За нами Москва. Записки офицера. - Баурджан Момыш-улы

— Ну вот и хорошо. Езжай.

Чтобы не натолкнуться на просочившиеся группы немцев, мы по совету Елина обратно отправились окольным путем. Ехали проселком в густом и темному лесу, ехали долго.

Моя Снегурочка — белоснежная, с точеными копытцами кобылица — шла широким шагом. Бозжанов сзади что-то тихо напевал себе под нос.

Человек с ружьем

— Жолтай! — окликнул я Бозжанова, который ехал сзади меня, рядом с Николаем. — Рассказал бы что-нибудь...

Бозжанов поравнялся.

— Не знаю, с чего начать, товарищ комбат.

— Ты же что-то мурлыкал?

— Просто, товарищ комбат, вспомнил абаевские строки, которые любила слушать моя мать.

— Ну, давай, давай!..

— Сейчас... Соберусь с памятью. — И Бозжанов с чувством и хорошей дикцией прочел стихотворение Абая «Я видел падение пышного, с кудрявой кроной кедра...».

Когда Бозжанов умолк, я сказал:

— А все-таки поэт не сказал, в чем смысл жизни.

— Да, товарищ комбат, он этого не сказал.

— А в чем, по-твоему, смысл жизни, Жолтай?

— Это очень серьезный вопрос, товарищ комбат. Надо очень серьезно подумать... Вот мы воюем — не во имя смерти, а во имя жизни. Как в самой жизни, так и в бою, товарищ комбат, мне сдается, самое главное — это сознание чувства ответственности перед людьми, перед всем народом. Когда совесть чиста — интересно живется и умирать не стыдно.

— Да, пожалуй, ты прав, политрук.

— Эти строки поэта почему-то очень нравились моей маме.

— Да, вкус у старухи своеобразный...

— У моей мамы?

— Да, у твоей мамы.

— Она знает множество лирических песен, сказок-небылиц, легенд. Она своим внукам весь вечер рассказывает сказки, и малыши слушают ее, затаив дыхание.

— Сколько вас, всех братьев и сестер?

— Сестер нет. Братьев шестеро. Пятеро ушли на войну. О каждом из них можно сказать, что он стал «человеком с ружьем».

— Правильно. «Человек с ружьем!» Солдат. Красноармеец. Воин — тоже не плохо. Но «Гражданин с ружьем»?.. «Человек с ружьем» — эти слова, мне думается, вполне выражают чувство гражданской ответственности.

— А у вас есть братья, товарищ комбат?

— Есть две сестры. Обе старше меня. Братьев нет.

— А дети у вас есть?

— Когда я уезжал на фронт, жена была в положении. Ребенок должен был родиться в октябре, а теперь конец ноября. А писем нет...

— Будем надеяться, товарищ комбат, что у вас дома все в полном порядке. Скоро получите письмо... Да, теперь я буду караулить нашего почтаря. Если придет письмо на ваше имя, я хочу лично вручить его вам. А вы, по нашему обычаю, за добрую весть подарите мне коня.

— Обязательно подарю, Жолтай.

— Нет. Этим вы не отделаетесь. Устроите банкет.

— Для банкета нужно много всякой всячины.

— Организационную сторону поручите мне.

— Уж не думаешь ли ты ограбить магазин или склад?!

— Нет. Дело обойдется без грабежа, — смеясь, ответил Бозжанов. — Слава богу, в нашем полку резвятся десятки жеребят. Ну вот, с вашего разрешения заколем одного из них, сварим бесбармак...

— Дай дожить до добрых вестей, тогда будет видно...

— Обязательно! Какой может быть разговор, товарищ комбат!

Потом Бозжанов рассказал о своих братьях, тетках и племянниках. Как я понял, он был младшим в большой, дружной и простой семье, и любимцем матери.

— Мне запомнились, — продолжал Бозжанов, — проводы нас в армию, на фронт. Мать собрала всю семью. После ужина она оставила за столом только нас, братьев, и сказала: «Я родила вас. Я воспитала вас. Но вот вы все выросли, самому младшему из вас исполнилось 25 лет, а я стала настоящей старушкой. Началась, дети мои, война. Никого из вас я не держу. Идите сражаться в рядах своих сверстников. Идите и знайте, что я день и ночь буду с тревогой ждать весточки от вас. Я ни с кем из вас не буду прощаться. Я не пойду никого провожать. Идите, и да сохранит вас судьба. Идите! Туго затяните ремни. Поднимите голову. Смело смотрите вперед! Идите!» Так провожала нас мать.

— Где ваши братья служат?

— Нас разбросало по всему фронту. Кроме меня, все рядовыми воюют.

— И ты человек ближнего боя, Жолтай?

— Да, мы все на переднем крае.

— Ты не женат?..

— Учеба, служба на действительной, финская война... Потом начал было приглядываться к девушкам — нагрянула Отечественная. Короче, некогда было, товарищ комбат.

