Гипнотизер - Барбара Эвинг

Дверь отворилась, и в комнате появилась молодая девушка. Рилли указала ей место на софе, как делала всегда, а затем дверь закрылась. Корделия увидела, что девушка очень бледна. Ее глаза постепенно привыкали к сумраку. Корделия поняла, что ее заметили.

Пришел ее черед говорить.

— Чем я могу помочь вам? — спросила она, но ее голос прозвучал не громче шепота.

Девушка ответила не сразу. Ее длинные светлые волосы были завязаны сзади. Она казалась старше, лицо было мертвенно-бледным, но это было то же самое лицо, любимое и родное. Вдруг Корделия ощутила на своих щеках слезы. Она плакала, не издавая ни звука. Это лицо, столь дорогое, казалось не очень знакомым. Однако она не могла не узнать глаза — пытливые серые глаза, не такие красивые, как у Кити, а глаза Хестер.

— Нам сказали, что ты умерла, — проговорила девушка, и Корделия услышала, как ее голос задрожал.

Очень медленно, спрашивая себя, не привиделся ли ей сон, Корделия размотала шарф, и он упал ей на плечи. Так же медленно она направилась к софе и произнесла на ходу:

— Я не умерла.

Девушка кивнула, и темная комната поплыла перед глазами Корделии.

Но мисс Престон не падают в обморок.

Женщины посмотрели друг на друга. Неожиданно из соседней комнаты раздался звук флейты Рилли.

— Я узнала твой голос, Гвенлиам, — промолвила Корделия.

— Они сказали, что ты мертва, — повторила Гвенлиам.

Все еще очень медленно, словно она была нездорова, Корделия присела рядом с дочерью.

— Я искала вас в Уэльсе так долго, но старый дом был все время заперт, а замок окончательно превратился в руины.

— Да.

Флейта все еще играла, но очень тихо. Они сидели, сохраняя дистанцию, на мгновение установилась такая тишина, как будто в комнате никого не было, но после этого слова обрушились лавиной.

— Гвенлиам, куда вас увезли так срочно? Я вернулась домой почти сразу, но…

— Да, нас увезли в тот же день. Кто-то прибыл в дом. Нас посадили в экипаж. У меня была всего минута, чтобы написать тебе записку. Я оставила ее в домике на дереве, но не знала, куда нас забирают…

— Я искала хоть какое-нибудь письмо…

— Я знала, что все так и будет.

Их разговор прерывался невольными вздохами.

— Началась гроза. К тому времени, когда я добралась до домика в ветвях, разыгралась настоящая буря. Письма там не было, хотя я не сомневалась, что вы наверняка оставили мне какую-нибудь весточку.

— Я написала, что нас увозят, но не знала, куда именно. Нас просто забрали и посадили в карету. Мы прибыли на север, это где-то неподалеку от места под названием Рутун, как выяснилось позже. Нас поселили в таком же старом каменном доме, но на этот раз мы не видели моря. Я знала, что тебе ни за что не удастся найти нас, — мы находились слишком далеко.

Все это время они сидели, глядя друг на друга с удивлением, словно не веря, что их встреча оказалась возможной.

— Мы оставались там долгие годы.

— Что вы… делали? Как жили? Кто… кто за вами присматривал?

— У нас было много наставников и учителей. Морган занимался только чтением и рисованием, даже когда его отослали учиться в школу. Манон и я учились… тому, что принято знать молодым леди.

Корделия увидела их всех: своих детей, встречающих каждый новый день рождения в старом каменном доме в окружении многочисленных домашних учителей, и себя, вернувшуюся на сцену, чтобы играть ведьм и королев из сказок.

— А они… — Никто из них так и не решился уточнить, что подразумевалось под словом «они». — Они… — Корделия не могла найти нужного выражения. — За вами хорошо ухаживали?

— Можно сказать, что да.

— Манон?

Она произнесла имя старшей дочери так, словно речь шла о драгоценном фарфоре, который может разбиться от неосторожного обращения.

— Манон только что представили ко двору. В пятницу она выходит замуж.

Корделия пыталась скрыть шок. «Манон выходит замуж?»

Она заставила себя произнести следующее имя.

— Морган?

Ответа не последовало.

— Морган? — На этот раз в ее голосе прозвучали нетерпение и беспокойство. — Он всегда… Он всегда был… — Корделия снова подавила вскрик, как в первый раз, когда услышала голос Гвенлиам. Она быстро опустила глаза. Корделия словно видела лицо сына — встревоженное, иногда рассерженное, вспомнила, как гладила ему голову. Она не слышала звуков флейты — в ее ушах звучали шум прибоя и голоса детей, выкрикивающих разные названия, эхом разносившиеся по огромному пустынному берегу. Она видела яркие полевые цветы — голубые, красные и желтые, которые клонились под порывами ветра. Она снова подняла взгляд и увидела перед собой молодую женщину, над головой которой рассыпались фальшивые звезды.

Ей надо было задать тысячу вопросов или не задавать их совсем. Наконец она проговорила:

— Как ты разыскала меня?

— Всего несколько месяцев назад Моргана перевезли в Кардифф, потому что его головные боли…

— Он все еще страдает от головных болей?

— Не так, как раньше. Он нашел объявление, когда был в Кардиффе.

Корделии пришлось повторить свой вопрос:

— Как себя чувствует Морган? Его все еще мучают головные боли?

— Да, но не так, как раньше.

Похоже, ей хотелось как можно быстрее сменить тему.

— Он любит читать газеты.

Ее слова звучали, как мелкие удары: «Головные боли у Моргана», «Он любит читать газеты».

— Он показал мне объявление, но я сказала, что это довольно глупо. Он разозлился и разорвал газету в клочья. — И снова Корделия увидела маленькое лицо, полное гнева и тревоги. — Я и подумать не могла, что Моргану удастся найти тебя, — ответила Гвенлиам просто. — Он едва пришел в себя после… твоего отъезда. Но, конечно, я подумала, а вдруг это и вправду ты, поэтому решила тайно ответить на объявление, так как мы собирались в Лондон по случаю представления Манон ко двору и ее замужества. Я посчитала, что произошла какая-то ошибка.

— Но я не получала письма.

— Мисс Спунс нашла его только вчера.

Она услышала, как Корделия ахнула от удивления.

— Она сразу же связалась со мной. Мисс Спунс сказала мне, когда я пришла сюда, что ты ничего не знаешь, что так будет лучше. Мама, это настоящая удача, что все сложилось именно так, ведь наша мачеха требует показывать все письма ей. Я возвращалась после прогулки, и мальчик отдал письмо мне в руки. Взяв кабриолет, я приехала сюда. Мне никогда прежде не приходилось делать ничего подобного.

Корделия попыталась взять себя в руки. Она не могла ни ясно мыслить, ни ясно выражаться. Свечи мерцали в темноте.