Секундант одиннадцатого - Хаим Калин

– Алекс Владимирович, мое имя вам известно. Сама слышала. К тому же лицо без спецпропуска сюда проникнуть не может…

– Ничего не понимаю… – пробормотал обескураженный Алекс.

– Еще немного – и вы простудитесь, – вежливо укорила Саша. После чего точно мышь прошмыгнула мимо впавшего в торможение жильца, должно быть, так разрешая идиотскую, неловкость на неловкости ситуацию.

Тут Алекс пришел в себя, возвращаясь к узлам момента: дверь распахнута, сам он почти гол, словно на случке свингеров.

Дверь закрыл и стал высматривать, во что бы облачиться. На верхний уровень, центр его обитания, подниматься долго, и Алекс свернул в коридор, который вел к джакузи, где, насколько он помнил, было несколько халатов. Одним из них, на два размера меньше требуемого, у него получилось прикрыться.

Как бы то ни было, следовало полноценно одеться, чтобы, по меньшей мере, не выглядеть престарелым развратником. Напрашивалось и немедленное извинение за хамский прием в неглиже. Но Саши в зале не обнаружилось да и, казалось ему, что едва войдя в апартамент, она странным образом растворилась. Что за день такой?.. Опять шарада. Впрямь «Oh, those Russians», точнее, Бондарев ловчила…

Небольшой шум наверху, постепенно приближающийся. Нашлась, слава богу… Кто она? Фактурой – гибрид спортсменки экстра-класса и средней руки риелтора…

– Фитнес-комната, закачаешься! – объявила Саша, бесшумно спускаясь по лестнице, точно в пуантах, и надо полагать, совершив экскурсию по дому. Без всякого на то позволения, если инспекция должностной инструкцией не вменена и если она не гонец арендодателя…

– Не пугай меня больше так, исчезая… – проворчал Алекс. Чуть погодя добавил: – Извини за прикид аборигена. Но, Бог видит, без всякого на то умысла… Да, начальству своему передай: пусть не шутят больше, предупреждать, а то и согласовывать нужно. А то, смотришь, следующий раз Лолиту зашлют…

– А вы не парьтесь, Алекс Владимирович, все пучком! – весело проговорила Саша, резко сменив имидж: изваяния некой исключительности – на отпрыска поколения пепси. Посерьезнев, добавила: У нас скандалисты типа Лолиты не задерживаются.

– Да не Милявская! Та Лолита умерла на Корфу три четверти века назад, по крайней мере, сюжетно… – парил мозги чаду фаст-фуд культуры старомодный Алекс. – И прошу, не называй меня по отчеству!

– У нас так заведено…

– Зови дядей Сашей, хотя, нет, лучше просто Алекс. Ладно, пойду одеваться…

– Не забудьте шапку и шарф.

План Саши прокатиться до Красной площади на ее авто Алекс отринул, как уловку его на очередную лежку сослать.

Мне обещали «проветриться», так что либо гуляем, либо остаемся, аки капризный отрок выставил ультиматум он. После обмена с Базой эсэмэсками Саша получила на коррективу добро.

Однако этим недоразумения не исчерпались. Как только Алекс минул пост охраны, задействовав лимитированный пропуск, Саша нацелилась изъять его. Алекс посмотрел на постовых, будто гарант ее претензии, затем на Сашину протянутую ладонь и выдал:

– Слушайте, пионеры, знаете, что про вас Раневская сказала? Вряд ли… А вот потеряться в мегаполисе – раз плюнуть! Что тогда прикажете делать – бомжевать? Меня же здесь, у вас, все устраивает…

К изумлению Алекса, Саша, сама естественность, опустила уши его шапки, приподняла до уровня носа шарф и деловито взяла его под руку, увлекая на выход. Пара сохраняла скрепу весь маршрут, не передавая и намека на интим. Дочь, выгуливающая отца – единственная ассоциация, которая могла возникнуть. И не было сомнений: подстраиваться или пересиливать себя им не приходилось. Будто их совместимость дар божий.

Тем временем Алекс с жадностью впитывал социально-экономический ландшафт с этнической подсветкой. За три декады, отбытых на Западе, Алекс в родные края (бывший СССР) не наведывался ни разу. В известной степени оттого, что не находил экскурс в прошлое нужным, некогда свои истоки прокляв. Больше того, продолжал сводить счеты с ними и по сей день.

Исключением стала Москва, которую он в две тысячи седьмом посетил с двухдневным визитом. Но, не поддавшись ностальгии, а по неотложной нужде как лауреат конкурса остросюжетной прозы. Хватило суток, чтобы совдепия, чуть отретушированная, в его ощущениях вернулась, породив зарок: никогда больше! Впрочем, велением обстоятельств нарушенный…

Между тем даже поверхностный взгляд отсвечивал: внешняя оболочка Москвы за декаду зримо европеизировалась и в чем-то даже давала Старушке, тверди благоденствия, фору.

Годом ранее он специально приурочил одну из своих поездок в Европу на Рождество, туристскую пору прежде им неизведанную. Твердо рассчитывал окунуться в карнавал, который рисовало его воображение. Сколько же горьким было его разочарование, когда в том краю не только праздника не проявилось, но и подобия его антуража.

Пусть та вылазка и была классическим «галопом по …» (микро треугольник юг Германии – запад Франции – север Швейцарии), однако прижимистость местных властей, крупного бизнеса и что существеннее – самого населения поражала. Санта Клаус в витринах – чуть ли не антиквариат, островки праздничной иллюминации – без подзорной трубы не найти. Но вершина забвения традиции: рождественские распродажи – комбинация торговых ловушек, хитроумно расставленных. Аренда авто: сутки – по недельному тарифу. Из чего следовало: традиция она в душе, ближайшее гала-представление – собственные похороны, если, конечно, в обход налоговиков, выйдет отложить…

Контрастом тому хитро сделанному аскетизму Москва сияла, транслируя расточительство молодой, наливающейся соками цивилизации. Новый Арбат повсеместно манил гирляндами лампочек, подсветкой зданий и праздничным убранством торговых площадей. При этом изумляло другое: роскоши и спектру автопарка могла позавидовать финансовая столица мира – Лондон, а коллекционной одежде немалой части публики – утонченный, неизменного шика Париж. При этом поведенческие модели москвичей грешили, когда скованностью, а когда ее антиподом – повышенной эмоциональностью, что по европейским меркам выдавало их провинциализм, впрочем, зримо мягче неприкаянного советского.

Как ни странно, окраинный характер здешнего генотипа подчеркивали гастарбайтеры, казалось Алексу, удесятерившиеся за последние десять лет: смиренность во всех движениях и помыслах, будто чип сегрегации им вшивают вместе с выдачей права на работу. Магрибское же меньшинство во Франции, невзирая на те или иные интеграционные коллизии, давно ее органичная плоть…

Как бы там ни было, Москва «на вынос» заметно осовременилась. В немалой степени потому, что даже в столь отвязный день, как Новый год, пьяные не встречались, да и выпившие – очевидное меньшинство. Впрочем, навыками умеренно пить (контрастом загибавшейся от алкоголизма страны) Москва отличалась и при царе Землеустроителе, что ни диво: бешеный ритм столичного мегаполиса на «локтевой тяге» с уходом в загул стыковался мало. Приятно удивила Алекса и низкая, не в пример прошлому, концентрация стражей порядка, как и