Демон ночи - Маргит Сандему

– Придет день, и я доверюсь тебе, Бенедикта, ведь ты для меня ближе матери. Но теперь я не могу об этом говорить. Я напишу тебе письмо.

Бенедикте стало немного легче, когда она узнала, что все-таки Ванье есть, о чем рассказать.

– Я понимаю, – кивнула она. – Марко, конечно, об этом знает, да?

– Да. Он знал об этом, хотя я ему ничего и не говорила.

Протянув руку своей сводной сестре, Бенедикта сказала:

– Спасибо за то, что ты собираешься написать мне! И не спеши, я могу подождать.

– Да, хорошо, мне потребуется на это время. Но, Бенедикта, мы не поговорили о главном. Что мне делать с Франком?

– Он тебе очень противен? Ванья отвернулась.

– Прожить с ним всю жизнь? Этого я не выдержу!

– Тогда тебе не следует выходить за него замуж. Ты еще встретишь нужного человека.

– Тебе легко говорить, – с горечью произнесла Ванья. – Ты можешь не верить мне, но я уже говорила с Франком о моих чувствах и осталась ни с чем. Я не из тех, кто выходит замуж только из жалости к человеку, тем самым разрушая его жизнь. Я сказала Франку, что у нас с ним ничего не получится, что мы оба изменились и так далее. Но, что ты думаешь, он сделал? Он расплакался и пригрозил, что покончит с собой.

– Но ты ведь ему не поверила?

– Сначала не поверила. Но он говорил это вполне серьезно! Когда я случайно оказалась в конюшне, я увидела, что он готовит петлю, чтобы повеситься.

– Нет, неужели?.. – воскликнула Бенедикта, отворачиваясь в страхе и отвращении.

– И я сказала ему, что он не должен этого делать, а он упал на колени и стал упрашивать меня сдержать свое обещание, потому что я в его жизни – все… И это закончилось тем, что я с большой неохотой пообещала ему выполнить свое обещание, – устало продолжала она. – Но только в течение одного года. Он был просто счастлив, сказав, что для него это целая жизнь. Но меня это вовсе не радует. Я могу вытерпеть год, но не более того.

– И что же… потом? Ванья закрыла глаза.

– За это время я постараюсь убедить Франка в том, что мы не можем продолжать так дальше.

– Я не об этом тебя спрашиваю, Ванья, – мягко сказала Бенедикта. – Если все пойдет так, как положено, у вас будет ребенок. Что ты будешь делать с ним?

Ванья посмотрела ей прямо в глаза.

– Я попрошу тебя позаботиться о нем, – с неожиданной жесткостью сказала она.

Бенедикта поняла, что она говорит это всерьез.

– А как же ты сама? – спросила она.

– Об этом я напишу тебе. Я объясню все. Ах, Бенедикта, почему моя жизнь такая тяжелая?

Она заплакала, и Бенедикта обняла ее, как она это делала много раз, когда Ванья была еще ребенком. Она чувствовала, что Ванья страдает, и у нее не было никаких сомнений в том, что Ванья была в их роду одной из тех, кто страдает больше всего. Но она скрывала в себе свою скорбь, никто не имел права разделять ее.

Никто, кроме Марко. А его теперь не было с ними.

Пасмурным ноябрьским днем Ванья, как обычно, отправилась на вершину холма. Она ступала по свежевыпавшему снегу, кутаясь в шаль.

Тамлин ждал ее, как он это делал каждый день все лето и всю осень.

Вид у Ваньи был серьезным.

– Я не могу больше приходить сюда, Тамлин, – сказала она. – Примерно в течение года. Он изумленно взглянул на нее.

– Но почему? Ты не можешь так говорить! Опустив глаза, она сказала:

– Завтра я выхожу замуж. И мне хочется быть верной Франку. Большего я дать ему не могу. Если я вообще смогу ему что-то дать.

Тамлин крепко обнял ее, прижавшись лбом к ее щеке.

– Мы решили с тобой, что ты будешь жить своей земной жизнью без моего вмешательства. Но целый год…

То, как вдавились в ее кожу его ногти, ясно свидетельствовало о его ревности и отчаянии.

– Я должна, Тамлин. Я обещала это сделать ради Людей Льда.

– Я понимаю. О, как ненавистно мне это твое обещание!

– Мне тоже. Если бы ты знал, как противна мне одна только мысль об этом… Нет, я не буду очернять Франка, нет. Но когда я рожу ребенка, Тамлин, а я надеюсь, что это произойдет скоро, я вернусь к тебе. И я останусь с тобой навсегда.

Он прижал ее к себе. «Навсегда… – с горечью подумала она. – Слово „навсегда“ для меня не существует. Еще сколько-то лет вместе, Тамлин и я … Мы будем встречаться здесь… Нет, честно говоря, зимой эти встречи станут невозможными, мне будет слишком холодно. Я не смогу попасть в его мир, а он – в мой. Все совершенно безнадежно!

Она поведала ему обо всем этом и заплакала в его объятиях.

В этот вечер они любили друг друга дико и горячо, они никак не могли насытиться друг другом. Тамлин отдавал ей всю свою любовь – и Ванья никогда не переживала ничего подобного. Она отвечала ему такой же любовью – всей своей душой и всем своим телом. Их любовная встреча достигла под конец небывалой силы чувств.

Ванья пробыла с ним до поздней ночи. Но ей нужно было уходить. Они бесконечно оттягивали миг расставания, не в силах оторваться друг от друга. В конце концов она высвободилась из его рук.

И когда она спускалась вниз по заснеженному холму, одна, думая о том, что он по-прежнему сидит там на каменной плите, она готова была покончить с собой.

Если бы ей пришлось умереть теперь, она спокойно приняла бы смерть.

Ах, как ненавидела она обещание, данное ей Людям Льда! Ее внук должен стать Избранным. Ему предстояло возглавить борьбу против Тенгеля Злого.

Тенгель Злой. Все возвращалось к нему. Он был сердцевиной их горестной борьбы, причиной их несчастий.

Ванья посмотрела на него, ставшего только что ее мужем, и попыталась почувствовать к нему хоть какое-то расположение. Все-таки он заслуживал сочувствия после всех этих одиноких лет, проведенных в тюрьме. Она слышала историю его страданий по меньшей мере раз пятьдесят.

Она тактично намекнула ему на то, что бывают так называемые вставные зубы. Нет, решительно ответил он. Вопреки всему, у него оставалось еще много зубов, и ему не хотелось удалять их.

«Их осталось пять, да», – подумала она. Возможно, их было больше, она не решалась заглядывать ему в рот. Напротив, парик он носил с охотой, явно ради нее. Этот парик был омерзителен. Под жесткими искусственными волосами просматривалась плетеная основа.

И вот они были в комнате невесты, в первую брачную ночь. Франк сытно питался последние месяцу в Липовой аллее и отрастил себе кругленькое брюшко, выпирающее теперь под усохшей, тщедушной грудной клеткой.

«Ах, какая я гадкая! – подумала она. – Если бы он действительно нравился мне, я бы не обратила внимания на все это. Но мне все это кажется просто омерзительным и до слез стыдно! Бедный, бедный Франк!»

Внезапно он бухнулся на колени перед постелью и принялся молиться.