Следы апостолов - Эндрю Олвик

— В дом заходили? — прервал ее Островский.

— Нет, в дом не заходила, — мотнула та головой. — Побежала милицию вызывать.

— А скорую?

— Скорую уже милиционеры вызвали. Я как-то и не догадалась, испугалась сильно, — смутилась женщина.

— А раньше возле дома никого не видели? — продолжал он спрашивать, чувствуя, что от этой свидетельницы проку будет немного.

— Так я ж сама минут за десять до него пришла. Никого не видела. Убрала белье со двора, сушилось оно у меня на веревке вот тут, — она указала куда-то за спину, — ну и вижу, идет сосед, как всегда со своим портфельчиком, цигаркой попыхивает. Поздоровался и к себе. Телевизор включил громко, через окно было слышно. Иной раз он у Франца там до часу ночи орал. Соседи жаловались.

— Потерпевший что-нибудь говорил? — продолжал расспрашивать Вадим, надеясь нащупать правильное направление разговора. — Имена называл?

— Еще когда в сознании был, все про камень какой-то шептал, — вспомнил старший опергруппы. — А больше — ничего. Его когда на носилки перекладывали, он уже ни на что не реагировал.

— Я тоже про камень слышала, — подтвердила соседка.

— Так, может, его камнем и ударили, — предположил Вадим, оглянувшись на коллегу.

— Рана ровная, — ответил тот, — камнем так не получится.

Островский вошел в дом и остановился. Похоже, хозяин не отличался опрятностью. Жилище имело запущенный вид: обшарпанные стены, давно некрашеный пол, ободранные двери.

В кухне на столе лежала буханка черного хлеба, а рядом завернутый в бумагу кусок колбасы. Вдоль стены стояло десятка два бутылок из-под крепленого и пара водочных.

— Вот здесь, видно, на него и напали, — сказал за спиной оперативник. — На холодильнике и на стене остались капли крови. Удар был нанесен сзади, скорее всего, молотком или чем-то похожим. Орудие пока не обнаружили. А вот тут, — он указал на дверной косяк, — он упал. Видите отпечаток руки.

— Хорошо, до двери успел доползти, — заметил Островский, переступая через лужу уже загустевшей крови. — Что врач сказал?

— Говорит, ранение тяжелое. Может и помереть. Все зависит от того, есть ли осколки. Сейчас, наверно, уже оперируют. Кровищи много вытекло из него. Если бы не соседка, лежал бы сейчас в морге мужик и не парился по поводу больничного.

Они прошли в комнату, все убранство которой состояло из старого фанерного шкафа, тумбочки, на которой стоял телевизор, стола, трех стульев и продавленного дивана. В углу лежали две автомобильные покрышки, накрытые газетой, а над ними на стене висел католический календарь за прошлый год.

— Небогато, — сказал Островский, присаживаясь на один из стульев. — Тут и брать-то нечего, судя по всему. Один хлам.

Оперативник присел рядом и закурил.

— Да, на ограбление не похоже, — подтвердил он. — Хозяин перебивался случайными заработками, да и поддать любил. Даже за свет уже за полгода задолжал. Голытьба, одним словом. Правда, есть кое-что настораживающее.

— Что? — резко спросил Островский, вытаскивая сигарету из пачки.

— Прибор, — ответил оперативник. — Сначала думали, что это газонокосилка, а потом присмотрелись — ан нет. Тут за дверью стоял, в коробке.

— Что за прибор?

— А хрен его знает. Но видно, вещь дорогая, импортная. Соседка сказала, что он его по своему участку катал и что-то записывал на бумажке.

— Покажи, — потребовал Вадим.

Прибор действительно был похож на газонокосилку. Он стоял в углу, накрытый картонной коробкой, из которой торчала длинная обрезиненная ручка, как у детской коляски. Колеса прибора все еще были в земле.

— Может, это что-то для строительства? — неуверенно предположил оперативник. — Вроде вибротрамбовки. Я видел похожий, когда плитку у исполкома перекладывали.

— Мэйд ин Финланд, — прочитал Островский на алюминиевой пластинке, закрепленной на правой стороне кожуха. — Нет, это точно не вибротрамбовка, — заключил он, закончив осмотр. И тут же спросил: — А что, этот Куцый занимался строительством?

— Кто его знает, чем он занимался, — пожал плечами оперативник. — Это надо участкового спрашивать. Этот наверняка должен знать. Он по соседям ходит, опрашивает. Да вон идет, — ткнул он пальцем в окно.

Островский вышел на улицу. С местным участковым они были знакомы давно и не раз сталкивались по работе.

— Что скажешь? — спросил Вадим, протягивая руку.

