Сказка серебряного века - Алексей Ремезов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вышел старец. Стоит у двери, дожидается, а сам думает:
«Господи, неужели по молитве моей не дастся мне!» — и вспоминает, как тот парень сказал: «Дастся и тебе!»
А уж от царевны требуют.
— Ну, что, царевна?
— Я пойду за тебя, — говорит царевна, — дай только отсрочки с добром справиться!
А сестры ее тут же стоят и смеются.
— А сколько, царевна?
— На три года.
— На три года! Да я до той поры умру, царевна. Нет, либо нынче, либо завтра свадьба.
— Ну, хоть на два года, — просит царевна.
Старик не сдается.
— Ну, хоть на год!
— На три недели, царевна.
— Ладно, — согласилась царевна, — только так просто я за тебя не пойду, а достань ты мне магнит-камень, тогда и пойду.
А сестры ее тут же стоят и смеются.
Попрощался старец с царевной и пошел себе из дворца.
Не то, что достать, а он сроду родов не видывал, какой это магнит-камень.
Вышел старец в чистое поле, стоит и повертывается на четыре стороны.
— Господи, даешь мне царевну, а где я магнит-камень найду?
И видит, в стороне леса чуть огонек мигает. И пошел он на огонек. Шел, шел — а там келейка стоит. Постучал — не отзываются, отворил дверь — нет никого. И вошел в келейку, присел на лавку, сидит и думает:
«Где же я магнит-камень найду?»
И отвечает ему ровно бы человечьим голосом:
— Эх, Федосей, выпусти меня, я тебе магнит-камень достану.
— Кто ты?
— Все равно не поймешь, зачем тебе.
— Где же ты сидишь?
— В рукомойнике; выпусти, пожалуйста.
Старик думает, чего же не выпустить, коли магнит-камень достанет! Да насилу отыскал рукомойник: от старости-то очень глазами слаб стал.
И выпустил, — словно что-то выскользнуло, — не то мышь, не то гад.
Бес разлетелся с гуся и улетел.
«Ну, — хватился старик, — чего это я наделал!»
А уж тот назад летит, и камень в лапах.
— Вот тебе, получай!
Осмотрел старец камень, потрогал — вот он какой магнит-камень! А сам себе думает: «Как же так, освободил он нечистую силу, и за то в ответе будет!» И говорит бесу:
— Вот ты такой огромный, гусь, а залез в такую малую щелку?
А бес говорит:
— Да я, дедушка, каким хочешь могу сделаться!
— Ну, сделайся мушкой.
И вот бес из гуся стал вдруг мухой, самой маленькой мушкой.
Старец инда присел: не упустить бы.
— Пожужжи!
Бес пожужжал.
— Ну, полезай теперь на старое место, а я посмотрю, как это ты туда пролезешь…
Тот сдуру-то и влез… Влез, а старец его и зааминил.
Не с пустыми руками, с камнем — с магнитом-камнем пришел старец к царевне.
— Вот тебе царевна, — и показывает камень.
Посмотрела царевна: магнит-камень!
— Ну, стало быть, судьба моя, собирайся венчаться.
А старец и говорит:
— Нет, царевна. Куда мне? Я год молился. Я только Господа исповедал. И теперь вижу, и больше мне ничего не надо. Прощай, царевна.
И пошел в свое скитное место, доживать в трудах последние дни.
1914
Яйцо ягиное
1Баба-Яга снесла яйцо.
Куда ей? — не курица, сидеть нет охоты. Завернула она яйцо в тряпицу, вынесла на заячью тропку, да под куст. Думала, слава Богу, сбыла, а яйцо о кочку кокнулось — и вышел из него детеныш и заорал. Делать нечего, забрала его Яга в лапища и назад в избушку.
И рос у нее в избушке этот самый сын ее ягиный.
Ну, тут трошка-на-одной ножке и всякие соломины-воромины и гады, и птицы, и звери, и сама старая лягушка хромая принялись за него вовсю — и учили, и ладили, и тесали, и обламывали, и вышел из него не простой человек — Балдахал-чернокнижник.
А стоял за лесом монастырь и спасались в нем святые старцы, и много от них Яге вреда бывало, а Яга-баба на старцев зуб точила.
И вот посылает она свое отродье.
— Пойди, — говорит, — в Залесную пустынь, намыль голову шахлатым, чтобы не забывались!
А ему это ничего не стоит, такое придумает — не поздоровится.
И вот, под видом странника, отправился этот самый Балдахал в Залесную пустынь.
2Монастырь окружен был стеною, четверо ворот с четырех сторон вели в ограду, и у каждых ворот, неотлучно, день и ночь пребывали старцы, разумевшие слово Божье: у южных — Василиан, у северных — Феофил, у восточных — Алипий и у западных, главных — Мелетий.
