенности воображения, что грань между ним и Мюнхгаузеном становится неощутимой. Его труд — не последнее слово науки, где тщательно подобраны твердо установленные факты, где освещены объективно все «про» и «контра» вопросов, еще не разрешенных историей, где намечены задачи и пути, которые лежат перед ней, — а в подавляющем большинстве случаев отсебятина, привязанная тоненькой нитью воображения к действительно историческим фактам.

Все основные его выводы ложны или крайне сомнительны, поэтому подавляющее большинство историков и в России, и в странах русского политического рассеяния совершенно отрицают «историю», которую нам предлагает Вернадский, историю наизнанку, отныне становящуюся официальной историей России.

Чтобы не быть голословным, приведем только мнение одного из ведущих советских археологов — Б. А. Рыбакова (1953), не пописывающего об истории на основании чужих изысканий, а самостоятельно находящего и исследующего новые научные материалы; он говорит: «Примером тенденциозной фальсификации может служить книга Г. Вернадского “Ancient Russia”, воскрешающая давно отвергнутые наукой норманистические заблуждения».