Фавориты Фортуны - Колин Маккалоу

— Да, это так, ты можешь убить любого из этого списка, мой маленький лизоблюд! И кстати, заработаешь на этом два таланта серебром, — объявил Сулла. — Конечно, я узаконю наказания. Я не сделаю ничего, что не будет иметь силу закона! Вознаграждение будет также узаконено, и все выплаты зарегистрируются, так что последующие поколения не забудут о тех, кто извлек для себя выгоду в эти дни.

Все прошло спокойно, но некоторые, например Метелл Пий, легко различили злой умысел Суллы. А таким, как Луций Сергий Катилина, явно было все равно.

Первый список содержал сорок имен сенаторов и шестьдесят пять — всадников. Его возглавляли имена Гая Норбана и Сципиона Азиагена, далее шли Карбон и Марий-младший, Карринат, Цензорин и Брут Дамасипп. Старого Брута не было. Большинство сенаторов, поименованных в списке, были уже мертвы. Однако списки в основном предназначались для того, чтобы информировать Рим о том, чьи поместья конфискованы. Они не сообщали, кто уже мертв, а кто еще жив. Второй список появился на ростре на следующий день: двести всадников. И третий список: двести пятьдесят всадников. Сулла, очевидно, покончил с Сенатом. Его настоящей целью было сословие всадников.

Leges Corneliae, законы Корнелия, узаконивающие эти оглашения имен и последующие действия, были исчерпывающими. Но основная их масса появилась в течение двух дней в начале декабря, а к середине декабря все уже находилось во власти бюрократа Декулы, как и предсказывал Катул. Любая случайность была учтена. Все имущество семьи человека, оглашенного в списке, стало собственностью государства и не могло быть переписано на имя наследника, не виновного ни в каком проступке. Никакое завещание осужденного не действовало. Ни один наследник, упомянутый в завещании, не мог ничего наследовать. Поименованный преступник мог законно быть казнен любым мужчиной или женщиной, будь он или она свободные, вольноотпущенные или рабы. Награда за убийство или за задержание осужденного составляла два таланта серебром, которые выдавались казной из конфискованного имущества и регистрировались в общественных бухгалтерских книгах. Раб, претендующий на награду, должен быть освобожден, вольноотпущенный переведен в сельскую трибу. Все мужчины, гражданские или военные, которые после того, как Сципион Азиаген нарушил перемирие, перешли на сторону Карбона или Мария-младшего, объявлялись врагами общества. Любой человек, предлагавший помощь или дружбу осужденному, объявлялся врагом общества. Сыновьям и внукам такового запрещалось занимать курульные должности и перекупать конфискованные имения или вступать во владение ими любыми другими способами. На сыновей и внуков уже умерших закон распространялся так же, как на сыновей и внуков еще живых. Последний закон этого пакета, обнародованного пятого декабря, гласил, что полностью процесс оглашения имен завершится в первый день июня следующего года. Еще целых полгода.

Таким образом, Сулла вступил в права диктатора, демонстрируя, что он не только властелин Рима, но также и владыка ужаса и тревожного ожидания. Не все минувшие дни мучительного зуда были проведены в пьяном ступоре. Сулла думал не только об этом, но и о многих других вещах. О том, как ему достичь господства над Римом. Что он будет делать, когда станет хозяином Рима. Как вызвать к себе такое отношение каждого мужчины, женщины, ребенка, которое позволит ему сделать все, что он задумал, не встретив сопротивления. Не солдаты, патрулирующие на улицах, но неизвестность, страх, ведущие и к надежде, и к отчаянию. Его фаворитами станут анонимные люди, которые могут быть соседями или друзьями тех, кого они выследили и убрали. Сулла намеревался создать климат, а не погоду. Люди в состоянии справиться с погодой. Но климат? О, климат может оказаться невыносимым.

И он думал, думал, думал, пока расчесывался до кровавых клочьев. Старый, безобразный, разочарованный человек, которому дали для игры самую чудесную игрушку на свете — Рим, его мужчин и женщин, собак и кошек, рабов и вольноотпущенников, низшее сословие, всадников и знать. С затаенной злобой, холодным и мрачным недовольством он тщательно разрабатывал план, терзаемый болью. Когда он наконец составил подробный план, ему стало легче.

Настало время диктатора.

Диктатор радостно взял в руки свою новую игрушку.

