Тетради дона Ригоберто - Марио Варгас Льоса

Свидание в «Шератоне»

— Для храбрости я выпила две порции виски, — призналась донья Лукреция. — Перед тем как начать собираться.

— Вы, должно быть, здорово опьянели, сеньора, — развеселилась Хустиниана. — Обычно вам и одного глотка хватает.

— Ты же там была, негодница, — укорила служанку донья Лукреция. — И от души забавлялась. Ты и выпивку готовила, и помогала мне одеваться, и улыбалась до ушей, глядя, как я превращаюсь в одну из этих.

— В одну из этих дамочек, — смеясь, вторила ей Хустиниана.

«Это самая большая глупость в моей жизни, — думала донья Лукреция. — Хуже, чем та история с Фончито, хуже, чем брак с Ригоберто. Если я сделаю это, буду жалеть до конца своих дней». И все же она собиралась это сделать. Пышный парик с барочной россыпью кудрей сидел великолепно — донья Лукреция долго крутилась перед зеркалом, прежде чем его купить — и делал ее весьма соблазнительной. Она едва узнавала себя в знойной красотке с длиннющими ресницами и тяжелыми экзотическими кольцами в ушах, с ярко-алыми губами вдвое толще, чем обычно, и густо подведенными глазами в стиле роковых женщин из мексиканских фильмов пятидесятых годов.

— Черт возьми, да вас просто не узнать! — изумилась Хустиниана, осмотрев хозяйку с ног до головы. — Даже не знаю, на кого вы стали похожи, сеньора.

Виски начало действовать. Последние сомнения рассеялись, и теперь она с веселым любопытством изучала в зеркале свой новый облик. Хустиниана, изумление которой возрастало с каждой минутой, подавала ей разложенные на кровати вещи: мини-юбку, такую узкую, что в ней было трудно вздохнуть; черные чулки и алые с золотом подвязки; блузку с глубоким вырезом, почти до сосков. К этому наряду полагались серебристые туфли на шпильке. Закончив одевать донью Лукрецию, девушка отошла назад, внимательно оглядела свою госпожу снизу доверху, потом сверху донизу и воскликнула:

— Сеньора, это не вы, это кто-то другой! Вы что, прямо так и пойдете?

— Конечно, — подтвердила донья Лукреция. — Если я не вернусь до утра, иди в полицию.

Она, недолго думая, вызвала такси на остановку Вирхен-дель-Пилар и надменно обронила водителю: «В отель «Шератон». Накануне днем и даже утром она еще колебалась. Донья Лукреция говорила себе, что никуда не пойдет, не позволит втянуть себя в идиотскую игру, которая на поверку может оказаться чьей-нибудь жестокой шуткой; однако в такси она уже твердо знала, что пойдет до конца. Будь что будет. Донья Лукреция посмотрела на часы. Согласно инструкции, на месте нужно было оказаться между половиной двенадцатого и полуночью, а сейчас было всего одиннадцать: значит, она придет раньше срока. Пока такси неслось по пустынному Санхону в сторону центра, донья Лукреция, благодаря алкоголю позабывшая все свои страхи, размышляла, не повстречаются ли ей в «Шератоне» какие-нибудь знакомые, которые узнают ее, несмотря на маскарад. Она станет все отрицать, постарается изменить голос и говорить со сладкой, сюсюкающей интонацией, как полагается таким женщинам: «Лукреция? Вообще-то меня зовут Аида. Я вам кого-то напоминаю? Что ж, наверное, какая-то дальняя родственница». Придется врать напропалую. Страх совсем улетучился. «Это даже забавно — побыть одну ночь шлюхой», — решила донья Лукреция, чрезвычайно гордая собой. Таксист то и дело посматривал на нее в зеркало заднего вида.

Перед тем как войти в «Шератон», донья Лукреция надела большие солнечные очки в перламутровой оправе с дужками в виде трезубцев, купленные утром в лавке на улице Ла-Пас. Очки были огромные и на редкость вульгарные. Женщина торопливо пересекла холл, опасаясь, что один из швейцаров в униформе с блестящими пуговицами остановит ее и спросит, кто она такая, или просто выставит вон. Однако никто не обращал на нее внимания. По лестнице, ведущей в бар, донья Лукреция поднялась медленно и с достоинством. Полумрак вернул ей уверенность, пошатнувшуюся было перед сверкающим огнями фасада жуткой на вид огромной прямоугольной коробки отеля, сверху донизу набитого коридорами, лифтами, балюстрадами и номерами. В полутемном прокуренном зале почти не было свободных мест. У стойки, на фоне тускло поблескивающих бокалов и желтоватых бутылок, передвигались неясные тени. От столиков доносился веселый шум большой попойки.

