Смерть под старой ивой - Николай Иванович Леонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Воронов швырнул телефон на стол.
– Вот то-то и оно, – сказал сыщик. – Имейте в виду, что я имею полное право задержать всех вас по подозрению в убийстве вашего знакомца Алексея Пантелеева. Разумеется, за исключением вас, барышня. А вас и вас, – Гуров указал пальцем на Екатерину Борисовну и Евгения, – хоть сию минуту. Ну, с вами, конечно, придется повозиться, – теперь сыщик указал пальцем на Воронова. – Как-никак депутатская неприкосновенность. Но, уверяю вас, что вопрос с неприкосновенностью решаемый.
– Мы его не убивали! – с истеричными нотками в голосе произнесла Екатерина Борисовна.
– О да, – согласился Гуров. – Собственноручно – нет. Но… Итак, я повторяю: я буду задавать вам вопросы, а вы – давать на них короткие ответы. Только «да» или «нет». Будем считать, у нас игра такая. Что-то вроде викторины.
Воронов злобно хмыкнул и схватил со стола телефон. Но, подержав в руках, опять швырнул на стол.
– Итак, вопрос первый, – сказал Гуров. – Касается мужской части нашего милого общества. Была ли во вторник вечером драка между вами и Пантелеевым? Да или нет?
– Нет! – ответил Евгений.
– Угрожали ли вы в ходе драки Пантелееву убийством?
– Нет! – ответил на этот раз Воронов-старший.
– Очень хорошо… Теперь – вопрос персонально вам, Игорь Николаевич. Была ли у вас в тот же вечер, после драки и угроз, встреча с неким деревенским оболтусом Мишкой Кряком?
– С кем? – спросил Воронов.
– Выражусь точнее. С одним деревенским пьяницей, которого вы наняли за сто тысяч рублей, чтобы он убил Пантелеева.
– Послушайте…
– Так да или нет?
– Нет! – заорал Воронов.
– Теперь – вопрос персонально к вам, Екатерина Борисовна. Знали ли вы Пантелеева раньше?
– Нет… – не слишком уверенно ответила женщина.
– Замечательно. Ну а эта штучка вам знакома? – Гуров вновь вынул из кармана кулончик и показал его женщине.
– Нет…
– Тогда для чего же вы в самом начале нашей беседы говорили, что с этим кулоном связана какая-то ваша семейная тайна? – напористо поинтересовался Гуров. – Так знакома вам эта вещица или нет?
На этот раз Екатерина Борисовна не сказала ничего.
– Ну вот, – обиженным тоном произнес сыщик. – Такую викторину испортили. Что ж. Тогда придется говорить мне самому. Все по порядку и с того самого момента, как вы, Екатерина Борисовна, будучи еще Катей Кошкиной, по нечаянности столкнули с моста в реку одну милую старушку…
– Виолетта, выйди! – вдруг резко и властно произнес Игорь Николаевич.
– Но… – попыталась возразить девушка.
– Я сказал выйди!
– Выйди, девочка, – мягко попросил Виолетту Гуров. – Зачем тебе терять остатки иллюзий? Это очень больно. Я знаю…
Девушка встала, в нерешительности постояла посреди гостиной и вышла.
– Да, – сказал Гуров, глядя ей вслед. – Так-то будет лучше. Итак, я приступаю к изложению истории вашего благородного семейства. Оно будет кратким, но вместе с тем четким и всеобъемлющим.
– Не надо, – вдруг произнесла женщина.
– Почему же? – удивленно спросил Гуров.
– Просто не надо…
– И как же в этом случае прикажете мне быть? – с еще большим удивлением спросил Гуров.
– Никак, – устало пожала плечами женщина. – Просто уходите. И все…
– И рад бы, но не могу, – ответил Лев Иванович. – И знаете почему? А потому, что никто из вас в ответ на мои вопросы не сказал «да». За исключением вас, Екатерина Борисовна. Да и то сколько раз вы сказали «да», а сколько «нет»? Вот видите… Как же мне уйти? Вы сами посудите…
– Зачем вам нужно ворошить старое? – спросила женщина.
– Должна же быть в мире хоть какая-то справедливость! – ответил Гуров.
В ответ на эти слова Воронов-старший и Воронов-младший дружно фыркнули.
– Вот видите, – усталым тоном произнес Гуров, обращаясь к Екатерине Борисовне. – Они фыркают. Они считают, что к слову «справедливость» следует относиться именно так – с пренебрежением. И фыркать по-лошадиному. Так как же мне после этого взять и уйти? Итак…
– Евгений, выйди! – резко произнес Воронов-старший.
– Это почему? – злым и одновременно удивленным голосом поинтересовался Воронов-младший. – С какой стати? Я тоже хочу послушать!
– Пошел вон! – сказал Игорь Николаевич.
– Ну-ну… – многозначительно произнес Евгений, встал и медленно пошел к выходу. Проходя мимо Гурова, он остановился, зло прищурился и посмотрел сыщику в глаза.
– Видали, как смотрит? – миролюбиво поинтересовался Лев Иванович у родителей. – Ух, как смотрит! Как говорится, его бы воля…
– Воля? – нехорошо оскалив зубы, переспросил Евгений. – Воля, она моя и есть. Потому что я здесь хозяин. И там, – он повел рукой, – я тоже хозяин. Везде я хозяин, понял? А ты-то кто есть? Шавка, которая тявкает на слона! Что вы с ним цацкаетесь? – глянул он на родителей. – Гоните его! Что он нам может сделать?
– Пошел вон! – повторил Воронов-старший.
– Иди, мальчик, иди, – прежним мирным тоном произнес Гуров. – Посиди в предбаннике, почитай журнальчик. Да гляди, далеко не уходи. Ты мне еще понадобишься.
– Как же мне все надоело… – застонала Екатерина Борисовна. – И когда это кончится?
– Боюсь, что не скоро, – кратко сказал Гуров. – Итак, позвольте мне наконец начать.
Он встал и подошел к окну. Крячко был на месте. Теперь он уже не копался в моторе машины, а о чем-то беседовал с деревенским дядькой. Лев Иванович отвернулся от окна и взглянул вначале на Екатерину Борисовну, а затем на Воронова.
– Девочка Катя Кошкина за рулем подаренных папой «Жигулей», веселый балбес Леха Пантелеев рядом, узкий мост, на котором не разминуться, и невесть откуда взявшаяся на мосту старушка – всю эту прелюдию мы опустим, – начал Гуров. – Не станем также в подробностях касаться и последующей сцены в салоне «Жигулей», дабы не показаться бестактным. Скажем лишь, что тогда-то Катя Кошкина и совершила свое первое преступление. Во-первых, «уронила» в реку старушку, во-вторых, постаралась скрыть совершенное преступление. По сути – убийство, совершенное по неосторожности. Не пугайтесь, Екатерина Борисовна, чего уж там. За это преступление вы не понесете наказания, разве только – моральную ответственность перед собственной совестью. Нет уже ни того государства, ни тех законов, да и единственного свидетеля – Лехи Пантелеева – тоже уже нет. Так что… – Гуров развел руками.
Он встал и вновь подошел к картине с нарисованными изломанными линиями. Луч клонящегося к закату солнца касался полотна, и от этого линии на картине выглядели еще сумбурнее и бессмысленнее. Во всяком случае, Гурову
