Возрождение Феникса. Том 1 (СИ) - Володин Григорий Григорьевич

— Возможно ли, чтобы обход провел Арсений? — Анфиса стреляет в мою сторону глазками.

— У меня математика, — вздыхаю. Женщина, что ты чудишь?

— Конечно, Анфиса Аркадьевна, — директор точно включил звуковой фильтр. — Как ваш друг, Арсений будет в составе делегации, которая всё вам подробно расскажет. Пойдемте в школу. Там подождете минуточку в холле, пока не подойдет председатель учсовета со своими подчиненными.

И мы двигаемся обратно в школу. Внутри директор указывает княжне на стенгазету, висящую среди объявлений и расписаний уроков.

— Вот работа нашего достойного клуба журналистики. Почитайте минутку, а я пока сбегаю за делегацией из учсовета, — и он спешно убегает в сторону лестницы.

Анфиса вовсю смотрит на стенгазету. Там как раз выставлен разворот месячного выпуска. А на развороте — никто иной как я. Стою на арене турнирного клуба, распахнув полы пиджака. Хищно взметаются на волю пылающие Рароги, огненным вихрем закрывая трибуны за моей спиной.

— «Победитель майской дуэли…», — зачитывает княжна и улыбается. — Ты прямо местная звезда, Арсений.

— Анфиса, зачем ты пришла? — огорошиваю ее серьезным тоном.

Она растерянно оборачивается. Уловила недовольные интонации в голосе. Еще бы, я их специально не сдержал.

— Вечером мы с Людой хотели сходить в клуб на танцульки. Крис, Кит, Аркадий уехали, вот я и хотела заручиться твоим обещанием, что ты нас сопроводишь как кавалер, — замолкает и, догадавшись, спрашивает серьезно. — Я слишком наглею, Арсений?

— Анфиса, мне совсем не влом спроводить тебя на танцы. Но что я сказал на парковке? — терпеливо спрашиваю. — Аж два раза.

Секунду она вспоминает, а потом расстроенно опускает голову.

— Что у тебя математика.

— У меня математика, а ты слышишь только себя, — хмурюсь, стараясь не перебарщивать с выплеском магнетизма.

— Я просто хотела с тобой немного поката…

— Анфиса, дай мне закончить, — она замолкает. — Скажу тебе один-единственный раз. Я не заборный столб, который всё стерпит. Это понятно?

Ее лицо вспыхивает, как рассветный горизонт. Есть от чего смущаться: только что я сказал, что она ведет себя, как псина, которая пытается пометить понравившийся заборный столб.

— Арсений, — она насупливает брови. — Кажется, ты забываешься. Мы друзья, но я всё же твоя княжна.

Глупая юность. Сама не знает, чего хочет.

— Вот как? — изгибаю бровь. — Значит, ты хочешь, чтобы между нами остались только вассальные отношения?

До нее доходит, что еще немного и оборвет все концы. Княжна качает головой.

— Нет, не хочу.

— Тогда нам обоим нужно остыть, а кому-то еще и разобраться в себе, — я резко разворачиваюсь и, обогнув идущую навстречу делегацию из членов учсовета, иду в свой класс.

— Так и сказал? — спрашивает Анатолий своего сына, оторвавшись от бумаг. — Это точно, Виктор?

— Точно, пап, — мнется парень у порога отцовского кабинета. — Ребята из учсовета всё слышали. Беркутов заявил княжне Анфисе, что ей нужно остыть. Не веришь мне, взгляни на Машку.

— На племянницу? — не понимает Свиридов-старший. — А что с ней?

— Да с самого утра вся светится. Сейчас сидит в саду и на ромашках гадает. А всё оттого, что ей учсоветовцы тоже растрепали. Теперь она думает, что Беркутов свободен. Он же, скотина, нравится нашей Машке.

— Да, тоже заметил, — задумчиво кивает Анатолий. — Что ж, если Беркутов по дурости порвал отношения с княжной, то это замечательно. Подождем недельку, понаблюдаем. И, если всё подтвердится, ударим.

— По заводу?

— Куда ж еще, — набивает трубку Анатолий. — Щенок избавился от моих шпионов, добился точки безубыточности на этих репликах автоматов и маршрутизаторах. Если вообще не баснословной прибыли. Бухгалтерия пока не закрыла квартал, поэтому не знаю. Да даже если бы закрыла, фирма не публичная, и мне больше не у кого вытребовать финансовую отчетность. Поэтому нужно бить. Бить так сильно, чтобы щенок не смог восстановить оборудование. Только Машке ни слова, понял? На всякий случай, а то вдруг не стерпит и побежит спасать своего, кхм, возлюбленного.

