Натянутый лук - К. Паркер

— И кровь, — добавил Лордан. — Смешай кровь со стружкой и получишь хороший клей. Я иногда так делаю.

— Правильно, — неуверенно сказал мальчик. — Но ты не думаешь, что это немного… ну, отвратительно?

Лордан кивнул.

— Зато очень разумно, согласен? Хуже было бы убивать кого-нибудь и потом выбрасывать. Так мы поступаем только с людьми.

Геннадий неуверенно огляделся, жалея (уже не в первый раз), что не держал язык за зубами. Только потому, что тебе есть что сказать, вовсе не означает, что ты должен делиться этим с окружающими. Чаще наоборот, хотя все зависит от обстоятельств, а сейчас обстоятельства, при которых пятидесятидевятилетний профессиональный философ должен указывать на очевидные факты военным олигархам, сложились таким образом, что лучше держать рот плотно закрытым и ни во что не вмешиваться.

Дом, где проходило собрание каноников, был огромным. Как и большая часть архитектурных сооружений Фонда, он был легким и воздушным, с высокой крышей и пятью огромными окнами, все они сияли слегка голубоватыми стеклами, что указывало на то, что стекло доставлено из Перимадеи лет двадцать назад. Сейчас такое, конечно, нигде не найти. Само собой разумеется, другие люди умеют делать стекло, но никому не известна секретная формула Города, которая хранилась в глубокой тайне на протяжении веков. Геннадий помнил захватывающие истории об устрашающих убийствах каждого, кому удавалось хоть одним глазком взглянуть на работу мастеров. Позже он узнал, что никакого секрета нет, стекло было голубоватым потому, что в состав песка с побережья Города входило какое-то редкое вещество. Все равно интересная история.

Слуга коснулся его плеча и указал на свободное место в самом конце, прямо напротив трибуны и аналоя, где должны были восседать главы факультетов. Он поблагодарил слугу и отправился в долгий путь по мраморному полу, в очередной раз поражаясь удивительной акустике места. Находясь в центре, он прекрасно слышал, о чем разговаривали два человека, находившиеся довольно далеко. Доктор улыбнулся, подумав, что палата для собрания каноников, в которой из любого места был слышен каждый шорох, должна быть либо очень интересным, либо очень скучным местом.

Сосед слева был ему незнаком, зато справа сидел Хайме Могре, который читал лекции по прикладной метафизике. Они обменивались парой слов на собраниях факультета, и, насколько ему известно, семейство Могре было довольно влиятельным среди «бедняков», их фамилия означала «худой» или «голодный» (характеристика, не переходящая по наследству), и Хайме был самым молодым сыном в роду, что означало, что он получит самый низкий пост, который ему позволяло принять его рождение и положение. Могре был ужасным занудой, намного больше ему подошла бы работа на факультете бухгалтерии или поэзии, но обе позиции не дотягивали до его ранга. Он, по собственному признанию, был дрянным метафизиком и отвратительным администратором, но (как он не уставал говорить при каждом удобном случае) не настолько, как его брат Хьюи, который был на год старше и занимал более высокое положение на обоих факультетах.

— Это ужасно, — наклонившись к нему, пробормотал Хаиме так тихо, что едва можно было разобрать слова. — Просто катастрофа.

Геннадий сочувственно кивнул.

— Полагаю, вы правы, — прошептал он в ответ, хотя совершенно не понимал, к чему такая секретность. — Два поражения подряд…

Хайме Могре посмотрел на него, как на сумасшедшего.

— Я говорю не о войне. Черт побери, в тот день, когда мы не сможем вынести потерю пары сотен людей, придется паковать вещи и искать себе другое место жительства. Я имею в виду эффект, который это произведет на баланс сил. Честное слово, не понимаю, как мы будем выкручиваться.

— А, — ответил Геннадий. — Мне очень жаль, но я не силен в политике Фонда.

— Ну… — начал Могре, набирая в легкие побольше воздуха.

Геннадия раздражал его тихий голос, невероятная запутанность ситуации и тот факт, что в главной семье Депоф, члены которой принадлежали трем из четырех воюющих фракций, мальчикам по традиции давали имя Хейн. Тем не менее ему удалось сложить воедино несколько разрозненных фактов, чтобы понять, что Джуифрез Боверт, командующий первого исчезнувшего подразделения, а ныне — заключенный Банка, принадлежал к фракции выкупщиков (которая однажды позволила гектеморам выплатить по закладной, а сейчас была резко против этого). Именно поэтому сепаратисты — сторонники раздельных комитетов по финансам и общему назначению — настаивали, чтобы Ренво Соеф возглавил революционное восстание, так как сепаратисты ненавидели выкупщиков, ведь те предложили пересмотреть программу военной истории, печальным следствием чего стало то, что у диссентеров (которые выступали против присоединения Дуро семьдесят лет назад) теперь появилось огромное количество доводов при спорах с сепаратистами о том, кто должен занять свободное место в совете факультета второстепенных искусств. В споре их поддерживали традиционалисты (сторонники традиционного чтения Законов Фонда) в обмен на согласие с необходимостью признать медицину отдельной наукой. Ситуация усложнялась безответственным поведением Хейна Доче, который вдруг решил поменять свое отношение к проблеме присоединения…

— Они все еще спорят об этом? — прервал Геннадий. — Спустя семьдесят лет?

— Конечно, — ответил Могре. — Фактически только в последнее время спор принял довольно интересный оборот.

…таким образом, опасно склоняя чашу весов в споре о присоединении в пользу традиционалистов, которым в общем-то наплевать на присоединение, но у которых теперь значительный перевес над выкупщиками в подкомитете, занимающемся присоединением.

Прежде чем Геннадий успел спросить о поправках к Декларации, не говоря уже о проблеме стандартизации, главный швейцар стукнул по полу своей дубинкой из слоновой кости, и все встали, приветствуя входящих глав факультетов. Все ужасно старые, некоторые были настолько слабы, что не могли передвигаться без помощи, как пьяницы, которых друзья ведут домой. Но все в летящих алых одеяниях под позолоченными кольчугами, доходящими до колен, которые, наверное, весили не меньше сорока фунтов, и каждый держал церемониальный меч и большую копию свода законов в серебряной трубке размером с водосточную трубу в Перимадее. Швейцары осторожно забирали у них трубки, когда те садились, а потом аккуратно укладывали в кучу позади трибуны.

— Клоуны, — пробормотал Геннадий, — даже мы никогда до такого не опускались, и посмотрите, что теперь с нами стало?

Дебаты начались с удара гонга и с каждой минутой продолжали накаляться. Трое старцев пытались перекричать друг друга.