Балдахал, как подступил к воротам, и затеял спор, и посрамил трех старцев.
— Кто переспорит, того и вера правей! — напал нечестивый на последнего, четвертого старца у ворот главных.
И день спорят, и другой, и к концу третьего дня за-слабел старец Мелетий.
Замешалась братия. И положила молебен отслужить о прибавлении ума и разумения. Да с перепугу-то, кто во что: кто Мурину от блуда, кто Вонифатию от пьянства, кто Антипе от зуба. Ну, и пошла завороха.
А уж Балдахал прижал Мелетия к стене и вот-вот в ограду войдет и тогда замутится весь монастырь.
3Был в монастыре древний старец Филофей, прозорливец, святой жизни. И как на грех удалился старец в пустынное место на гору и там пребывал в бдении, и только что келейник его Митрофан с ним.
Видит братия, дело плохо, без Филофея ума не собрать ниоткуда, и пустилась на хитрость, чтобы как-нибудь дать знать старцу, сманить с горы. А случилось, что на трапезу в тот день готовил повар ушки с грибами. И велено ему было такой ушок сделать покрупнее да с грибом вместе письмо запечь, да, погодя, поставить в духовку, чтобы закалился.
И когда все было готово, подбросили этот каленый ушок к главным воротам на стену перемета.
И вот, откуда ни возьмись, орел — и унес ушок.
4Старец Филофей сидел в своей нагорной келье, углубившись в Святое Писанье. А келейник прибирал келью, понес сор из кельи, глядь — орел кружит. И все ниже и ниже и прямо на Митрофана, положил к ногам ношу и улетел.
— Что за чудеса! — со страхом поднял Митрофан ушок каленый да скорее в келью к старцу.
И как раскрыли, а оттуда письмо, и все там прописано о старцах и о Балдахале.
«Хочет проклятый обратить нас в треокаянную веру! Соблазнил трех старцев, за Мелетия взялся, и ему не сдобровать».
— Что ж, идти мне придется, что ли? — сказал старец.
— Благословите, батюшка, я пойду! — вызвался келейник.
— Под силу ли тебе, Митрофан? — усумнился старец. — А ну-ка, давай испытаю: я представлюсь нечестивцем Балдахалом и буду тебя совращать — толковать Писание неправильно, а ты мне говори правильно.
Митрофан крякнул, подтянул ременный пояс и ну вопрошать старца. И, ревнуя о вере, в такой пришел раж, всего-то исплевал старца и, подняв персты, ничего уже не слыша, вопил:
— Победихом!
Не малого стоило старцу унять его.
Опомнившись, с рыданием приступил Митрофан к старцу, прося прощение.
Старец сказал:
— Бог простит. Это знамение — победишь проклятого!
И, благословив на прю, дал ему кота, зеркальце да зерен горстку.
— Гряди во славу!
5С котом под мышку вышел Митрофан на великую прю.
А Балдахал давным-давно прикончил с Мелетием, вошел в ограду, да в монастырских прудах и купается.
— Пускай-де с меня сойдет вся скверна: упрел больно с дураками!
Услышал это Митрофан и тут же, на бережку, расположился, достал кувшин, напихал в него всякой дряни, да и полощет: обмыть старается. А ничего не выходит, все дрянь сочится.
Балдахал кричит:
— Дурак, в кувшине сперва вымой!
Заело Митрофана:
— А ты чего лаешь, сам себе нутро очисти!
— Экий умник, — рассмехнулся Балдахал, — тебя только недоставало.
И началась у них пря.
И с первых же слов стал нечистый сбивать с толку Митрофана. Растерялся было Митрофан и видит — мышка указывает усиком Балдахалу по книге. Митроха за кота: выпустил Варсофония. Варсофоний за мышкой — и пошел уж не тот разговор. Да не надолго. Опять нечистый взял силу. И видит Митрофан — голубь ходит по книге, лапкой указывает Балдахалу. Митрофан за зерно, посыпал зернышка — и пошел голубь от книги, ну клевать, наклевался, отяжелел и ни с места. И Балдахал запнулся. Да вывернулся проклятый. И не знает Митрофан, что ему и делать: ни слов нет, ни разуму! И вспомнил тут о зеркальце, вытащил его, да как заглянет — и сам себя не узнал: откуда что взялось! Балдахал только глаза таращит, и вдруг поднялся над землею и понесся. Осенил себя Митрофан крестным знамением и за ним вдогонку, только полы раздуваются да сапог о сапог стучит. И занеслись они так высоко к звездам, там, где звезды светятся и не дай Бог коснутся: завьют, закрутят и падешь, как камень.
— Эй, — кричит Митроха, — гляди, не напорись!