Законы исчезновения - Борис Иванов

А увеселения и умиротворения душа Его Величества настоятельно требовала всякий раз после беседы с господами колдунами. Беседы эти приводили монарха в прескверное состояние духа, и, лишь изливая накопленную в сердце — за время многочасовых прений Верховной Коллегии — досаду своему верному Гейнцу и заполняя — с небольшими интервалами — освобождаемое этой досадой пространство глотком-другим доброго вина, Отец Народов и Брат Богов постепенно вновь становился самим собой. Беседы с Гейнцем волшебным образом возвращали ему силы, чтобы нести далее по жизненному пути крест Императора Сумеречных Земель, Гаранта законности и Арбитра споров... А также обладателя еще тридцати шести или тридцати семи титулов, но уже менее важных и не обязательных в неофициальной обстановке.

Так было и в этот раз. Его Величество вошел в кабинет, устало подволакивая ноги и язвительно улыбаясь. Собственно, только язвительную улыбку и могло по-настоящему выразить его благородно-утонченное, но все-таки как-то по-щучьи скроенное лицо. Вообще, что-то было не так не только с лицом, но и со всей фигурой Императора. И широкоплеч он был, и строен, в точности как и целая череда его предков, чьи портреты — в полный рост, и на коне верхом — украшали анфиладу внутренних покоев дворца. Однако ни величественная осанка, ни благородное серебро волос и бороды, ни орлиный взгляд не делали его настоящим Императором. Что-то неуловимое подсказывало постороннему глазу, что предъявленный на обозрение внешний облик Его Величества Тана XXIII скрывает на самом деле товар с гнильцой.

— Маги — вот оно, истинное зло нашего времени! — доверительно сообщил удрученный монарх своему верному слуге и без сил опустился в кресло.

За этим последовали откровения, составленные в более крепких выражениях.

Надо заметить, что основания для того, чтобы быть откровенным именно с Гейнцем, у Его Величества были. Ну хотя бы потому, что династия Сигурдов — дворецких сначала королей, а затем Императоров Сумеречных Земель — могла своей древностью посоперничать с любой из ветвей Высочайшей Фамилии, из которых и рекрутировались все короли и Императоры этого края. И все эти короли и императоры по старинной традиции в гораздо большей степени полагались на своих дворецких, чем на подаренных любящей злые шутки Судьбой родственников и уж тем более на самостоятельно прогрызших себе дорогу к власти министров и маршалов. Сигурды никогда не подводили Престол. Бывало, что Престол давал маху. Сигурды — никогда.

Свои сентенции о злокозненности колдовской гильдии Его Величество произносил регулярно и всякий раз — до крайности выразительно. Но сегодня день выдался и вовсе уж неудачный, потому, опорожнив наполовину кубок красного, Император уточнил свое мнение о мерзком ему «шаманском отродье» в выражениях особо сильных — из тех, что монаршим устам произносить вроде бы и не пристало... Гейнц сочувственно кивал и заботливо поправлял подушечку под монаршим затылком.

Сочувствия Государь и впрямь был достоин. Уже хотя бы потому, что в своей неприязни к Колдовскому Сословию находился где-то на грани раздвоения личности. Не мог он в этой неприязни быть последовательным по той простой причине, что, для того чтобы иметь право председательствовать на заседаниях Верховной Коллегии люто ненавидимой им Гильдии Магов, Его Величество и сам должен был быть магом. Притом не просто магом, а Магом Высокого Дома, посвященным в необходимые для того Таинства и прошедшим не менее необходимые Испытания. И в далеких теперь отрочестве и юности нынешний монарх, а в ту пору только еще Принц-Наследник был согласно древней традиции обучен колдовским наукам в Скрытых Монастырях и вполне мог теперь при желании гасить взглядом свечи, останавливать в полете малых птах или, скажем, раскуривать трубку от своего левого мизинца. Однако же умениями этими брезговал пользоваться и за упоминание о них, бывало, карал усекновением языков или других частей того или иного излишне болтливого организма — вплоть до головы.

Полагали, что неприязнь эта брала свое начало в детских годах Государя, когда перед пострижением в послушники Тайной Обители малолетний Наследник Престола проходил домашнее обучение под руководством Черного Настоятеля Коронаса — личности во всех отношениях омерзительной, но крайне авторитетной как при дворе, так и среди знатоков колдовских ремесел. Слухи об отношениях малолетнего воспитанника и его зловещего воспитателя ходили разные. В том числе и такие, за которые лишали дворянского, а то — вдобавок — и еще какого жизненно необходимого достоинства.

Так или иначе, но факт остается фактом — восшествие на престол Тана Алексиса сопровождалось — помимо трехдневных Неминуемых Торжеств и Высочайшей Амнистии — еще и Высочайшим Рескриптом. Рескрипт предписывал: всех представителей рода Коронасов, коих изловить удастся, подвергнуть моральной укоризне с последующим полным поражением в правах и публичным четвертованием. Сия крайняя мера была, впрочем, тут же — под влиянием Гильдии и Сената — заменена высылкой всего упомянутого рода на Чумные земли — на прокорм и правление. Воспитание же собственного наследника император Тан — скрепя сердце — доверил магу Озрику из рода Мегалов, славного своим благочестием.

Однако именно Озрик на позавчерашнем и сегодняшнем заседаниях Коллегии играл первую скрипку в стройном оркестре оппозиции, не желавшей принимать самых убедительных доводов Председательствующего. А Председательствующий, то бишь Император Тан собственной персоной, просто обязан был — в силу клятвы, данной им Неназываемому, — убедить Гильдию повлиять на исполнение Предсказания, явленного трое суток тому назад. Предсказание тем и хорошо, что исполниться может так, а может и иначе. Смотря что разуметь под словами всегда нарочито темными. В данном случае Стоящий над Царями категорически требовал, что исполниться оно было должно в соответствии именно с его — Неназываемого — и ничьими больше пожеланиями.

Маги же вертелись, словно ужи под вилами, и уводили обсуждение этого недвусмысленного пункта повестки дня куда-то в сторону философических споров и умозрительных построений. Императору уже тошно было от их явно злонамеренного словоблудия.

— Стоит мне призадуматься, — вздохнул он, — не слишком ли я возвысил этого Озрика и не слишком ли много прав дал этой чертовой Коллегии. Плесни-ка еще немного кносского, Гейнц...

Однако спокойно вкусить дары кносских винокурен Его Величеству не удалось. Колокольчики сигнала Срочного Обращения рассыпали по внутренним покоям Дворца мелодичнейшую трель, ничего хорошего не предвещавшую. В ответ на раздраженно-величественный кивок монарха Главный Дворецкий молниеносным и в то же время исполненным достоинства движением поднес к уху трубку селектора. Выслушав нечто очень короткое и очень важное, он почтительно склонился к нервически закопошившемуся в своем кресле Величеству.