Нагие и мёртвые - Норман Мейлер

Выражение лица Крофта сразу же изменилось, в глазах появились искорки возбуждения.

— Давай трогайся, Ред, — предложил он. — Галлахер и я догоним тебя через пару минут.

— Хочешь, чтобы я повел японца? — с трудом выдавил из себя Ред. Ему очень не хотелось бы этого, он все еще не мог взглянуть японцу в глаза.

— Нет, — спокойно сказал Крофт. — Мы с Галлахером возьмем его на себя.

Ред понял, что Крофт задумал что-то неладное.

— Если хочешь, я могу взять его, — предложил он еще раз.

— Нет, нет, мы позаботимся о нем сами.

Ред посмотрел на неподвижно лежавшие на зеленой траве тела японских солдат. Над тем, у которого взрывом гранаты было изуродовано лицо, уже кружились мухи. Реда снова охватило чувство нереальности всего происходящего. Он перевел взгляд на пленного японца. Ему не давал покоя один и тот же вопрос: почему ему стыдно смотреть японцу в глаза? «Господи, как я вымотался!» — подумал он. Ноги Реда слегка дрожали, когда он нагнулся, чтобы поднять с земли свой автомат. Он чувствовал себя слишком уставшим, чтобы что-то говорить.

— О'кей, увидимся там, наверху, — пробормотал он.

По какой-то необъяснимой причине Ред чувствовал, что ему не следовало бы уходить. Когда он поднялся по склону и вышел на тропу, его снова охватило чувство вины перед японским солдатом.

«Ублюдок этот Крофт», — подумал он. Лихорадочная дрожь у него не проходила, несмотря на все усилия.

Когда Ред ушел, Крофт сел на землю и закурил сигарету. Он курил ее сосредоточенно, размышляя над чем-то и не произнося ни слова. Галлахер сел рядом и бросил взгляд на японского солдата.

— Давай покончим с ним и пойдем, — неожиданно выпалил он.

— Не торопись, — мягко сказал Крофт.

— А какая польза мучить этого несчастного ублюдка? — спросил Галлахер.

— Он же не жалуется, — полувопросительно, полуутвердительно отпарировал Крофт.

Но японец как будто понял, о чем они говорят, опустился вдруг на колени и начал рыдать и умолять их пронзительным голосом. Он то и дело просительно протягивал к ним руки, а потом неистово бил ими по земле, как бы отчаявшись в том, что они поймут его.

В неудержимом потоке слов Галлахер различал только часто повторявшиеся «куд-сай, куд-сай».

Галлахер был слегка потрясен той внезапностью, с которой начался и кончился бой. Появившееся было на миг сострадание к пленному тут же исчезло и сменилось сильнейшим раздражением.

— А ну-ка прекрати свои «куд-сай, куд-сай»! — крикнул он на японца.

Солдат умолк на несколько секунд, но потом снова начал завывать и причитать. Звучавшие в его голосе отчаяние и мольба злили Галлахера все больше и больше.

— Ну что ты размахиваешь руками? Прекрати, говорю! — презрительно крикнул Галлахер.

— Да успокойся ты, — снова сказал ему Крофт.

Не вставая с колен, японский солдат подполз ближе к ним. Галлахер с отвращением смотрел в его черные умоляющие глаза. Одежда японца сильно пахла рыбой.

— Всегда от них воняет этой проклятой рыбой, — раздраженно сказал Галлахер.

Крофт продолжал пристально разглядывать японца. Он как будто был взволнован, потому что хрящи около его ушей непрерывно вздрагивали. На самом деле Крофт ни о чем не думал, просто его беспокоило сильное ощущение какой-то незаконченности: он все еще ждал того выстрела, который должен был произвести Ред. Он даже больше, чем Ред, ждал тогда момента, когда в тело японца вопьются пули и оно задергается в конвульсиях, но этого не произошло, и Крофт испытывал теперь сильнейшее чувство неудовлетворенности. Крофт посмотрел на свою сигарету и импульсивно протянул ее японскому солдату.

— Для чего ты это делаешь? — удивленно спросил Галлахер.

— Пусть покурит, — спокойно ответил Крофт.

Солдат жадно затянулся сигаретным дымом, но сделал это машинально. Он неотрывно и с большим подозрением смотрел на Крофта и Галлахера; на его скулах поблескивали капельки пота.

— Эй ты, садись, — обратился Крофт к японцу.

Японский солдат посмотрел на него непонимающим взглядом.

— Садись! — повторил Крофт, пояснив руками приглашение сесть.

Опершись спиной о дерево, японец присел на корточки.

— У тебя есть что-нибудь поесть? — спросил Крофт у Галлахера.

— Плитка шоколада из пайка, — ответил тот.

— Ну-ка давай ее сюда, — сказал Крофт.

Взяв плитку у Галлахера, он передал ее японскому солдату. Тот уставился на него вопросительным взглядом. Крофт показал японцу, что надо есть. Поняв, чего от него хотят, солдат развернул обертку и вынул шоколад.