— Обижаешь, пап. Я могила.

— Ну, Арсений, готовься получить тумаков, — сообщает Ира. А сама волнуется и искоса на меня посматривает.

Уроки закончились, тренировки тоже, и вот мы с рыжей девушкой сидим на кожаном диване ее машины. Перегородка с водителем опущена, чтобы барышня не оставалась наедине с посторонним мужчиной.

— Привезешь гостя к себе домой и изобьешь? Как невежливо, сударыня, — цокаю языком.

— Как вот можно всё так извратить, Беркутов? — поражается Ира моему таланту. — Даже священный бой, пускай и учебный.

— Я просто люблю остроумие, — подмигиваю.

— Не уверена, — сомневается она.

— Почему же?

— Ты слишком избалован женским окружением, чтобы уметь любить, — Ира неожиданно подмигивает в ответ.

— А ты сначала проверь, чтобы такое заявлять, — не остаюсь в долгу, и она фыркает, отвернувшись к окну. А я уже знаю, почему во время разговоров местные барышни отворачиваются к окнам. Ладно, щеки, но красные ушки поворотом головы не спрятать.

Особняк Груздевых находится прямо в городе. Весь тупик Трехсвятской улицы занят ансамблем их строений.

Дверь нам открывает слуга. Выходим и, по мощенной мелкой плиткой тропинке, следуем через сад в двухэтажный дом. Изучаю строение взглядом. Усадьба очень старая, реставрированная буквально с нуля. Даже фундамент, похоже, заново перебирали. В просторном холле, вместе с еще парой служанок, нас встречает высокий мужчина с огненными бакенбардами.

— Папа, здравствуй, — приветствует Ира отца, с намеком глянув на меня. — Это мой одноклассник, Арсений Беркутов. Арсений, перед тобой мой отец, Кузьма Станиславович.

— Господин Кузьма Станиславович, — протягиваю ладонь мужчине как равному, чем вызываю удивление у него и его дочери. А как иначе? Пускай я всего лишь наследник, но фактически — глава рода. Да и официальному признанию мешает только возраст. Так что нет, никаких поклонов перед равными родами. Феникс — птица гордая.

Секунду обдумав, Кузьма обменивается со мной крепким рукопожатием. Ну и славно, что не стал кочевряжиться.

— Взаимно, Арсений…

— Всеволодович.

— Взаимно, Арсений Всеволодович, — он усмехается дочери. — И давно, Ира, ты мальчиков к себе водишь?

— Папа, мы пришли спарринговаться, — ровным тоном отвечает барышня.

— А, так это тот самый сударь с тростью? — приподнимает Кузьма рыжие брови. Значит, Ира успела наплести обо мне родителям. — Пойдемте-ка сначала попьем бодрящий чай. Перед боем самое то.

После его предложения отчетливо звучит фырк дочери, но глава игнорирует ее недовольство. Спустя пару минут мы уже сидим в гостиной и попиваем насыщенный зеленый чай.

— Итак, Арсений, — хитро смотрит на меня Кузьма. — Арнис?

— Нет, филиппинскую рукопашку не знаю, — качаю головой. — В детстве меня учил древний тибетский мастер, нанятый родителями. Это боевое искусство ни на что не похоже.

Ира удивленно распахивает ротик. Мда, сказочно звучит. Но что еще остается?

— Заинтриговал, сударь! — глава порывисто дергает себя за бакенбарду. — Я ведь тоже ездил в Тибет. — Твою ж мать! Надо было про Африку врать. — Очень хорошо знаком с техниками Маг Цзал.

— Это другое искусство, — отпиваю горячий напиток.

— Какие удары в нем преобладают? — живо интересуется глава. — Как в Маг Цзал, дробящие? Для разрушения мышц, костей и суставов противника?

— В основном, захваты и броски. Еще проникающие удары, Кузьма Станиславович.

— Это что? — озадаченно чешет он лохматую скулу.

— Атаки, основанные на «сбросе» ударно-динамической волны вглубь тела противника. Тогда повреждаются внутренние органы. Удобно применять против более сильного противника.

— Сказка какая-то! — теряется Кузьма. — Против доспеха же не сработает.

— Сработает, — возражаю. — Если правильно влить живу в удар в живот противника, то разорвет печень. Сквозь доспех. Но нужно очень много живы. У меня, например, сейчас столько нет. Могу только нанести слабое повреждение.