Адмирал Де Рибас - Алексей Сурилов

Лекарь Данила Романовский, сославшись на супругу свою Меланью, поставил консилию в известность, что изготовленный в его доме квас из ржаной муки, которой довольствуется полк, оказался в состоянии гнилого брожения. Даже при малом употреблении этого кваса обнаружилась его ядовитость. Посему означенная Меланья немедля тот квас вылила в нужник. Также по настоянию и упорству Меланьи он, Данила Романовский, произвел осмотр той муки как у себя дома, так и на полковом складе. Им при этом замечено, что сия мука цвета более темного, нежели быть должна, местами сбитая в клейкие комья, запахом напоминающие изрядно протухшую говядину. Употребление таковой муки солдатами в пищу, по мнению лекаря Данилы Романовского, следствием может иметь застой крови, отчего и случается ранее невиданная болезнь.

Осип Михайлович на консилии лекарей сидел первоприсутствующим. Выслушав лекарей, он велел немедля установить, кто из офицеров производил закупку муки для гарнизона.

Причиной опасной лихорадки было поступившее из Елисаветградского магазина испорченное зерно.

В собрании чинов Черноморского гренадерского корпуса де-Рибас, как его шеф, приказал немедля то зерно из продовольствия солдат изъять с примерным наказанием виновных.

Осип Михайлович велел также полковым лекарям иметь неусыпное радение за солдатами. О больных и умерших направлять ему правдивые рапорты, памятуя, сколь бессовестно в сем скрывать истину. По примеру того, как было под Очаковым, скорбутным или на иной манер будь сказано – цинготным он распорядился варить кисель из разных фруктов и давать квас с хреном. Поносных держать отдельно, почаще мыть, не класть с такими, которые животами не болеют, кормить толчеными сухарями, для того засыпать их во щи или в пюре, пить квас и поболее ослабевшим наливать бальзаму, что специально для того куплен у маркитантов, разведя его с водой и согрев, как чай, равно не худо к тому примешивать клюквенный морс.

За хорошую работу Осип Михайлович в воскресные дни в приказе по гарнизону отныне объявлял благодарность, нижним чинам жаловал по фунту говядины и по чарке красного вина на человека.

Немало времени у Осипа Михайловича уходило по цивильному управлению городом и портом. Ознакомившись с предложениями негоциантов взять откупы различных доходов и на право исключительного занятия промыслами при недопущении к ним других лиц, он положил резолюцию в том купцам отказать, поскольку всякая монополь – стеснение в коммерции и в прочих нужных занятиях, а потому убыточна и государству, и обывателям. Здесь де-Рибасу на ум пришла мордвиновская мудрость. Первый закон научной экономики, частенько говаривал Николай Семенович, требует недопущения монополий, которые, не исключая государственную, значат, что один захватил нужное всем имущество и прибрал к рукам дело, покорив всех своей воле и корыстолюбию. Но когда вещью или делом владеют многие, когда не все покорено одному, тогда есть полезное всем соревнование в умах и трудолюбии, в произведении и в продаже полезного. Цена тогда устанавливается не по корыстному желанию одного, а соотношением числа требователей с количеством вещей, находящихся в продаже.

На прошении иностранного авантюриста Брауна об устроении перпетум-мобиле он также положил: отказать за сомнительностью всего мероприятия, равно за ненадобностью. Больше сложности вышло с прошением девицы Егорушкиной – дочери умершего поручика о пожаловании ей приданого. На нем он положил такую резолюцию: «О сем просить предоставляется, когда сыщется жених, а за неимением такового и о приданом просить нечего».

Зима в этом году была поздняя. Лишь перед Рождеством ударили сильные морозы. Забредший с северным ветром казак Данила Губенко рассказывал полковому есаулу, что за Бугом вымерзло много людей и скотины, а на Кодыме волки забрались в зимовник старого запорожца Кузьмы Покатило и порезали овец, а также едва не уволокли случившуюся там девку Хрыстю, которая два дня после кричала не своим голосом. Чтобы выгнать из нее дурь, пришлось звать из другого села бабу-шептуху для заговора, баба была известной в том крае ведьмой.

Хуторяне и обыватели сел, равно городов сидели в хатах, ели саламату и мамалыгу и запивали молоком. Коровы, слава богу, доились от Петрова дня до самой весны.

Пошли слухи о подлостях шелудивого Буняка. Ночами он истошно выл в дымарях хат, напускал на путников блуд, особливо на тех, кто был навеселе, отчего иной раз они забирались в чужие клуни и там засыпали. Хорошо еще, кто был в добром кожухе. А кто налегке, то, бывало коченел до смерти. Шелудивый Буняк прикидывался черным котом, хромой собакой и хлопчаком годов шести. В действительности он был куцым чертом, потому что один казак, когда увидел, что он любезничает с его женой Килиной, то в сердцах отбил ему хвост. Однако и после такой науки шелудивый Буняк принимал даже образ молодого гречкосея и женихался к девкам и вдовым бабам, которые помоложе и попригоже.

