Комиссаржевская - Валерия Носова

Впрочем, зачем откладывать? — все с той же искренней готовностью предложил он Бравичу. — Будем писать письма сейчас вместе. Вот, например, Илья Уралов — отличный актер. Александровский — составит честь любому театру. А Слонов Иван Артемьевич! Как мы с ним недавно играли в Чернигове?! Театр ревел от восторга. Герой, герой! — вам как раз такой нужен.

Бравич в тот же день телеграфировал Комиссаржевской и получил от нее согласие. Сам Орленев уехал все-таки за границу. Но, считая себя обязанным помочь Вере Федоровне, еще и от себя переговорил с Александровским и Слоновым.

А Комиссаржевская продолжала свой нелегкий путь по России. В Баку в то время строилась электростанция для электрификации нефтяных промыслов. Руководил большой и трудной работой еще совсем молодой инженер, два года назад, после возвращения из ссылки, закончивший институт, Леонид Борисович Красин.

«В скором времени, — писал Красин в своих воспоминаниях, — чуть ли не все наличное ядро бакинской социал-демократической организации очутилось на моей электрической станции».

Один из членов этой организации, бесстрашный Ладо Кецховели, стал хлопотать об устройстве подпольной типографии. Сбор средств для нее поручили Красину.

В поисках этих средств Красин решил обратиться, как это делали студенты в Петербурге, к приехавшей на гастроли Вере Федоровне. Человек решительный и смелый до дерзости, он явился неожиданно в гостиницу артистки и, представившись, просто спросил:

— Вы революционерка?

Гость был статен, красив, прекрасно одет, внушал доверие, но вопрос был так резок и неожидан, что Вера Федоровна не нашлась, что сказать, и только кивнула головой.

— В таком случае у нас к вам просьба — выступите на особенном концерте, который мы специально организуем для вас… Закрытый, только для избранной публики. Билеты — по пятьдесят рублей. Жандармский полковник — ваш поклонник, у него огромная квартира, там и устроим концерт…

«Он говорил со мной таким тоном, словно я ему подчиненная, — рассказывала потом Комиссаржевская А. Н. Тихонову, явившемуся к ней с письмом от Красина по такому же поводу. — Успех был полный. — Я пела, читала, даже танцевала тарантеллу. В антракте мне поднесли букет… из сторублевок. Леонид Борисович, веселый, во фраке, понюхал букет, смеется: «Хорошо пахнет». И — мне на ухо: «Типографской краской пахнет!» После концерта у меня в уборной — вся местная знать. Благодарят, целуют мне руки. Леонид Борисович стоит в сторонке, ухмыляется. Распорядитель вечера подносит мне на блюдце выручку с концерта — несколько тысяч. Деньги перевязаны розовой ленточкой с бантом… Через несколько дней Леонид Борисович уехал с ними за границу — покупать типографию. Я ему говорю: «Вы бы Мне хоть розовую ленточку оставили на память!» Смеется: «И так не забудете!»

В сборе денег для партийной кассы помогал Красину не один Александр Николаевич Тихонов.

Во время гастролей в Киеве, чуть позже, Красин, или Никитич по подпольной кличке, прислал к Вере Федоровне Глеба Максимилиановича Кржижановского. В воспоминаниях Красина рассказ Кржижановского об этом посещении знаменитой артистки записан так:

«Она только что закончила свой триумф на киевской сцене. Вся лестница вестибюля ее гостиницы заставлена цветами. В приемной целая свора «почитателей таланта», терпеливо ожидающих аудиенции. Неладно чувствую себя в своем потертом облачении в этой фешенебельной толпе. К тому же ведь предстоит на первое знакомство нечто вроде «ограбления»… Передаю лакею мнемоническую записочку Никитича, и — о чудо! — немедленный прием с приказом никого больше не принимать за нездоровьем великой артистки… А передо мной не артистка, а женщина-товарищ с прекрасными глазами на усталом, болезненном лице. И мы целый час беседуем с ней о наших делах… вся неловкость положения сразу куда-то улетучивается…»

Закончив гастроли, Вера Федоровна, как всегда, уехала отдыхать к отцу в Италию.

СВОЙ ТЕАТР

Пятнадцатого сентября 1904 года на Итальянской улице в театре «Пассаж» старой трагедией К. Гуцкова «Уриэль Акоста» открыла Вера Федоровна свой театр. Она назвала его просто: «Драматический театр», и сколько ни убеждали ее прибавить к этому названию два слова: «В. Ф. Комиссаржевской», она стояла на своем:

— Мы не театр гастролей Комиссаржевской, — говорила она. — Мы театр целой труппы, и в этой труппе я занимаю такое же место, как и другие актеры…

Уступая настояниям товарищей, она согласилась писать на афишах:

«Дирекция В. Ф. Комиссаржевской», но сделала резкий выговор администратору, когда ее фамилия была выделена жирным шрифтом.

Отдыхая перед открытием театра за границей, Вера Федоровна возбужденно-радостно говорила об этом событии отцу и брату. И отец и Федор Федорович радовались вместе с нею: и выбор пьесы, и постановка Н. А. Попова, и исполнитель главной роли П. В. Самойлов, да и вся прекрасная труппа, собранная Верой Федоровной, — все обещало блестящее начало делу.

Однако уже на генеральной репетиции мелькнуло смутное ощущение, что театр, во главе которого она стоит, все же не тот театр, о котором она мечтала на казенной сцене, для которого собирала деньги.

Ставил «Уриэля Акосту» Николай Александрович Попов. Человек образованный, любивший искренне театр, он с юных лет увлекался идеями Станиславского. Вера Федоровна познакомилась с ним в Москве на любительских спектаклях Общества искусства и литературы. Молодой актер-любитель, он во всем следовал Станиславскому и являлся его неизменным помощником.

Веру Федоровну всегда привлекали люди знающие, оригинально думающие. Страстный книголюб, Николай Александрович собрал в своей квартире замечательную библиотеку. В дирекции при обсуждении эскизов декораций, костюмов той или иной пьесы Комиссаржевская прежде всего спрашивала Николая Александровича:

— А что вы нам скажете, Николай Александрович?

Она знала, что даже в Публичной библиотеке не найдешь тех книг по истории культуры всех времен и народов, что стояли на полках квартиры Попова. Любую справку по костюмам, декорациям можно было получить от Николая Александровича.

Одной из причин неудовлетворенности Веры Федоровны Александринским театром было то, что в нем ставились разные по стилю и времени спектакли в одних и тех же стандартных декорациях. Осуществляя постановки в своем театре, Комиссаржевская уже требовала от художников для каждой пьесы новых декораций, соответствующих реальной обстановке комнат, где происходило действие, костюмов, соответствующих эпохе, так же, как это делалось в Художественном театре.