Брат на брата. Заморский выходец. Татарский отпрыск. - Николай Алексеев-Кунгурцев

— Что ж, Шурка, пойдем ко мне щи хлебать! — сказал, садясь в сани, Кречет-Буйтуров подошедшему к нему прощаться Александру Андреевичу, которого он знал еще мальчиком.

— Спасибо, Степан Степанович, — ответил Турбинин, смотря в то же время не на самого Кречет-Буйтурова, а на его дочь, успевшую уже сесть в сани. — А только мне нельзя, домой надо — матушка ждет.

— Ну, как хочешь. Будешь в нашей стороне — мимо ворот не проезжай.

Подошел прощаться и Кириак-Лупп.

— Прощай, Степан Степанович, прощай, Анфиса Захаровна, прощай, боярышня! И что за красавица дочка уродилась у тебя, Степан Степанович! — сказал он, плотоядно щуря на девушку свои тусклые глазки.

— Н-да! Ничего себе… в меня уродилась! — самодовольно улыбаясь, сказал Кречет-Буйтуров, а сам подумал: «Ты, брат, не сватать ли ее за себя хочешь? Так это мимо — не для тебя кус!»

Турбинин слышал замечание Ивана Дмитриевича и почувствовал что-то похожее на ревность.

— Эдакая рожища, да еще смеет глядеть на нее! — ворчал он, взбираясь на своего Серого.

Александру Андреевичу хотелось поскорее добраться до своей вотчины, до которой было от церкви верст десяток. Он гнал коня, не разбирая дороги; конь спотыкался, но Турбинин не обращал на это внимания и заставлял идти его вскачь. Так проехал он уже версты три, когда вдруг при спуске в крутой овраг Серый споткнулся и грохнулся на землю. Боярин не успел освободиться от стремян, и его нога попала под коня. Он пытался высвободиться, но не мог, пытался поднять коня, но Серый не поднимался. Положение боярина было не из завидных. К счастью, на другой стороне дороги показался всадник, и Турбинин крикнул ему о помощи.

V. СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

Всадник услышал зов Турбинина, подъехал к нему и спрыгнул с коня. Это был очень высокий и богатырски сложенный красивый молодой человек с небольшою золотистою бородой и усами, с несколько загрубевшей от солнечных лучей и непогоды кожей лица, с ясными голубыми глазами.

— Эх, да как же ты неловко попал, братец! — сказал он, беря Серого за узду. — Ну-ну, конек, вставай!

Серый словно только этого и ждал — он тотчас же поднялся. Поднялся и Александр Андреевич.

— Что нога? Изрядно примял коняга?

— Нет, ничего… Так, ноет малость. Как вот конь? — ответил Турбинин и заставил Серого шагнуть несколько раз. Конь прихрамывал на одну ногу.

— Эх, жаль! Попортил коня! Ну, да авось выправится. До вотчины бы только добраться:

— А тебе далеко?

— Да все поболе пятка верст осталось.

— Не больно много, конь дотащит кое-как.

— Да уж что делать! Дотащить не дотащит, а поеду, — промолвил Турбинин, вскакивая в седло. — Спасибо, что выручил…

Александр Андреевич хотел сказать «боярин» и остановился, не зная, боярин ли перед ним. Это было довольно трудно определить по внешности всадника. Он был одет очень скромно в кожух темного цвета и невысокую баранью шапку. Из-за пояса выглядывали рукояти двух «пистолей», на боку покачивалась сабля в деревянных ножнах без всяких украшений, через плечо было перекинуто нечто вроде дорожного мешка, битком набитого чем-то.

— Ты не знаешь здешних? — спросил Турбинин.

— Нет.

— И по говору слышно. Откуда же?

— Издалека! — улыбаясь, ответил всадник! — Из-за моря.

— Из-за моря? Вон как! В Москву пробираешься?

— Да, к Москве. А ты здешний?

— Да. Живу, тут с матерью в вотчине недалеко. Ну, и в Москву наезжаю.

— Не знаешь лй боярина Кречет-Буйтурова?

— Степана Степановича? Как не знать! Сейчас мы с ним у обедни вместе стояли.

— Стало быть, он не в Москве живет?

— Нет, в вотчине своей. Знаешь, по нынешним временам там спокойней жить, чем в Москве.

— Что так?

