Песнь моряка - Кен Кизи

Алиса посмотрела на часы. Первый день месяца сегодня, и почти двенадцать. Она потерла лицо. Она никогда не спала до двенадцати. Она не сидела на скуте, как большая часть города, так с чего бы ей вдруг так долго спать? Обычно она вскакивала с кровати по команде одного лишь внутреннего будильника, даже если не нужно было дежурить на консервной фабрике или выходить в море. Но с прошлой недели, когда она согласилась на эту дизайнерскую работу, – притом что Кармоди нет, а Саллас и его раста-оруженосец где-то болтаются, – внутренний будильник, похоже, тоже ушел в отпуск.

Она стерла записи на автоответчике, перемотала ленту и побежала обратно по маленькой винтовой лестнице разогревать в микроволновке остатки кофе. Затем открыла на ноутбуке подковообразную схему расположения коттеджей и принялась ее рассматривать сквозь кофейные пары. Ладно, с одним будет просто – Старый Норвежец из номера 4. Сроки вышли как минимум месяц назад не только на сам номер, но и на его маленькую плоскодонку. Он укатил на ней из залива за несколько месяцев до того, сказав, что ему скучно и что он идет в Ном на собачьи бега.

– Неделя-другая, да и все, вернусь к открытию гиллнетов.

Звонки в Ном не пролили свет на его местонахождение. Ходили разговоры, что старый скандинав на этот раз уж точно потонул и что его гиллнетную квоту пора выставлять на аукцион, но никто всерьез этому не верил. Норвежец пропадал не в первый раз и всегда рано или поздно являлся на своей скорлупке обратно, обойдя на ней всю карту: Сиэтл… Лима… Пуэрто-Валларта… однажды даже с Гавайев. Никто не понимал, как он умудрялся уплыть так далеко без приборов, а потом еще вернуться.

– Это новое японское течение, – объяснял Норвежец. – Держись потока, да и все.

Вторым будет номер 7, в котором сейчас обитает пара юных отмороженных канадцев, Навидады. Дети родом из Масатлана проскочили в Куинак через Канаду, чтобы «купить жилье и пустить корни». Они, однако, оказались слишком застенчивыми, чтобы ради работы обивать пороги доков, чтобы добыть денег, чтобы купить жилье. Они не платили за номер уже восемь недель. Парень казался достаточно способным и настойчивым, у него были фотографии, подтверждавшие, что еще в Мансанильо он ходил выслеживать тунца, с его энергией и опытом он вполне мог бы стать моряком, если бы не комплексовал из-за плохого английского. Он не мог заставить себя куда-то пойти и спросить насчет работы. Он не мог даже пойти и спросить насчет дров. Так что большую часть времени пара проводила в кровати, перед телевизором с мыльными операми из локалки «Медвежьего флага», укрытая горой отельных простыней.

Алиса их жалела, но продлять им аренду означало просто оттягивать неизбежное. Южане часто приезжают сюда с намерением пустить корни, но это мало кому удается. Навскидку в голову приходил только Грир, как пример успешной трансплантации из тропиков: он прожил здесь уже десять лет, однако и у него с корнями было плоховато.

С третьим коттеджем труднее всего. Расстелив на столе календарь, Алиса глотнула кофе. Но не успела даже начать перебирать варианты, как раздался выстрел – пистолетный, черт побери, выстрел почти прямо под ней – крак! – и следом тонкий девчоночий визг. Еще два выстрела и еще больше визга. Похоже, из обиталища жены и дочек Папы-папы.

Алиса сунула ноги в резиновые сапоги и схватила дробовик, который Кармоди приучил ее держать под крышкой стола. Это была двустволка десятого калибра, обрез со стволом всего на пару сантиметров длиннее законного минимума. Алиса хваталась за нее несчетное число раз, хотя никогда не стреляла. Кармоди говорил, что и не понадобится.

– Сама увидишь: один вид двух черных дырок нахрен отбивает охоту выпендриваться у любого недоделанного головореза. Вот и не стреляй, пока не будешь нахрен знать, что это нахрен надо, – инструктировал он ее, – а если уж стреляешь, старайся не жать на оба курка разом. Десятый калибр хрен потом найдешь. Плюс раздробишь ключицу.

Алиса вышла на ярко освещенный двор с ружьем в руках, готовая перестрелять всех нахрен. Собственная тень на ракушечной земле напомнила ей одну из подделок под пещерные рисунки, на которые так падки туристы, – воин с копьем, правдиво-банальный и всеми любимый. Ощущение было дурацкое. Ничто не превращало ее в полную идиотку в собственных глазах лучше, чем собственный правдиво-банальный вид. Но тут она услыхала новый острый крак! и поспешила вперед, забыв про тень. За этим пистолетным щелчком последовал разноголосый вой и задавленный стон. Звуки доносились из номера 5, откуда же еще. Она побежала по ракушкам к дверям коттеджа. Штор на окнах не было, но она все равно не могла рассмотреть, что делается внутри. Как и многие постояльцы, которым приходилось самим себя отапливать, семейство Папы-папы спасалось от холода, заклеивая окна слоями вискина. Через пленку не было видно ничего, кроме смутно дерганого шевеления. Алиса достала запасной ключ, громко лязгнув им в спешке. Никто за дверью этого даже не заметил. Стоны продолжались – с хрипами и подвываниями. Затем новая серия резких щелчков. По звуку похоже на маленький целевой пистолет, заряженный «пионерами», – возможно, пустяковина двадцать второго калибра. Кто-то весьма удивится, увидев большую десятку Кармоди. Ключ наконец сработал, Алиса пнула дверь и шагнула внутрь, пригнувшись, как спецназовец.

Первым делом ее поразил запах – густая тошнотворная смесь органики с неорганикой. Она раздражала ноздри и до слез обжигала глаза. Оставалось только моргать и кашлять. Когда зрение вернулось, у Алисы перехватило дух при виде сцены, что продолжала разыгрываться, несмотря на ее появление. На голой пружинной сетке кровати качался на коленях Папа-папа, его коричневую задницу, теперь окончательно голую, покрывали красные полосы. Одной рукой он цеплялся за кроватный столбик, другой – сжимал деревянную пони. Пурпурная грива развевалась в воздухе, а пурпурный пластмассовый нос зарывался в заросли одной из дочерей Папы-папы – старшей, подумала Алиса. Девочка полулежала на матрасе с опухшей улыбкой и в персиковой ковбойской шляпе. Средняя дочь была рядом с сестрой – опиралась на локоть и курила сигарету. На ней была замшевая жилетка и галстук-боло. На самой младшей красовался головной убор с перьями, ленточками и колокольчиками. Она стояла перед отцом на четвереньках, выла через нос и бренчала колокольчиками, как северный олень. Алиса с большим трудом удержала в желудке три чашки кофе, – выплеснувшись наружу, они неплохо дополнили бы сцену.

В изножье кровати стояла Женушка-жена. На ней тоже была новая ковбойская шляпа и пара подходящих по цвету сапог. С узором из