— Ну конечно же он голоден, — произнес Крофт с сочувствием.

— К чему вся эта комедия? — спросил Галлахер. От обиды он готов был чуть ли не заплакать: шоколад он берег целый день, а Крофт вот так запросто взял и отдал его япошке. — Этот ублюдок действительно очень худой, — добавил он с чувством превосходства и сострадания, такого сострадания, какое появляется при виде дрожащего под дождем щенка. Однако увидев, как во рту японца быстро исчез последний кусочек шоколада, Галлахер пробормотал сердито: — Ну и свинья же он.

Крофт думал в этот момент о той ночи, когда японцы пытались форсировать маленькую речушку; по его телу пробежала нервная дрожь. Он долго смотрел на японского солдата. На какой-то момент Крофта охватило сильное чувство душевного волнения, настолько сильное, что он крепко стиснул зубы. Если бы Крофта спросили, что лежало в основе этого чувства, он не ответил бы. Он отстегнул флягу и выпил несколько глотков воды. Японский солдат жадно наблюдал за каждым его движением. Неожиданно для себя Крофт протянул флягу японцу.

— На, пей. — Он пристально смотрел, с какой жадностью тот выпил почти всю воду.

— Будь я проклят! — воскликнул Галлахер. — Что происходит с тобой, Крофт?

Не ответив Галлахеру ни слова, Крофт продолжал испытующе смотреть на японца. По лицу солдата текли слезы радости. Неожиданно он широко улыбнулся и показал пальцем на грудной карман своей рубашки. Подойдя к японцу, Крофт вытянул из его кармана бумажник и раскрыл его. В бумажнике лежала фотокарточка: японский солдат был сфотографирован в гражданской одежде, рядом с ним была его жена и двое маленьких детей с круглыми кукольными лицами. Широко улыбаясь, солдат показал рукой, насколько выросли уже его дети.

Галлахер посмотрел на фотографию и почувствовал боль. Он вспомнил о своей жене и попытался представить себе, как будет выглядеть ребенок, которого она вот-вот должна родить. Вдруг он осознал, что, может быть, именно вот сейчас у жены роды. Неизвестно почему Галлахер радостно сообщил японцу:

— Через пару дней у меня тоже будет ребенок.

Японский солдат вежливо улыбнулся, а Галлахер сердито показал на себя и, вытянув вперед руки, изобразил, как будет качать ребенка.

— Уа, уа, — пояснил он.

— О-о-о, — протяжно сказал японец. — Ти-сай, ти-сай!

— Да, да, чи-зай, — повторил Галлахер.

Японский солдат медленно покачал головой и снова улыбнулся.

Крофт подошел к японцу и дал ему еще одну сигарету. Прикурив от зажженной Крофтом спички, солдат низко поклонился и радостно произнес:

— Аригато, домо аригато.

Крофт почувствовал, как от возбуждения и прилива крови застучало в голове. На лице японского солдата снова появились слезы радости, но на Крофта это никак не подействовало. Его взгляд скользнул по кустам и остановился на одном из лежащих на земле трупов — над ним кружились мухи.

Пленный японский солдат глубоко вздохнул и сел на землю, снова опершись спиной о ствол дерева. Он закрыл глаза, и на его лице впервые появилось выражение покоя, даже сонливости. Крофт почувствовал, что от напряжения у него пересохло во рту и в горле.

До настоящего момента он, собственно, ни о чем не думал, а теперь внезапно вскинул свой автомат и прицелился в голову сидевшего у дерева японского солдата. Галлахер громко запротестовал. Японец недоуменно открыл глаза. Он не успел даже изменить выражение своего лица, как в тот же миг раздался выстрел, и на его лбу появилось темное кровавое пятно. Солдат наклонился сначала вперед, а потом безжизненно повалился на правый бок. На его лице осталась улыбка, но она казалась теперь глупой…

Галлахер попытался было что-то сказать, но не смог. Его сковали отчаяние и страх. Снова на какой-то момент он вспомнил свою жену. «Боже, спаси Мэри, спаси Мэри», — скорее подумал он, чем произнес, не отдавая себе отчета в том, что хотел этим сказать.

Крофт не сводил взгляда с убитого японца почти целую минуту.

Биение его сердца стало утихать, напряжение ослабло, сухости во рту и горле он больше не чувствовал.

Неожиданно Крофт понял, что какая-то частица его мозга все время была занята мыслью об убийстве пленного японца, эта мысль не выходила у него из головы с того момента, когда он послал в лощину Реда. Теперь он почувствовал себя освободившимся от этой мысли. Улыбка на лице убитого японца рассмешила Крофта. «Чертовщина», — пробормотал он сквозь смех. Ему снова вспомнились японцы, пытавшиеся форсировать реку. Он со злобой толкнул ногой тело убитого.