Приободрившаяся, полная решимости преодолеть любое непредвиденное препятствие, донья Лукреция подошла к бару и уселась на высокий табурет у стойки. Отразившееся в зеркальной стене страшилище не вызывало у нее ни отвращения, ни насмешки, скорее нежность и немного жалости. К огромному удивлению доньи Лукреции, бармен, смуглый парень с напомаженными волосами, в жилетке с чужого плеча и в галстуке, больше напоминавшем удавку, грубо бросил ей:

— Заказывай или проваливай.

Донья Лукреция хотела было возмутиться, но вовремя опомнилась и решила, что такое обращение можно счесть комплиментом ее маскарадному костюму. И попросила новым голосом, приторным и жеманным:

— Вон ту, с горами на этикетке, будьте добры.

Бармен подозрительно поглядел на нее, словно гадая, не шутка ли это.

— Значит, с горами, понятно, — пробормотал он, удаляясь.

Донья Лукреция решила, что ее образ будет законченным, если она закурит. Подумав, женщина выбрала длинные ментоловые сигареты «Кул» и принялась выпускать колечки в потолок, откуда ей подмигивали маленькие лампочки.

Вместе с выпивкой бармен принес счет, и донья Лукреция не стала возмущаться столь вопиющей демонстрацией недоверия; она покорно расплатилась, но чаевых не оставила. Едва женщина успела сделать глоток, как кто-то присел рядом с ней. Донья Лукреция вздрогнула от неожиданности. Игра зашла слишком далеко. Но это была женщина, довольно молодая, в брюках и глухой темной блузке без рукавов. У нее были длинные прямые волосы и отчаянный, соблазнительный вид натурщицы Эгона Шиле.

— Привет. — Голос показался донье Лукреции знакомым. — Мы ведь раньше встречались?

— Вряд ли, — ответила донья Лукреция.

— Прошу прощения, обозналась, — констатировала незнакомка. — На самом деле память у меня ни к черту. Ты часто здесь бываешь?

— Время от времени, — неуверенно отозвалась донья Лукреция. Неужели ее узнали?

— Да, «Шератон» не тот, что раньше, — вздохнула девушка. Она закурила и выпустила облачко дыма, которое не спешило рассеиваться. — Говорят, в пятницу здесь была облава.

Донья Лукреция представила, как ее вталкивают в полицейский фургон, везут в участок, регистрируют как проститутку.

— Заказывай или проваливай, — велел бармен, ткнув пальцем в ее соседку.

— Пошел в задницу, индеец вонючий, — отрезала девушка, не удостоив его взглядом.

— Ты, как всегда, сама любезность, Аделита. — Бармен широко улыбнулся, продемонстрировав зеленые зубы. — Ради бога. Будь как дома. Ты моя слабость и бессовестно этим пользуешься.

И тут донья Лукреция ее узнала. Боже милостивый, да это же Аделита! Дочка Эстерситы! Кто бы мог подумать, дочка этой святоши Эстер.

— Дочка сеньоры Эстерситы? — Хустиниана согнулась пополам от смеха. — Аделита? Малышка Аделита? Дочка крестной Фончито? Как хотите, сеньора, но этого мне не проглотить. Ни с кока-колой, ни с шампанским.

— Говорю тебе, это была она, — повторила донья Лукреция. — Наша тихоня. Ругалась как сапожник и чувствовала себя в этом баре как дома. Словно самая разудалая проститутка во всей Лиме.

— А она вас узнала?

— К счастью, нет. Не перебивай, дай мне рассказать. Пока мы болтали, к нам подсел какой-то тип. Кажется, они с Аделитой были знакомы.

Он был высокий, крепкий, чуточку тучный, чуточку пьяный, и ему не хватало совсем чуточку, чтобы казаться уверенным в себе хозяином положения. Незнакомец был одет в костюм-тройку, дорогой галстук с ромбами и зигзагами и все время сопел. Ему было лет пятьдесят. Он сразу уселся между двумя женщинами, обнял их за плечи, словно старых приятельниц, и предложил:

— А не подняться ли нам в мой сюит? У меня найдется выпивка и something for the nose.[121] И уйма долларов для хороших девочек.

У доньи Лукреции закружилась голова. Мужчина придвинулся к ней слишком близко. Он мог бы поцеловать ее в губы, если бы захотел.

— Ты здесь один, красавчик? — кокетливо поинтересовалась Аделита.

— А зачем нам кто-то еще? — причмокнул он губами, похлопав себя по карману, в котором, надо полагать, лежал бумажник. — Сто зеленых на нос, о'кей? Плачу вперед.

— Если у тебя нет баксов десятками или полтинниками, я возьму нашими, — решительно заявила Аделита. — Сотенные баксы сплошь фальшивые.

— О'кей, о'кей, у меня есть по пятьдесят, — поспешно ответил незнакомец. — Идем, девочки.

— У меня встреча, — извинилась донья Лукреция. — Прошу прощения.

— А это не подождет? — нетерпеливо спросил мужчина.