— Ничего, Жолтай! Победим врага, вернемся домой, тогда ходить в женихах будет гораздо интереснее.

— Стой! — прервал нас грозный окрик.

Я назвал пароль. Из густой тени кустарников вышел боец с винтовкой.

— Это вы, товарищ комбат?

В темноте я не рассмотрел его лица. Мы проехали. Оглянулись назад, я увидел на фоне ночного звездного неба четкий силуэт и про себя повторил: «Человек с ружьем!»

Назначение

Противник прорвался в район Истры. Это было неожиданно. Рубеж реки. Истринское водохранилище, сам город Истра и пересеченная местность далее на юг давали возможность, используя выгодные условия для обороны, задержать противника на долгое время. Но надеждам этим не суждено было оправдаться. И не потому, что наши войска не проявили стойкости. Прорыв был результатом какой-то нелепой случайности — из-за отсутствия бдительности.

Всякая неожиданность, естественно, вызывает если не гнев, то, во всяком случае, огорчение и сопряжена с нервозностью, пока не будет выправлено положение. Однако попытки восстановить положение не увенчались успехом, и нервозность продолжалась. Брешь, пробитая противником, расширялась и углублялась. Как на фронте, так и на флангах наши войска вели сдерживающие бои. Мы вынуждены были отойти, чтобы не попасть в окружение.

Организация отхода или выхода из боя — самое трудное дело, это самый сложный маневр, и не всегда он завершается удачно, так как идущий по пятам противник на каждом шагу навязывает свою волю, заставляет перестраиваться. График, составленный штабом, в этих условиях лихорадочно пляшет, как ртутный столб в капризную погоду. Штаб сердится, жмет сверху. Войскам из-за этого тяжело вдвойне...

В суматохе отступательных боев, когда еще не остыл гнев нового комдива, полковник Капров и майор Елин были вдруг отстранены от командования. Ну, в бою, коль отстранен — пока помалкивай, разбираться некогда... Капрова сменил начальник разведывательного отдела дивизии майор Стариков, а сменить Елина было предложено мне.

Я отказался.

Отец всегда говорил мне: никогда не берись за дело, которого не знаешь, для которого не подготовлен, не дорос. Самое главное, учил он, знать свои способности и все время сознавать свою ответственность перед людьми.

Однако все мои попытки отказаться от высокой для меня чести принять командование нашим гвардейским стрелковым полком, отказаться дипломатическим путем, ссылаясь на свою неопытность, были встречены командованием дивизии неодобрительно. Более того, мне пришлось услыхать грубые окрики и угрозы. Я был уверен — мой покойный учитель Иван Васильевич хвалил меня как командира батальона. Не больше! Зная его серьезный подход к кадрам командного состава, я до сих пор не допускаю мысли, чтоб он когда-нибудь обмолвился о моей кандидатуре на должность командира полка, а тем более в такой сложной обстановке и вместо такого командира, как Елин.

Я продолжал упорствовать. Комдив сочно выругался, встал со своего места. И вдруг — сильный взрыв! С треском обвалился угол комнаты. Дым, гарь, пыль окутали нас.

— Вы живы? — спросил меня комдив.

— Жив!

— Выйдем отсюда.

На улице переполох. Авиация противника бомбит деревню, где разместился штаб нашей дивизии.

Комдив повез меня к командующему армией. Я и его адъютант сидели сзади. Комдив всю дорогу ругал меня и угрожал, что командующий снесет мне башку с плеч. Я молчал.

Ехали мы больше часа.

Оставив меня в машине, комдив с адъютантом ушли. В мучительном ожидании прошло около часа. В голове у меня сумбур. «Я же не отказываюсь воевать, но полк мне пока не по плечу!» Эта мысль в какой-то степени успокаивала меня и бодрила.

— Идемте! — грубо приказал мне высокий капитан, открыв дверцы машины. Я пошел. Грубость его встревожила меня. — Войдите сюда! — приказал все тем же тоном капитан, указывая мне на дверь.

Я вошел и... изумился. Это был просторный класс школы с расставленными для занятий партами. Ни одна парта не была сдвинута с места. На фоне большой черной доски, исчерченной мелом (там были всевозможные военные знаки), за учительским столом, сосредоточенно склонившись над топографической картой, сидел красивый, с продолговатым лицом генерал-лейтенант.

— Разрешите, товарищ командующий? — произнеся, хотя был уже в классе. Генерал медленно поднял голову, встал со своего места и пошел ко мне навстречу между партами. Он был высокий, стройный, молодой. Я приготовился было звякнуть шпорами и выпалить: «Товарищ командующий! Старший лейтенант Баурджан Момыш-улы прибыл по вашему приказанию!» Я уже вытянулся по всем правилам ефрейторского искусства, но генерал улыбнулся и протянул мне руки: