Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова

Больше она сбежать не пыталась.

* * *

На второе утро после отъезда из Смолытки небо затянула непроглядная муть, укрывшая звезды и месяц, и на землю посыпалась мелкая колючая морось, та, что порой хуже дождя. Олга пинком разбудила спящего под деревом нелюдя, после чего оба, хмурые и молчаливые, продолжили свой путь на север. Лис перестал избегать открытых пространств и проторенных троп, так что вскоре они вышли на большак.

Несмотря на ранее время и плохую погоду, дорога была заполнена подводами, телегами и верховыми. Над обозом, подобно комариному звону над болотом, стоял гул человеческих голосов. Степенно переговаривались купцы, распевала песни веселая молодежь, вопили дети, визжали поросята, кричала на разные голоса птица, запертая в клетках. До Самури оставалось не больше пары верст.

Олга враз оживилась, разглядывая улыбающиеся лица. Хоть оно и отвыкла, но всё же ей нравилось быть среди людей, пусть самых простых, но умеющих смеяться без злобы, мутузить друг друга без ненависти, любить и дарить пусть грубую, но ласку. Они были живые и теплые в отличие от Лиса, который, придерживая коня, недовольного скоплением народа, ехал вдоль обочины с таким лицом, будто его только что окунули головой в свежий навоз. Неудивительно, что рядом с нелюдем никакой толпы вскоре уже не наблюдалось, и честной люд на время притих, шепотом передавая весть о неприятном спутнике впередиидущим обозникам. Но вскоре, поняв, что дух смирный и резать никого не собирается, народ успокоился и гул поднялся втрое громче, нежели ранее.

Олга запрыгнула на телегу, где на куче мешков восседали две дородные мамаши, облепленные со всех сторон румянощекими молодицами, чьи головодцы были украшены таким количеством пестрых лент, что рябило в глазах. Девки веселились, перекидываясь с парнями, идущими поодаль, остротами да шутками, граничащими с непристойностью. Мамаши с довольными ухмылками ничего не замечали. Олга присоединилась к дружественной перепалке, моментально получив прозвище “степная красавица”, сцепилась с вихрастым балалаечником не на жизнь, а, как говаривал наставник Велеслав, на совесть. Парень одновременно умудрялся сыпать колкости и скалить зубы в многозначительной улыбке. Лис издали молча наблюдал за шутливой перебранкой, сверкая глазами из-под капюшона, и в какой-то момент саданул пятками по лошадиным бокам, пустив Курката с места в галоп, от чего последний, бешено выпучив буркала, помчался на весело гогочущих парней, раскидав честную компанию по ближайшим лужам. Нелюдь осадил коня у самой тележной обрешетки и, оглядев притихших девиц, поманил Олгу пальцем. Змея, недоверчиво щурясь, встала и, ловко балансируя среди мешков, приблизилась к Учителю, склонив голову чтобы лучше слышать.

— Ну и сучка же ты! — процедил сквозь зубы нелюдь.

Ответить возмущенная Ученица ничего не успела. Лис молниеносным движением схватил Олгу за загривок, перекинул ее через седло, звонко шлепнул по заду, чтобы не брыкалась, после чего хлестнул Курката поводьями и повел коня в сторону от большака, сопутствуемый проклятиями всполошившихся мужиков да пронзительным визгом напуганных девок. “Украл! Девку украл, жмырь треклятый!” — орали бабы, но и их громогласные крики вскоре растаяли в предрассветном тумане, поднявшемся из низин, как только кончился дождь. Змея вначале пробовала вырваться, но Лис крепко приложил ей кулаком по крестцу, после чего она решила не сопротивляться. Некоторое время они двигались молча. Олга без интереса разглядывала проплывающую под лошадиным брюхом траву. Куркат обиженно фыркал, наказанный Рыжим за попытку куснуть Змею за ногу. Лука седла неприятно давила в живот.

— Может, я сойду, а?

Лис, придерживая Ученицу за шиворот, усадил ее впереди себя, зажав в кольцо своих рук, так и не позволил спуститься Олге наземь.

Змее было неприятно такое близкое соседство с нелюдем. И, хоть в степи, спасаясь от волков, боявшихся подойти близко к Лису, да от пронзительного ночного холода, они спали, крепко обнявшись, то была необходимость. Но сейчас… Сейчас Лис был очень слаб, несмотря на то, что прошлым утром высосал ее почти что до дна. Олга отчетливо чувствовала холод, источаемый телом нелюдя, слышала его хриплое дыхание у своего уха, видела лихорадочный блеск в глазах.

— Что это было? — нервно передернув плечами, наконец-то решилась спросить Змея. — Что за выверты перед толпой?

— Ты привлекла много лишнего внимания.

— Тебя что, ревность заела?

Лис помолчал, глядя в никуда, находящееся между конских ушей, после чего ответил уставшим голосом:

— Я не понимаю, о чем ты.

— Чего ты не понимаешь?!

— Я не знаю, что такое ревность.

Она удивленно притихла, глядя на капли воды на острых кончиках своих сапог. Конечно, что тут требовать от бесчувственного нелюдя. Откуда ему знать, что такое ревность. Она неведома ему так же, как и любовь. Или это все притворство? Олга в очередной раз поймала себя на мысли о том, что никак не может привыкнуть к нечеловеческой сущности Лиса, и ощущает его как обычного мужчину, слегка невменяемого, но ведь бывают люди хуже и свирепее всякого йока, причем без каких бы то ни было причин, просто потому, что таким был их выбор. Хотя…

Хотя, что она вообще знала о йоках? Только то, что поведал Учитель, а рассказ его был, мягко говоря, предвзятый. Ни с кем, кроме Лиса, Олга не встречалась лицом к лицу, поэтому не могла с точностью судить, каково обычное поведение йоков, какие чувства позволены им печатью, а какие — выжжены дотла. Олга с трудом верила в полное омертвение человеческой души, и подозревала, что, так или иначе, некие индивидуальные черты сохранялись в каждом йоке даже после долгого воздействия печати, которую, между прочим, можно было сломать. Как в случае Учителя… Хм, Учитель…

Рыжий вообще был очень странным существом, казалось, не относящимся ни к одному лагерю. То, что он ненавидит всех своих сородичей, было понятно с самого начала. Презрение к людям он проявил сразу же, как тому представилась возможность. Он был чужим, а точнее извергнутым из обоих родов. И обида преданного всеми мальчика, как раньше думала Олга, являлась причиной ее рождения в качестве йока. Теперь же Ученицу снова мучили сомнения: а все ли так просто, как кажется?

Лис не хотел быть йоком. Он желал вернуть обратно чувства, память. Он жаждал быть человеком. Но зачем? Зачем становиться похожим на столь презираемых людишек? И это желание лишь усугубилось после того знаменательного дня, когда Змея защитила свое право на ритуал. Нелюдь очень изменился с того момента, и два года скитаний по степным просторам явно это показывали. Прошли приступы необоснованного гнева, хотя Лис и не стал менее гневливым; скорее, научился