Во имя Науки! Убийства, пытки, шпионаж и многое другое - Сэм Кин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже учитывая всю спешку, в которой проходила эта деятельность, Мониш проявлял поразительное равнодушие к послеоперационному наблюдению пациентов, которое позволило бы убедиться, что лейкотомия действительно эффективна. В первом случае он буквально через несколько часов после операции задал женщине пару элементарных вопросов («Вы предпочитаете молоко или бульон?») и понял, что она не знает, сколько ей лет и где она находится. Через несколько дней он отправил ее обратно в приют, где приступы беспричинного плача возобновились. Тем не менее в начале 1936 года он заявил, что она излечилась, основываясь на впечатлении, что параноидальные приступы и галлюцинации стали менее интенсивными. К этому времени он провел еще семь операций, таким же образом делая инъекции спирта в головной мозг пациентов. Во всех случаях, проводя сходный весьма поверхностный анализ, он заявлял о блестящих результатах.
Впрочем, Мониш втайне опасался, что алкоголь убивает больше клеток мозга, чем он рассчитывал. В итоге он решил сменить тактику и начал резать. Эта новая и, вероятно, усовершенствованная техника предполагала введение тонкого стержня в массив лобных долей. Затем из стержня выдвигалась тонкая проволочная петля, вращая которую можно было «выковырять» фрагменты тканей. Вырезание, судя по всему, хорошо подействовало на первого пациента, и Мониш поставил дело на поток. Прооперировав одного из пациентов, он уже на одиннадцатый день заявил, что тот излечился от психического заболевания. Но это слишком малый срок даже для восстановления после операции на мозге, не говоря уже о том, чтобы судить об ее успехе. На его взгляд, единственная оплошность произошла, когда одна женщина застонала во время операции. Мониш позже выяснил, что причиной этому стала металлическая петля, которая лопнула, будучи введенной в мозг.
В 1936 году Мониш набрал достаточно материала, чтобы опубликовать книгу о лейкотомии. Он заявил в ней, что треть его пациентов излечилась, еще у трети существенно сократились симптомы и трети хотя бы не стало хуже, чем до операции. Учитывая плачевное состояние лечения психических заболеваний в то время, эти результаты должны были представляться потрясающими. Если бы были правдой.
Так или иначе, люди хотели поверить Монишу – они нуждались в надежде на исцеление. Особенно это касалось Соединенных Штатов, где было множество психиатрических клиник на всем протяжении страны, от Тихого до Атлантического океана. Книга Мониша быстро оказалась в руках Уолтера Фримена, разговорчивого, веселого нейрохирурга, который познакомился с Монишем на лондонской конференции. Фримен так же страстно хотел помочь душевнобольным, как и Мониш, – и оказался еще более настойчивым в своем стремлении к добродетели.
Фримен называл себя Генри Фордом в нейрохирургии. Он был тем, кто принес лоботомию в массы.
В 1936 году он работал в Вашингтоне и занимал две должности: одну в университете Джорджа Вашингтона, и вторую – в близлежащем приюте для душевнобольных. Работа в университете ему нравилась. Там у него сложилась репутация яркого преподавателя, способного собрать полную аудиторию даже утром в субботу. В очках, с густыми бровями, с немодной бородой и усами, он напоминал Граучо Маркса, а лекции его были не менее увлекательны. Он умел рисовать на доске двумя руками сразу и приводил в восхищение своих студентов, одновременно изображая две разные части головного мозга, – только мел крошился! Не столь веселой была его привычка выискивать по близлежащим клиникам интересных неврологических пациентов и показывать их перед аудиторией. Например, одна пожилая женщина с деменцией превратилась, по существу, в младенца до такой степени, что у нее пробудился сосательный рефлекс. Фримен продемонстрировал это, дав ей жадно пососать из бутылки, а потом – чубук его собственной трубки («Эту картину они не скоро забудут», – хвастался он в письме). Его студенты, преимущественно мужского пола, настолько любили его занятия, что приводили своих подруг. Это было интересней и дешевле, чем кино.
Вторая работа Фримена, в психиатрической клинике, в отличие от преподавательской, сильно угнетала его. Все обитатели клиники – от пациентов до персонала администрации – казались ему жалкими, несчастными, и пустая трата человеческого потенциала вызывала отвращение. Поэтому, когда Эгаш Мониш опубликовал свою книгу по лейкотомии, где были подробно описаны предлагаемые методы лечения, Фримен пришел в экстаз. Позже он вспоминал, что перед ним «раскрылась картина будущего», нечто подобное религиозному прозрению. Фримен также был не чужд своего рода браваде, и это смелое новое направление в нейрохирургии вполне соответствовало его духу любителя приключений. Он быстро скооперировался с коллегой из университета, нейрохирургом Джеймсом Уаттсом, и приступил к делу.
Книга Мониша вышла в июне 1936 года, а уже в сентябре Фримен и Уаттс положили на операционный стол первых пациентов. Фримен был неврологом, а не нейрохирургом, поэтому сам не проводил операции. Но он был слишком активным лидером по натуре, чтобы просто сидеть и наблюдать за происходящим. Как только Уаттс вскрывал череп, Фримен брал дело в свои руки (надо признать, Фримен был специалистом мирового уровня по анатомии мозга и в этом значительно превосходил Уаттса). Сначала пара просто копировала метод Мониша, извлекая часть мозговых тканей с помощью металлической петли. Постепенно они модифицировали операцию, отказавшись от петли и вырезая ткани инструментом, напоминающим большой нож для масла, – удлиненным лезвием с закругленным концом. Они вводили этот нож в проделанные сантиметровые отверстия в черепе и поворачивали его под разными углами, чтобы перерезать контакты между лобными долями и эмоциональными центрами. Поскольку они использовали новые инструменты и новую технику, они дали всей процедуре новое наименование – лоботомия.
Последние четыре месяца 1936 года Фримен и Уаттс гнали по одному пациенту в неделю, и результаты получались обнадеживающими. Примерно половина их пациентов успокаивались настолько, что возвращались домой к своим семьям. Медики считали, что это значительно лучше, чем жизнь в приюте. Более того, те, кто все-таки возвращался в приют, вели себя гораздо послушнее. Как заметил позже Фримен, хотя и в несколько ином контексте, «уровень шума в палатах значительно снизился, “инцидентов” стало меньше, взаимодействие улучшилось, в палатах стало привлекательнее, поскольку гардинам и цветочным горшкам больше не угрожает опасность быть использованными в качестве оружия».
Разумеется, бывали и неудачи. Орудуя ножом, Фримен иногда задевал кровеносные сосуды, и один из его первых пациентов умер от кровоизлияния. Да и после успешных операций пациенты