ЧАСТЬ II

ДЕКАБРЬ 82 г. до P. X. — МАЙ 81 г. до Р. Х

Пока все идет очень хорошо, решил Луций Корнелий Сулла в начале декабря. Многие все еще не решались убить кого-либо оглашенного в списке, но некоторые, например Катилина, показывали пример, и количество денег и имущества, конфискованных у поименованных преступников, увеличивалось. Конечно, Сулла шел по этому пути лишь ради денег. Откуда-то должны были поступать огромные суммы, в которых нуждался Рим, чтобы стать платежеспособным. При обычных обстоятельствах деньги пришли бы из сундуков провинций, но из-за действий Митридата на востоке и неприятностей, доставляемых Квинтом Серторием в обеих Испаниях, из провинций некоторое время будет не выжать дополнительных доходов. Поэтому отдать деньги должны Рим и Италия. И все же этот груз нельзя взвалить ни на плечи простых людей, ни на тех, кто Убедительно продемонстрировал свою лояльность делу Суллы.

Сулла никогда не любил Ordo Equester — девяносто одну центурию первого класса, в которые входили всадники-коммерсанты, и особенно восемнадцать центурий старших всадников, которые владели общественным конем. Среди них было много таких, кто разжирел при администрации Мария, Цинны, Карбона. Эти-то люди, решил Сулла, и заплатят по счету — ради экономического выздоровления Рима. Диктатор с радостным удовлетворением Думал, что нашел идеальное решение: не только казна наполнится, но он еще и уничтожит всех своих врагов.

К тому же он нашел время разобраться с другой своей антипатией — Самнием, причем самым жестким образом, послав в злополучную область двух худших, по его мнению, командиров — Цетега и Верреса. И четыре легиона хороших солдат.

— Не оставляйте ничего, — распорядился Сулла. — Я хочу превратить Самний в такое место, чтобы ни один человек не захотел жить там снова, даже старейший и самый патриотичный самнит. Срубите деревья, уничтожьте посевы на полях, сотрите с лица земли города и сады, — он улыбнулся своей ужасной улыбкой, — и снесите головы всем «шишкам».

Вот! Это научит самнитов. И избавит его от двух очень вредных человек на будущий год. Они не будут спешить с возвращением! Слишком много денег предстоит добыть сверх того, что они пришлют в казну.

Вероятно, для других частей Италии было хорошо, что семья Суллы прибыла в Рим именно в этот момент, чтобы внести в его жизнь какую-то видимость порядка, в котором он нуждался и по которому скучал, сам того не сознавая. Во-первых, он не знал, что вид Далматики окажется для него ударом. Колени его подогнулись, и он почти упал на стул, глядя на нее, как зеленый юнец пялится на неожиданный приход недосягаемой женщины.

Очень красивая — но это он всегда знал. Со смуглой кожей одного цвета с волосами. И этот взгляд любви, который, казалось, никогда не исчезал, никогда не менялся, неважно насколько стар и безобразен становился Сулла. И вот она сидит у него на коленях, обвив его тощую шею руками, прижав его лицо к груди, лаская его покрытую струпьями голову, целуя ее, словно это по-прежнему та великолепная голова с волосами оттенка красного золота, которыми он щеголял. Его парик — где его парик? А потом она рывком подняла его голову — и он почувствовал прелесть ее рта, захватившего его сморщенные губы и не отпускавшего их, пока они снова не ожили… К нему стали возвращаться силы. Он поднялся со стула, держа ее на руках, и, словно празднуя триумф, пошел в их комнату и там занялся с женой чем-то большим, чем просто триумф.

«Вероятно, — думал он, утопая в ней, — все же я способен любить».

— Как же я скучал по тебе! — сказал Сулла.

— Как же я тебя люблю! — ответила Далматика.

— Два года… Прошло два года.

— Словно две тысячи лет.

Когда первый пыл воссоединения прошел, она превратилась в разумную жену и с удовольствием, тщательно всего его осмотрела.

— Кожа твоя стала намного лучше!

— Я получил мазь от Морсима.

— Зуд прекратился?

— Да.

После этого она стала матерью и отказалась отдыхать, пока он не прошел с нею в детскую, чтобы поздороваться с маленькими Фавстом и Фавстой.

— Они ненамного старше нашей разлуки, — сказал он и вздохнул. — Они похожи на Метелла Нумидийского.

Далматика еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

— Я знаю… Бедняжки.

И этим закончился один из самых счастливых дней в жизни Суллы. Она смеялась вместе с ним!

Не зная, почему мама и смешной старик радостно обнимаются, двойняшки нерешительно улыбались, пока желание присоединиться к этому веселью не оказалось сильнее их. Может быть, в разгар этого веселья Сулла и не вполне полюбил их, но, во всяком случае, он нашел, что они довольно приятные малыши, даже если они и похожи на своего двоюродного дедушку Квинта Цецилия Метелла Нумидийского по прозванию Свинка. «Которого их отец убил — какая ирония судьбы! — подумал их отец. — Может быть, это возмездие мне от богов? Но чтобы поверить такому, надо быть греком, а я — римлянин. Кроме того, я буду уже давно мертв к тому времени, как эта парочка вырастет достаточно, чтобы сделаться божьим наказанием для кого-то другого».