Тайна масонской ложи - Гонсало Гинер

— Быть может, ваше преподобие хочет поучаствовать в этом вкуснейшем завтраке? — Уилмор протянул епископу остатки уже наполовину съеденной крысы, с улыбкой взирая на выражение отвращения на побледневшем лице церковника. — Смею вас заверить, что это — единственное настоящее мясо из всех блюд, которые мне подают в вашем благотворительном учреждении. — Уилмор решил хотя бы таким способом отомстить за свои страдания.

— Не пытайтесь испытывать мое терпение, ибо его вряд ли можно отнести к числу моих достоинств, и выкиньте эту гадость, пока я не применил к вам более действенные средства убеждения.

Англичанин положил крысу на пол у себя за спиной, чтобы доесть ее, когда снова останется один.

— Поскольку мы до сего момента так и не смогли добиться от вас никаких показаний, я хочу сообщить о решениях, которые были приняты относительно вашего ближайшего будущего.

Епископ сел на стул, который принес с собой, и затем продолжил:

— У меня к вам два предложения, и, поверьте, других предложений не будет. Сейчас вам предстоит выбрать, какое из этих предложений, с вашей точки зрения, в большей степени соответствует вашим интересам или же — скажем так — в меньшей степени угрожает вашему физическому состоянию. Впрочем, мне абсолютно все равно, какая формулировка для вас предпочтительнее.

Первое из предложений епископа заключалось в том, что Уилмор должен выдать всего лишь троих масонов, играющих более или менее важную роль в тайном обществе. Если он это сделает — причем ничего больше от него требовать уже не будут, — инквизиция в тот же день выпустит его на свободу. Второе предложение также сулило ему освобождение, но уже совсем другого рода, а именно освобождение его души от бренного тела: его ждала незамедлительная смерть, она положила бы конец его бессмысленным страданиям, причем перед смертью ему предоставлялась возможность исповедаться в грехах, чтобы освободить душу от скверны, которой испоганили ее еретические воззрения Уилмора.

— Как видите, предложения эти — простые и конкретные. — Епископ встал со стула и подошел к Уилмору, не скрывая отвращения, которое вызывал у него запах, исходивший от узника. — Либо вы выдаете нам троих масонов — причем никто, кроме нас, об этом никогда не узнает, а стало быть, это никак не повлияет на ваше будущее и вы сможете спокойно выйти на свободу в тот же день, — либо вас ждет смерть. Ну, так что же вы выбираете?

— Прежде чем вам ответить, я невольно задаюсь вопросом, с какой стати вы вдруг так заторопились, если до этого целую неделю здесь не появлялись? — Уилмор заподозрил, что какое-то событие, по всей видимости, вызвало необходимость в срочном порядке добиться от него хоть каких-то показаний. — Не произошло ли что-нибудь ужасное, что заставило вас прийти ко мне?

— Благодаря вашему вопросу мне многое становится понятным.

— Что вы имеете в виду?

— Да то, что является для меня даже не предположением, — я в этом уже уверен. Речь идет о вашей причастности к происшедшим позавчера вечером взрывам, которые повлекли за собой человеческие жертвы. Возможно, вы причастны к ним лишь косвенно — например вами ранее были отданы распоряжения. — Епископ неожиданно схватил Уилмора за горло и безжалостно сдавил его. — Требую вашего ответа прямо сейчас! Только в этом случае вы сможете выйти на свободу!

— Ах вот оно что… Взрывы и человеческие жертвы. Я понятия не имею, о чем вы говорите, и тем более не знаю, кто к этим взрывам причастен, однако сразу могу сказать, что если к ним приложил руку кто-то из моих братьев, то можете быть уверены, что я никогда их не выдам, каким бы пыткам вы меня ни подвергли.

Уилмор осознавал, что этими словами только что подписал себе смертный приговор. Однако, как будто этих слов ему показалось мало — а может просто чтобы дать волю своей лютой ненависти к иезуиту, — он, воспользовавшись близостью епископа, швырнул ему прямо в лицо остатки наполовину съеденной крысы.

Перес Прадо в ярости дал Уилмору пощечину и, выходя из камеры, сказал англичанину, что теперь уже прощается с ним навсегда. Стремительно шагал по коридорам к выходу из тюрьмы и вытирая испачканную мерзкой жижей щеку, он принял окончательное решение и теперь собирался приказать надзирателям, чтобы этому узнику больше не давали ни еды, ни питья, — и пусть он подохнет.

Во всем Мадриде теперь только и говорили о взрывах, происшедших во дворце герцога де Уэскара. Переходя из уст в уста, слухи постепенно обрастали все новыми жуткими подробностями и небылицами. Дошло до того, что некоторые женщины, приходившие утром за покупками на рынок, утверждали, что и сама королева получила ранение, а погибло, судя по всему, более пятидесяти участников бала.

Одна из этих женщин — очевидно самая большая шутница — говорила, посмеиваясь, что певец Фаринелли — il Castrato[10] — не пострадал только потому, что осколок угодил ему как раз в то место, где у него уже давным-давно ничего нет.

Для простых мадридцев, далеких от роскоши и излишеств, привычных для представителей благородного сословия, повседневная жизнь была полна совсем других, однако не менее серьезных проблем — например недавний резкий рост цен на зерно, повлекший за собой повышение стоимости и других основных продовольственных товаров. Политические и прочие события в среде знати, где главными действующими лицами являлись деятели, о которых простые люди мало что знали и которых они чаще всего презирали за их чванство и расточительность, были так далеки от повседневных нужд простолюдинов, что становились темой всеобщих разговоров только тогда, когда случалось что-то драматическое, вносившее некоторое разнообразие в монотонную жизнь горожан, как, например, в данном случае.

Народ Испании в большинстве своем крайне отрицательно относился к существующим в стране порядкам, к несправедливому распределению общественных богатств, обнищанию населения. Например, в Мадриде, если не учитывать имущества короля, почти треть всех зданий принадлежала Церкви, еще одна треть — немногочисленной аристократии, а все остальное поделили между собой недавно разбогатевшие буржуа, в основном крупные коммерсанты. В такой ситуации простому люду только и оставалось, что ютиться в убогих жилищах и зарабатывать на хлеб насущный, занимаясь уборкой и охраной роскошных особняков мадридских богатеев.

Поскольку подобная ситуация вызывала все больше недовольства у обделенных слоев населения Мадрида, на рынках по поводу происшедших взрывов не так уж редко можно было услышать фразы вроде «да им не помешает немного помучиться» из уст мелкого лавочника или же увидеть, как хохочет какая-нибудь булочница над шуткой о том, что теперь возрастут цены на пудру, потому что дворянам нужно срочно заново отбеливать свои парики, закоптившиеся от дыма во время взрывов.