Такое долгое странствие - Рохинтон Мистри

Было без трех минут два. Диншавджи использовал оставшееся время для «окучивания» Лори Кутино. В последние недели, подстрекаемый другими мужчинами, он осмелел. Теперь он напевал «Рок круглые сутки»[169], настаивая, чтобы она с ним потанцевала, и гарцевал вокруг стула, на котором она сидела, кротко ожидая конца обеденного перерыва. Очень скоро на лысой голове Диншавджи заблестели капельки пота. Он раскачивался и извивался, размахивал руками, откидывал голову назад и время от времени делал выпады тазом.

Глядя на него, Густад опасался, как бы в пароксизме своей жалкой клоунады он не забыл на столе у Лори роковой конверт. Он вообще с каждым днем все больше тревожился за Диншавджи из-за его болезненного вида, пергаментного лица, взгляда, с трудом скрывающего боль. Но в то же время его приводило в отчаяние нескромное поведение друга, наносившее ущерб его достоинству. Диншавджи вел себя так, словно забыл обо всем, подобно средневековому больному чумой, который понимает, что достоинство и прочие роскошества, подобающие здоровому человеку, для того, кто потерял последнюю надежду, – всего лишь ненужные излишества.

Закончив петь, он остановился и, задыхаясь, сказал:

– Лори Кутино, Лори Кутино, как-нибудь я должен показать тебе своего маленького кутенка. – Она улыбнулась, не зная значения этого парсийского сленгового слова, означавшего мужской член. – Да-да, – продолжил он, – тебе понравится играть с моим сладким кутенком. Мы здорово повеселимся.

Она вежливо кивнула, а стоявшие вокруг мужчины загоготали, толкая друг друга локтями. Диншавджи зашел слишком далеко. Но Лори снова улыбнулась, немного озадаченная, и сняла чехол со своей пишущей машинки.

Мужчины стали неохотно расходиться по своим рабочим местам: минутная стрелка неумолимо ползла вверх. Густад проводил Диншавджи до его стола и на прощание напомнил:

– Не забудь принести мне депозитную квитанцию для отчета.

Схема сработала идеально.

– Все прошло без сучка без задоринки, – доложил Диншавджи на следующий день за обедом. Густад передал ему очередную пачку и посоветовал сбавить энтузиазм относительно Лори на тот период, пока они помогают майору, чтобы не привлекать к себе внимания.

– Наоборот, яар, наоборот! – возразил Диншавджи. – Это самый безопасный способ поведения. Пока я продолжаю свои дурачества, я – нормальный Диншавджи. А если я вдруг стану серьезным, люди начнут пристально наблюдать за мной, чтобы понять, что со мной не так.

Густад собирался сказать ему, что он старый дурак, но после этих слов ему не хватило духу отругать друга. А ведь Диншу прав, подумал он. Особенно учитывая, что чем хуже его состояние, тем трудней ему оставаться «нормальным Диншавджи».

Так что Густад решил: пусть ведет себя как прежде, лишь бы с депозитами все было в порядке. Пакет в угольной нише на кухне постепенно пустел. Иногда Густад задумывался: чего еще потребует майор Билимория, когда все деньги перейдут на банковский счет? Но он старался не заглядывать так далеко, наоборот, с нетерпением ждал того дня, когда черный пластик в нише схлопнется окончательно.

III

Как-то в начале августа, через несколько часов после того, как Густад ушел на работу с двадцать седьмой пачкой денег, Дильнаваз с удивлением услышала звонок в дверь. Она только что закончила готовить еду на весь день. Даббавала, собиравший обеды под проливным дождем, бегал быстро, поэтому, когда он взял ланч-бокс Густада, она понадеялась, что он доставит еду в банк еще теплой. Больше она никого не ждала.

Утренний поток торговцев вразнос закончился приходом продавца золы и опилок, у которого она купила по мешку того и другого, поскольку у нее заканчивался запас чистящих средств. Она упорно отказывалась пользоваться современными моющими средствами и нейлоновыми щетками. Не то чтобы она имела что-то против современных технологий в целом – например, покупая ткань, она всегда смотрела, чтобы на ней значилось «Безусадочная»: так здорово было не накидывать на усадку три-четыре лишних дюйма на каждый ярд. И эти новые териленовые и хлопковые с добавлением синтетики юбки – просто чудо, они не нуждаются в глажке. Но по отношению к новомодным видам мыла и щеток она оставалась непреклонна, они были не только дорогими, но и чистили не так хорошо, как старые добрые raakh-bhoosa[170] и скрученное в мочалку кокосовое волокно. Когда нужно отмыть кастрюли и сковороды, засаленные ванаспати[171] и топленым маслом, нет ничего лучше старых, освященных веками способов. Кое-кто утверждал, что они негигиеничны, поскольку никогда неизвестно, какую золу тебе продают, – может, из окрестностей крематория, откуда тебе знать? Но Дильнаваз верила своему постоянному продавцу и качеству его золы и опилок.

Не успела она пересыпать содержимое мешков в коробы, стоявшие возле общего туалета, как за положенным ему стаканом лаймового сока явился Хромой Темул. Пока он пил, ухмыляясь и рыгая, она взволнованно наблюдала: не появилось ли в нем признаков большего, чем обычно, безумия. Она одновременно и боялась, и желала увидеть свидетельства деградации Темула, без которой невозможно было исцеление Сохраба. Темул вернул ей стакан, приговаривая: «Спасибоспасибооченьвкусно», – и ушел, одной рукой почесывая в паху, другой помахивая ей на прощание.

А когда она мыла стакан, и раздался удививший ее звонок. Глянув в глазок, она увидела Рошан в сопровождении одной из школьных монахинь. Дрожащей рукой Дильнаваз нашарила щеколду.

– Добрый день, миссис Нобл, – сказала монахиня, стряхивая зонт, и тут же уронила его в испуге, потому что из ниоткуда вдруг у нее за спиной материализовался Темул. Он искоса оглядел ее с ног до головы, от складок на ее апостольнике до испачканного дождевой грязью подола белого облачения, долгим тяжелым взглядом задержался на кресте, блестевшем на ее плоской груди, потом почесал голову и обошел монахиню вокруг, поскольку никогда за всю свою ограниченную двором и окрестностями Ходадад-билдинга жизнь не видел столь странно одетого существа.

– Да, сестра? – сказала Дильнаваз, взяв Рошан за руку. – Что-то случилось?

Однако ее вопрос не требовал ответа: бледное лицо и липкая ладошка ребенка все сказали сами.

– Рошан сегодня нездоровится, так что мы решили отвезти ее домой. – Монахиня поеживалась под взглядом Темула и сама посматривала на него с подозрительностью. – Она несколько раз ходила в туалетную комнату и вытошнила весь свой завтрак.

– Спасибо, что привезли ее, сестра. Рошан, скажи спасибо.

– Спасибо, сестра.

– Не за что, дитя. Поправляйся поскорей, мы ждем твоего возвращения в школу. – Она погладила Рошан по голове и, прежде чем уйти, молча прочла короткую молитву.

Дильнаваз сняла с Рошан плащ, вытерла ей руки и ноги.

– Поспи немного. Я позвоню папе и расскажу ему.

– Попроси папу, чтобы он пришел пораньше. Пожалуйста. – При виде бледного умоляющего лица дочки Дильнаваз захотелось крепко обнять ее, но она