Самая большая тайна фюрера - Леонид Млечин

— Гитлер сказал мне, что он слишком устал и слишком занят, поэтому больше не в состоянии удовлетворять меня как женщину.

Шпееру Ева Браун очень нравилась, он считал ее в высшей степени женственной, нетребовательной, комфортной.

Секретарь Гитлера Криста Шрёдер, которая проработала с фюрером пятнадцать лет и сопровождала его во всех поездках, считала, что между ними вообще не было интимных отношений. Фюрер держал рядом с собой женщину, чтобы доказывать себе и своему окружению собственную мужскую полноценность.

Слуги в Оберзальцберге искали следы интимной жизни в спальне фюрера, но ничего не могли обнаружить. У него просто не было личной жизни. Ничего, что составляет жизнь нормального человека: ни образования, ни профессии, ни друзей, ни семьи, ни любимой женщины, ни детей… Над кроватью портрет матери. На вопросы о семейной жизни он отвечал: «Моя невеста — Германия».

«Я уверен, что смерть Гели Раубаль стала поворотным пунктом, изменившим характер Адольфа, — вспоминал его друг Эрнст Ханфштенгль. — Отношения с ней, вне зависимости от того, была ли у них интимная близость, впервые дали выход его нервной энергии. После ее смерти эта энергия очень скоро трансформировалась в безжалостность.

Долгая связь с Евой Браун не давала ему того расслабления, которое могло бы сделать из него нормального человека. Смерть Гели Раубаль со временем превратила его в демона, а его интимная жизнь свелась к бисексуальной суете. Ева Браун ничем не могла ему помочь».

Фюрера платонические отношения устраивали. Ева Браун была простой девушкой, без амбиций, она всегда была под рукой. Гитлер продолжал ее третировать, пренебрегал ею, но больше она не пыталась уйти из жизни — до того момента, как они вместе покончили с собой в 1945 году.

Могилы Гели Раубаль в Вене больше не существует. Часть кладбища, куда после войны перенесли ее останки, сровняли с землей и засадили деревьями.

Когда после смерти племянницы Гитлер пришел в себя, то включился в предвыборную кампанию с еще большим озлоблением и ненавистью ко всему миру. Он произносил речи, которые доводили слушателей до экстаза. Не случайно Гитлер считал, что толпа воплощает женское начало. Эротические чувства в нем пробуждала не женщина, а толпа, послушная его словам.

Власть над аудиторией приносила ему эротическое наслаждение. Он и обращался в основном к женщинам. Они были главными участниками его митингов. А все действо подчеркнуто маскулинным — барабаны, марши, знамена и мужчины в форме и сапогах. Это производило сильнейшее впечатление на не очень молодых женщин, которые испытывали ни с чем не сравнимое возбуждение, глядя на эти церемонии с участием Адольфа Гитлера. Его голос зачаровывал женщин.

«Преданность женщин, доходившая до псевдорелигиозного экстаза, была для Гитлера незаменимым стимулятором, — писал председатель данцигского сената Герман Раушнинг. — Гитлер сознавал, что ему нужно от женщин. Он поддерживал отношения с ними обдуманно и расчетливо. Он приказал своим гауляйтерам особо старательно вести пропаганду среди женщин.

Столь высоко его вознесли голоса избирательниц. Чтобы в этом удостовериться, достаточно было хотя бы раз взглянуть на передние ряды всех массовых митингов, всегда и везде заполненные женщинами, взглянуть на эти закатившиеся от восторга глаза, увлажненные и подернутые поволокой…

Следует учесть эротическое воздействие голоса оратора, звучание и мелодичность его речей, что иногда важнее их содержания».

Адольф Гитлер вызывал острый интерес у женщин, которые безошибочно распознавали природу его комплексов, его нервического состояния и готовы были снять напряжение умелой и опытной рукой. Эти женщины сами невероятно возбуждались и заводили толпу.

Тем более что каждое выступление Гитлера выстраивалось как театральная постановка. Марш штурмовиков, вынос знамен, военная музыка — все это готовило толпу. Гитлер появлялся в ту минуту, когда толпа уже проявляла нетерпение. Первые слова он произносил спокойным тенором, негромко, иногда после минутной паузы. Он ждал реакции зала, выкриков, которые помогали ему почувствовать атмосферу толпы, настроиться на нее. Минут через пятнадцать в него словно вселялся дух. В двадцатых годах не было оборудования, усиливающего голос, и ему приходилось кричать. Он старался говорить как можно более низким голосом.