— Царь грозен больно. Неровен час прогневится — не сносить головы.

— Далеко вотчина Степана Степановича?

— Нет, недалеко. Вот, видишь, этот лесок?

— Ну?

— Просека тут будет. По ней надо ехать, а потом вправо взять. Выйдешь, почитай, к самой его вотчине. А ты к нему послан?

— Нет, не послан, сам еду.

— Знаком, стало быть?

— Нет, не знаком, а сродственник ему.

— Сродственник и не знаком?

— Да. Дивишься?

— Как не дивиться!

— Мало ль что на свете бывает!

— Тебя как звать?

— Марком Даниловичем. Ну, а прозвище тоже Кречет- Буйтуров.

— Так! — протянул Александр Андреевич. — Ну, спасибо тебе, боярин — теперь он проговорил это уже без колебания, — да и прощай: ехать надо — скоро ль доберусь я до дому на хромом коне? Увидишь Степана Степановича — передай поклон ему от Александра Андреевича Тур- бинина.

— Передам! Так ехать надо лесом?

— Да, все прямо, а потом вправо.

— Ну, прощай, поеду отыскивать сродника.

— Прощай! Свидимся, чай, у Степана Степановича.

— Бог даст!

И молодые люди разъехались в разные стороны.

VI. НЕ ТУДА

Марк, расставшись с Турбининым, направил коня, согласно указанию Александра Андреевича, к видневшемуся невдалеке лесу. В этом Марке, едущем по русским полям, трудно было признать того Марка, которого знали в Венеции. За короткое время юноша превратился в мужчину. Долгий, трудный и полный опасностей путь изменил не только наружность Марка, но и его характер: закалились равно и дух, и тело»

Перерезав поле, Марк Данилович скоро отыскал просеку. Она была неширока и тянулась далеко не прямо, как можно было бы ожидать, а делала местами крутые колена. Во все время своего долгого пути молодой боярин как-то мало задумывался над тем, что его ждет в Москве, да и не было времени раздумывать. Но теперь, когда его путешествие подходило к концу, целый рой разнообразных мыслей нахлынул на него. Он старался создать в своем воображении образ незнакомого дяди, старался представить себе сцену свидания с ним. Еще не зная дяди, он уже любил его, и брат отца, казалось ему, должен быть самым добрым, самым умным, самым честным из живущих на свете, чуть ли не вместилищем всяких совершенств. Он умилялся, воображая, как дядя кинется обнимать его, узнав, что перед ним сын давно исчезнувшего брата, как назовет его своим дорогим племянником, быть может, смахнет одну-другую набежавшую от радостного волнения слезу…

То, что сперва сложилось в мозгу у Марка лишь как предположение, мало-помалу превратилось в уверенность, и он погонял коня:, желая возможно скорее увидеть все это на деле.

Однако дорога что-то затянулась. Уже несколько раз Марк поворачивал вправо, как научил его Турбинин, но, вместо ожидаемого открытого поля и боярской усадьбы на нем, представлялся лес, лес и лес, и просеке конца не предвиделось.

Марк Данилович только разводил в недоумении руками и в душе не раз ругнул своего нового знакомца, что тот наврал ему, будто до усадьбы дяди чуть не рукой подать.

Конь, уже утомленный и ранее долгим путем и некормленный с утра, начал заметно приставать, когда наконец открылось поле и на нем усадьба невдалеке.

Марк Данилович вздохнул с облегчением. «Наконец-то! Вот она, желанная!» — подумал он, направляя коня к воротам усадьбы. Ворота были закрыты. Марк слез с коня и постучал. Скрипнула калитка, и старик-холоп вышел к боярину.

— Что надоть, добрый человек? — спросил он, окидывая взглядом наряд прибывшего.

— Боярина Степана Степановича повидать надо.

— Степана Степановича? Такого нет.

— Да ведь это — усадьба Кречет-Буйтурова?

— Ай же нет! Кречет-Буйтуровская отселе верст пяток будет.

У Марка и руки опустились.

— Вот те на! — пробормотал он. — Чья же эта?

— Боярыни Василисы Фоминичны Доброй.

Молодой боярин не знал, на что решиться: ехать ли немедля на розыски дядиной усадьбы или сперва отдохнуть.

— Ты издалече, молодец? — спросил старик, очевидно решив, что перед ним не боярин, а худород.