Зима в 1794 – 95 году здесь, на юге, была снежная, с видами на добрый урожай. В реках, на лиманах и на прибрежном морском ледовом припае был обильный лов рыбы. В капканах случался пушной зверь, более лиса, в изобилии водившаяся в ту пору на степных просторах, по балкам, буеракам, в густых чащобах терна, шиповника и разной другой растительности. Был и дикий кабан. Микешка все дни пропадал на охоте и рыбной ловле, бил зайца, которого развелось так много, что можно было стрелять, не целясь. Дробь при этом непременно попадала зайцу ежели не в глаз, то под хвост. Микешка с охоты иногда привозил целого вепря. В его доме тогда устраивалось большое угощение: жарили, варили, запекали. Ели много, особенно под варенуху.

Здешний поп с дьячком хоть и были выпивохами и драчунами, Микешке указали, однако, что с Марысей он живет не в законе, греховно и для казака православного звания недостойно. Поелику родитель ее был эдисанским мурзаком и лишь матушка в христианском исповедании, то неизвестно – может она вовсе не Марыся, а магометанка.

После такой беседы с попом Зосимой и дьячком Хведиром Микешка крепко загрустил, – не велели бы отобрать Марысю. Несколько поразмыслив, он подался к попу Зосиме. Матушка Ефросиния – женщина весьма степенная и в теле – после некоторых расспросов: кто, почему и по какому делу – отворила ему дверь, по обыкновению закрытую на крючки и засовы, и впустила в хату. Поп Зосима сидел в горнице за столом и попивал с блюдца чай с сахаром вприкуску. Чай был довольно горячий, отчего поп Зосима, производя некоторый шум сложенными в трубу, он продолжал упиваться тем чаем и даже кряхтел от натуги.

Решено было Марысю крестить, а восприемниками быть его благородию полковому есаулу Черненко и казачке Мотрице Хвещихе, что была за Хвеськом Задерихвостом. За предстоящую требу Микешка отвалил отцу Зосиме десять рублей серебром, дьячку Хведору – два рубля да на разный прибор еще пять рублей ассигнациями. По такому случаю пересыпские казачки наварили и напекли. В этом они были мастерицами. Крестины удостоил его превосходительство адмирал де-Рибас. Посадили его в почете, под образа. Осип Михайлович был также посаженым отцом у Микешки, когда после крестин состоялось Микешкино венчание с Марысей и свадьба с бубнами, цимбалами, скрипками и сопилками. Горилка была такая крепкая, что от нее даже у есаула Черненко на лбу выступила испарина. Все пили, закусывали и танцевали вприсядку, кроме случившегося тут Филарета Серединского, который против обыкновения сидел мрачный ничего не пил, не ел, но и не кашлял, следовательно, был во здравии. Уныние попа Филарета было от предчувствия беды.

Природные россияне в Одессе селились где кому Бог на душу положит, главным образом по причине разности их состояний и занятий. Одесский именитый гражданин Ларион Федорович Портнов, прибывший в Хаджибей с чадами и пожитками из Орла, где он состоял в купечестве, построил в восьмом квартале Военного форштадта невдалеке от порушенного турецкого замка добротный каменный дом в три этажа. Часть первого этажа он сдавал в наем, в другой – держал лавку, где торговал разным мелочным товаром. На втором этаже обитал он сам с купчихой Меланьей, известной добротой и набожностью, а на третьем этаже были комнаты его дочерей и чуланы для прислуги. После приобретения от помещика Алтести восемьнадцати тысяч десятин земли у Гниляковых хуторов и Хаджибейского лимана Портнов стал в городе первейшим богатеем, хлопотал о выделении под застройку доходными домами еще двух земельных участков в Южном форштадте.

Казенные крестьяне оседали по деревням и заимкам. Переходили они из Калужской, Тульской, Владимирской, Ярославской, Костромской и даже Олонецкой губерний по причине там земельной недостаточности. По указу государыни российских переселенцев, намеренных упражняться в сельскохозяйской промышленности, следовало селить на лучших противу иностранных колонистов землях. Природные россияне, однако, к земледелию были неприлежны, а более склонны к занятию разными промыслами. Де-Волан положил тем, которые мастера, за работу в день платить пять рублей, а меньше знающим – по три рубля. Работали мастеровые из природнороссийских губерний исправно, но бывало, что и запивали и даже дрались, более между собой. Над ними верховодили подрядчики и десятники – народ бедовый и хитрый. Десятники следили, чтобы на тех местах, где производились работы малым числом мастеровых, делались большие дела, а также чтобы все нужное для работ доставлялось без промедления. Микешка Гвоздев надзирал за десятниками. По сметливости и проворству он был у Осипа Михайловича первейшим человеком. От него же Микешка имел поручение не спускать глаз с мошенников-подрядчиков, от которых бывает разворовано много добра.