По большому счету. История Центрального банка России - Евгения Письменная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В конце 2002 года в ежегодном основном документе Центробанка появилось признание: поскольку финансовый рынок и банковская система не развиты, ЦБ слабо влияет на уровень инфляции инструментами денежно-кредитной политики. От этого цепочка тянулась дальше: процентные ставки Банка России не оказывали адекватного влияния на ставку межбанковского рынка, а та, в свою очередь, мало влияла на формирование ставок по депозитам и кредитам для клиентов банков[266]. Получается, экономика живет сама по себе, ЦБ лишь немного ассистирует. Поэтому Игнатьев, не откладывая в долгий ящик, стал смело резать ставки: если они не работают, какой смысл держать их на заоблачном уровне? Через месяц после его прихода ставка рефинансирования, которая два года как не менялась, была сокращена на 2 %: с 25 до 23 % годовых[267]. А уже через год – в феврале 2003 – го – она составляла 18 %[268]. На тот момент это был рекорд. В истории России не бывало такой низкой ставки. Только Матюхин устанавливал 20 %, но и тогда это было просто цифра, от которой мало что зависело.
Игнатьев считал, что роль процентной ставки должна возрастать. Тогда ЦБ сможет влиять на стабильность обменного курса[269].
Валютный коридор Игнатьеву тоже не нравился. Он был уверен, что курсообразование нужно менять, но не знал, как именно. Отпускать рубль в свободное плавание было невозможно политически, да и сам Игнатьев признавал это недопустимым в текущей экономической ситуации. Но удлинять поводок для свободы курса считал целесообразным.
Вместо коридора Игнатьев ввел ручной механизм управляемого плавания, который можно было назвать так: таргетирование курса исходя из целей по инфляции. Еженедельно Игнатьев, Вьюгин и еще один заместитель, отвечающий за операции на открытом рынке, Константин Корищенко, втроем определяли действия Центробанка на валютном рынке. Фиксированного курса не было, но и плавающего тоже. Всегда возникал вопрос: а каким должен быть курс? Игнатьев считал, что надо отвечать на него, отталкиваясь от целей по инфляции. Если в планах правительства и основных направлениях денежно-кредитной политики правительства записано 10 %, надо покупать валюту так, чтобы удержаться в пределах 10 %. Модель сложная, и, положа руку на сердце, никто не понимал ее точно. Она была скорее интуитивной. Но все получалось, и это всех устраивало. Ситуацию облегчало то, что решение приходилось принимать всегда в одних и тех же условиях – условиях притока валюты из-за постоянно растущей цены на нефть. Пройдет несколько лет, и изменится подход к управлению курсом, будет введен так называемый бивалютный коридор из пары евро/доллар.
Игнатьев никак не мог решить, кто будет отвечать за банковский надзор. Он понимал, что это должен быть очень активный человек, который не боится давления и при этом отлично понимает банковский сектор. Когда Вьюгин сказал, что Козлов хочет занять эту позицию и готов вернуться в ЦБ после не очень удачно сложившейся карьеры за его пределами, Игнатьев обрадовался. Козлов как свои пять пальцев знал ЦБ и банковский сектор и по натуре подходил: энергичный, позитивно-агрессивный. Он не поддерживал позицию Геращенко, что если у банка нет проблем с выполнением обязательств, то и не нужно его трогать. Надо контролировать достаточность капитала и по этому параметру оценивать эффективность. К тому же Козлов, поработав в банках, понял, что многие из них конструируют капитал искусственно, его нет на самом деле. Нередко акционер брал в банке кредит на какую-то компанию, а потом эта компания через цепочку других инвестировала в капитал этого же банка. Таким волшебным образом кредиты превращались в капитал. Конечно, это был не капитал, а деньги вкладчиков. Козлов стал находкой для ЦБ, он должен был организовать полное переустройство надзора.
Игнатьев не собирался консервировать норму продажи валютной выручки. Да-да, как раз за это бился Геращенко, защищая отток капитала из страны. Подход Игнатьева был иным: запретом удержать валюту невозможно, если ей нужно, она все равно утечет. Норма обязательной продажи экспортной выручки будет смягчена, обещал он[270]. Надо отдать ему должное: так и вышло. Постепенно, за четыре года, Игнатьев отменил обязательную продажу валютной выручки, сделав тем самым рубль конвертируемым.
Короткий разговор
«Первый ряд у прохода, первый ряд у прохода» – как заклинание, крутилось в голове у депутата Госдумы Павла Медведева, пока он переминался с ноги на ногу у самых дверей Георгиевского зала Кремля. Выглядело немного нелепо: долговязый и худой мужчина как будто занял очередь у большой золоченой двери. Но Медведеву было все равно, как он смотрится со стороны. Сегодня президент должен был вручить ему орден Почета, и он был рад. В первую очередь не ордену, а тому, что ему выпал шанс обменяться парой фраз с Путиным. Они могли поменять банковскую систему страны, Медведев был в этом уверен. Сам не знал почему, но верил в это.
Разговор с Путиным длиной в минуту – шанс редкий даже для депутата Госдумы, поэтому Медведев к встрече готовился тщательно. Когда он узнал о награждении, то попросил знакомых из Кремля дать ему совет, где лучше сесть, чтобы по окончании церемонии встать и будто случайно оказаться нос к носу с Путиным. И когда он услышал от своей знакомой: «Приходи, все покажу», он обрадовался. Медведев тщательно осмотрел просторный Георгиевский зал с роскошными белыми мраморными скульптурами и золочеными люстрами, изучил схему расстановки стульев. Он поставил цель: постараться решить вопрос с законом о гарантировании вкладов. А не тот стул мог все испортить, оставить цель недостигнутой. «Стулья поставят в два широких блока с проходом посередине, – рассказывала его знакомая, работавшая в Кремле. – Если сядешь в первом ряду у прохода, сразу по окончании торжественной церемонии окажешься перед Путиным». Стульев в зале пока не было, работница Кремля нарисовала схему на листе бумаги и в нужном месте поставила крестик: «Вот твоя позиция! Понял?» Медведев качнул головой: «Ага, первый ряд у прохода». Женщина кивнула, потом коротко ознакомила с процедурой награждения и посоветовала приходить пораньше, чтобы кто-то более расторопный не занял ключевой стул.
Почти час Медведев простоял у дверей Георгиевского зала. Как только открыли дверь, он широкими размашистыми шагами заскользил по паркетному полу к заветному стулу. Быстро сел. Вставать нельзя! А то можно потерять шанс на разговор с президентом. Теперь ничего другого не оставалось: только сидеть и ждать. Медведев сидел как прикованный и обдумывал, как выразиться понятнее и короче. Конечно, он заготовил речь, тренировал ее дома перед зеркалом, чтобы не опростоволоситься, твердил заученные фразы.
Медведев верил, что Путин поможет с принятием закона о гарантировании вкладов, который уже без малого десять лет невозможно было продвинуть. И
