Другой Ленин - Александр Майсурян

Рассказывали, что депутаты-большевики даже брали уроки у уличных мальчишек, обучаясь искусству оглушительно свистеть. В сущности, в громком «шиканье и свисте» на всю страну и заключалась их главная роль в Думе.

«Чего ради сытые гонят голодных на бойню?» По воспоминаниям Горького, в 1907 году в Лондоне Ленин говорил ему: «Может быть, мы, большевики, не будем поняты даже и массами, весьма вероятно, что нас передушат в самом начале нашего дела. Но это неважно! Буржуазный мир достиг состояния гнилостного брожения, он грозит отравить все и всех, — вот что важно».

Спустя несколько лет, когда на Балканах уже вспыхнула война, Ленин вспомнил этот разговор: «Видите, — я был прав! Началось разложение. Угроза отравиться трупным ядом теперь должна быть ясна для всех, кто умеет смотреть на события прямыми глазами».

«Характерным жестом он сунул пальцы рук за жилет под мышками и, медленно шагая по тесной своей комнате, продолжал:

— Это — начало катастрофы. Мы еще увидим европейскую войну. Дикая резня будет. Неизбежно.

И, подойдя ко мне, он сказал, как бы с изумлением, с большой силой, но негромко:

— Нет, вы подумайте: чего ради сытые гонят голодных на бойню друг против друга? Можете вы указать преступление менее оправданное, более глупое?»

Впрочем, Ленин и верил, и не верил, что императоры решатся на такую самоубийственную глупость, как европейская война. «Война Австрии с Россией, — замечал он в 1912 году, — была бы очень полезной для революции (по всей восточной Европе) штукой, но мало вероятия, чтобы Франц Иозеф и Николаша доставили нам сие удовольствие». «Наилучшие приветствия в связи с приближающейся революцией в России», — писал он по-английски Инессе Арманд в июле 1914 года.

«Если сравнительно небольшая война с Японией, — рассуждал Ленин, — происходившая на Дальнем Востоке, так всколыхнула массы, то нынешняя война, гораздо более серьезная, к тому же ведущаяся ближе к жизненным центрам России, не может не привести к революции».

Позднее он замечал, что в первой мировой войне старая Европа «загнила и лопнула… как вонючий нарыв». «Величайшей ложью было объявление войны из-за освобождения малых народностей. Оба хищника стоят, все так же кровожадно поглядывая друг на друга, а около немало задавленных малых народностей». «Миллионы людей погибли в этой бойне, миллионы людей остались искалеченными. Война стала всемирной, и все больше и больше стали возникать вопросы: зачем, во имя чего эти ненужные жертвы?» «Во всех странах призываются под ружье самые сильные, самые здоровые люди, губится самый цвет человечества… И за что? Да для того, чтобы один из этих стервятников стал победителем над другим…»

«Пленение мое было совсем короткое». Лично для Ленина начало мировой войны обернулось арестом, ведь война застигла его на территории враждебного России государства — Австро-Венгрии. И Владимира Ильича, как русского подданного, заподозрили в шпионаже в пользу России…

7 августа 1914 года он говорил товарищу: «Только что у меня был обыск. Производил здешний жандармский вахмистр… Обыск был довольно поверхностный. Дурак всю партийную переписку оставил, а забрал мою рукопись по аграрному вопросу. Статистические таблицы в ней принял за шифр… Да, в хламе нашел какой-то браунинг, — я не знал даже, что имеется…»

На следующий день Ленина взяли под стражу. Впрочем, этот арест продлился недолго — обвинение Владимира Ильича в шпионаже в пользу Николая II выглядело слишком нелепо. Освобождению Ленина помог один из вождей австрийских социал-демократов — Виктор Адлер. Он явился с просьбой об этом к министру внутренних дел, причем министр строго спросил:

— Уверены ли вы, что Ульянов враг царского правительства?

— О да! — отвечал Адлер. — Более заклятый враг, чем ваше превосходительство.

«Пленение мое, — писал позднее Ленин, — было совсем короткое, 12 дней всего… вообще «отсидка» была совсем легонькая, условия и обращение хорошие». Товарищи по заключению приняли Ленина хорошо. «Он сразу стал душой общества в этой тюрьме, — вспоминал Г. Зиновьев. — Там сидело некоторое количество крестьян за недоимки и несколько уголовных… Все они сошлись на том, что сделали тов. Ленина чем-то вроде старосты, и он с величайшей готовностью отправлялся под конвоем начальства покупать махорку для всей этой компании».

«Не беда, что нас единицы…» С началом войны германские социал-демократы поддержали в рейхстаге кайзеровское правительство, проголосовали за войну. Это событие стало огромным, ошеломляющим потрясением для социалистов всего мира.

Г. Зиновьев рассказывал: «В.И. уже задолго до войны не верил в европейскую социал-демократию. Он хорошо знал: что-то гнило в царстве Датском… Когда разразилась война, мы жили в далекой глухой галицийской горной деревушке. Я помню, мы тогда держали пари с тов. Лениным. Я говорил: вы увидите, что господа германские социал-демократы не посмеют голосовать против войны, они воздержатся… А тов. Ленин говорил: нет, они все-таки не такие подлецы. Бороться против войны, конечно, они не будут, но для очистки совести они будут голосовать против… Тов. Ленин в данном случае ошибся, как ошибся и я».

Допустить, что социал-демократы проголосуют за войну — на это не хватало никакого самого разнузданного воображения. Тем не менее случилось именно так…

«Не может быть! — недоверчиво воскликнул Ленин, услышав это известие. — Вы, вероятно, неправильно поняли польский текст телеграммы».

«Когда… появился номер «Vorwarts'a» с отчетом о заседании рейхстага 4 августа, — вспоминал Троцкий, — Ленин твердо решил, что это поддельный номер, выпущенный германским генеральным штабом для обмана и устрашения врагов. Так велика была еще, несмотря на весь критицизм Ленина, вера в немецкую социал-демократию». «Увы, — продолжал Зиновьев, — это оказалось не так… Когда тов. Ленин в этом убедился, первое его слово было: «второй Интернационал погиб».

«Это конец II Интернационала, — сказал Ленин. — С сегодняшнего дня я перестаю быть социал-демократом и становлюсь коммунистом».

Окружающие восприняли это намерение не очень серьезно, как эмоциональный всплеск. «Мы не придали значения этой вырвавшейся у него фразе», — писал С. Багоцкий.

Позднее Владимир Ильич нашел, что происшедшее принесло революционерам «великую пользу». «Война часто тем полезна, — замечал он, — что она вскрывает гниль и отбрасывает условности». Ведь за долгий мир 1871–1914 годов среди социалистов накопились «авгиевы конюшни филистерства». И только с началом войны все увидели, что «назрел какой-то отвратительный гнойный нарыв, и несется откуда-то нестерпимый трупный запах». «Недаром сказала Роза Люксембург 4 августа 1914 года, что немецкая социал-демократия теперь есть смердящий труп». Война очистит ряды революционеров от всего «навоза, накопленного десятилетиями мирной эпохи». «Война убьет и добьет все слабое…»