— Дело темное, — сразу сгустил тот краски. — Никто ничего не знает. Правда, вчера поздно вечером у него был Гришка-экстрасенс. Его видели двое. Говорят, засиделся у Куцего далеко заполночь, что само по себе необычно, так как не друзья они и не собутылники. Гришка вообще не пьет, как ты знаешь. Все было тихо. Франц вышел проводить его. Соседка из дома напротив показала, что, судя по голосу и по тому, как тот размахивал руками, был выпивши. Для него это естественное состояние.

— Это все?

Участковый снял фуражку и, достав из кармана платок, вытер мокрое от пота лицо.

— Похоже, пока да. Ничего подозрительного никто не заметил. Если что появится — доложу, ты ж меня знаешь.

— Надо еще его собутыльников дернуть. Вдруг, бытовуха. Ты ж эту публику сам знаешь, чуть что — бутылкой по голове и привет.

— Сомневаюсь я. Да и собутыльников у него постоянных всего двое, Вовка Рыжий и Колька Трусевич, что через два дома отсюда живет. Их вся округа знает. Мужики тихие и на такое не способны даже по пьяни. Хотя поговорить с ними непременно надо.

— Послушай, — Вадим понизил голос, — а что там у него в доме за прибор стоит? Не знаешь часом?

— С ручкой и колесиками? Так это георадар, штука такая, чтобы определять, что в земле лежит и на какой глубине. Еще может разные пустоты показывать. Он за ним года два назад аж в саму Москву ездил. Не лень же было переться.

— Эта машинка, наверно, стоит немеряно, — с недоверием в голосе, заметил Островский. — Как думаешь, а не украл ли он его где-нибудь, а историю про Москву присочинил для отвода глаз?

— Ну, извини, сколько стоит — не знаю. Франц его не украл, это точно. Копил на него с тех самых пор, как из тюрьмы вышел. Он же на кладоискательстве совсем того, тронулся. Крыша у него съехала капитально. Администрация музея на него сколько раз жаловалась. Он одно время даже разнорабочим устроился там, когда реставрация только началась. Прораб из сто пятого СУ говорил, с работы не могли выгнать. Кто бы мог подумать, что Куцый на старости лет такие подвиги вытворять будет. А когда сети в замке меняли, так он там дневал и ночевал. Чуть под ковш экскаватора не бросался. Как свободная минута, так шасть в подвал и давай там ползать вдоль стен. Молотком все обстукивал, пол повредил, но, правда, сам же и восстановил его быстренько. Говорят, даже не пил несколько месяцев, что для него, конечно, перебор.

— Такзначит, георадар… — задумчивопроизнес Островский, мысленно пытаясь увязать свой вчерашний разговор с Григорием и сегодняшние события. — А портфельчик его где? — вдруг вспомнил Вадим слова соседки.

— Какой портфельчик? — не понял участковый.

— Соседка говорила, что он пришел с портфельчиком.

Они вошли в дом.

— Закончили, — сообщил оперативник. — Кроме хозяйских, есть еще два комплекта пальцев. Следов взлома нет. Орудие, которым был нанесен удар, так и не нашли. Надо еще на огороде и вдоль улицы в кустах пошарить. Могли на ходу выбросить подальше от места преступления.

— Портфель его не видели? — спросил Островский.

— Не попадался. Сумка с гвоздями и петлями дверными была, а портфеля не было.

Первое, что увидел Ежи Бронивецкий, когда пришел в себя, было опухшее бородатое лицо соседа по палате, который стоял над ним с зажженной зажигалкой и пристально вглядывался в него.

— Ага, очнулся, — обрадовался тот, присаживаясь на край кровати. — Будем знакомиться?

Пан Бронивецкий слабо улыбнулся. Во рту было сухо.

— Czy mozna wniesc pan wody[7]? — попросил он по-польски.

— Поляк что ли? — еще больше обрадовался незнакомец, но не двинулся с места.

— Поляк, — подтвердил Ежи. — Из Кракова.

— А я Аркадий, — представился тот, протягивая свою ободранную руку. — Воденник из Несвижа.

— Кто? — переспросил пан Бронивецкий, силясь приподняться на локте.

— Фамилия моя Воденник, — уточнил сосед. — От слова вода.

— Вода, вода… — одобрительно закивал Ежи. — Не будет ли пан Воденник так добр, и не подаст ли мне воды? — снова попросил он с надеждой в голосе.

На этот раз его просьба была исполнена. Через минуту Аркадий вернулся с кружкой воды, которая неприятно пахла хлоркой.

— На, пей, горемыка, — сказал он, сочувственно оглядывая Ежи. — Этих сволочей разве ж допросишься… Я сам, чуть не сутки помирал, так они мне даже глотка не принесли. Кстати, — он понизил голос, — мы тут скидываемся на одно лекарство, не поучаствуешь?