Митинги с его участием выделялись особой чувственной атмосферой. По словам автора книги о Гитлере Иоахима Феста, это была атмосфера непристойного массового совокупления, своеобразного группового секса. Вначале это затрудненное придыхание, затем резкие короткие вскрики, нарастающее напряжение, очевидные вздохи удовлетворения и, наконец, восторг как следствие речевого оргазма.

Именно такое слово использовал его приятель Эрнст Ханфштенгль. Возможно, эти речи и стали для Гитлера возможностью выпустить сексуальную энергию и снять напряжение.

«Я был шокирован лицами людей, особенно женщин, слушавших Гитлера, — записывал свои впечатления американский журналист Уильям Ширер. — Они напомнили то выражение, которое я видел однажды в глуши Луизианы на лицах сектантов-трясунов, готовых начать свои дикие пляски. Они смотрели на него как на мессию, в их лицах появилось что-то нечеловеческое. Думаю, задержись он на виду чуть подольше, большинство женщин попадали бы в обморок от возбуждения».

Гитлер полностью зависел от реакции толпы. Если кто-то выражал несогласие, он терял нить, сбивался. Иногда прекращал выступление и уходил. Без восторгов толпы он сникал. Он был лишен природного мужества, болезненно переживал неудачи и мгновенно капитулировал. Поражение вызывало в нем растерянность и отчаяние.

Штурмовики, наполнявшие зал, нужны были ему не только для охраны, а и для того, чтобы подавить в толпе несогласие. Ему требовалось полное слияние с толпой, какое возникает в интимные моменты, которых он в обычной жизни был лишен. Собственно говоря, он произносил сплошные банальности, но в эти моменты полного слияния они обретали силу пророчества. Иногда закрывал глаза и прикрывал лицо сжатыми кулаками, охваченный сексуальными эмоциями высокого накала.

Сходя с трибуны, Гитлер ощущал странное сочетание опьянения и отупения. Он шел с остекленевшим взглядом и никого не замечал. Кто-то из соратников пытался выразить ему восхищение. Но вмешался адъютант Гитлера:

— Оставьте его в покое, он только что кончил!

Успех Гитлера состоял в том, что толпа в Германии тех лет была настроена на ту же волну, что и он. Гитлер исходил из того, что каждый, кто пришел его послушать, только что ощущал себя маленьким, одиноким, никому не нужным человеком, который не способен справиться со своими проблемами, не видит никакого выхода. И вдруг он оказывается среди множества единомышленников, и он захвачен пьянящим чувством принадлежности к мощной силе. С митинга человек уходит сторонником Гитлера… Фюрер олицетворял мечты и фантазии немцев, он выражал их затаенные желания и надежды.

«Распространена легенда о его глубоких голубых глазах, — вспоминал Раушнинг. — На самом деле они не были ни глубокими, ни голубыми. Они глядели либо пристально, либо безразлично. Им не хватало блеска истинной одухотворенности.

Акцент его глухого, чужеродного голоса неприятен для уроженцев нижнего Рейна. Голос полнозвучный, но какой-то сдавленный, как будто заложен нос. Между тем этот голос — пронзительный, гортанный, угрожающий, беснующийся — стал известен во всем мире. Он воплотил в себе боль этих лет…

Я заметил, что Гитлер оказывал наиболее сильное воздействие на тех, кто поддавался гипнозу, с оттенком женственности в характере, на тех, кто был склонен к раболепию и культу личности…»

Стоя в свете прожекторов, бледный, резко жестикулирующий, Гитлер постоянно контролировал свои эмоции и даже в своей ненависти был крайне расчетлив. Он говорил, что с математической точностью учитывает все слабости человека. Он успешно применял законы шоу-бизнеса, вел себя как звезда. Гитлер еще в двадцатых годах примерил к себе маску вождя, которая останется неизменной до самой его смерти. Улыбка, жест, поза — все было отработано перед зеркалом.

Однажды он выступал на митинге утром и потерпел полное поражение, никто его не слушал, поэтому все речи он произносил поздно вечером, считая, что к этому времени толпа созрела для него. Драматургия каждого митинга была тщательно продумана. Из города в город он перелетал на самолете, что было большим новшеством. «Гитлер над Германией!» Он спускался на митинги с небес, словно Спаситель.

Гитлер придал партийной деятельности вид народного представления. Эстетика оказалась важнее политики. Красное знамя с черной свастикой на белом круге в качестве партийного символа предложил один из первых членов национально-социалистической партии Фридрих Крон, зубной врач по профессии, еще в 1920 году. Гитлер оценил притягательность этого символа. Свастике приписывают прямо-таки магическую древнюю силу. Свастику изобразили на партийном значке, ношение которого стало обязательным. Гитлер же ввел и римское приветствие среди товарищей по партии.