Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА V - Максим Бахарев

После нашего возвращения мне повысили до оранжевого цвет тату на шее. Кёртис получил заочно красный код. Потому что исчез. Отвечать за провал пришлось мне. Но никого, слава императору, не посадили.

И вот через десять лет Кёртис в память о прошлом взял меня с собой. В приют преступников в горах, где он жил с тех пор, как исчез тем утром и оставил меня одну. Зато теперь, когда я перелезла через баррикады, мы с Кёртисом с одной стороны. Со стороны преступников, ходим по лезвию или над пропастью, кому как нравится. В любой момент можем умереть. Я ничего не боюсь. Главное — сделать то, что я задумала. С помощью Кёртиса. Он — главная фигура в моей партии. Король. Я — королева. Ферзь, точнее, ну да ладно. Вперёд, ферзь. Вперёд, королева.

Мы поднялись в приют преступников. Я поздоровалась. Никто не ответил. Не посмотрел. Кёртис отвёл меня во внутренний дворик, похожий на колодец, окруженный двухэтажной лёгкой галерейкой, показал мне мою бочку на помосте под навесом.

Я развязала рюкзак и вытащила завёрнутые в несколько слоёв вощёной бумаги, чтобы не просачивался запах, похожие на спелёнутого младенца, останки. От бабушки остался только череп, от матери череп, правая рука и стопы. От папы — голени, левая стопа, на которой не хватает трёх пальцев: детская шалость, попал под трамвай, бежал на перемене в школе за халвой, пальцы отрезало как ножом, но, странно, халву так и не разлюбил, череп и левая рука, до ужаса похожая на мою.

Я выложила все останки в одну бочку, залила уксусом. Спускала уксус раз в неделю в течение месяца. Вынешь пробку внизу бочки, по жёлобу отработанный уксус сольёшь в поставленное под помостом ведро, забьёшь пробку и выплеснешь с самой верхотуры вниз. Меняешь уксус раз в неделю. И все так: раз в неделю, в течение месяца. Как всё сольешь, заливаешь свежий уксус. Побегаешь с ведром, так есть не хочется. Через месяц сливаешь и передаёшь бочку следующим.

Кости хорошенько промываешь, чтобы кислота вышла полностью, чтобы не работала больше. Теперь каждый день трёшь родные кости песочком сырым, выставляешь в центр двора на самое солнышко. На следующий день опять влажным песочком — и на солнышко.

Центр двора весь уставлен медными тазами с черепами. К концу второго месяца они становятся чистыми, гладкими, слегка пористыми с тонкими зазубренными швами между костями. Я заметила, что нижняя челюсть более плотная, не такая пористая, как верхняя, — кто там побивал челюстью осла войска, верно, нижней, плотной и твёрдой, а, вспомнила! Самсон побил ослиной челюстью тысячу филистимлян!

К концу второго месяца я натёрла кости воском. Они стали лёгкие, белые-белые, отполированные песком, просушенные солнцем, гладкие и блестящие. Вечные. Красивые. Я получила то, что хотела. Кёртис сделал для меня трёхэтажный, похожий на пагоду, ковчег, дароносицу — да как Вам будет угодно назвать — из кедра. Запах хвойный от него, а от костей медовый, тёплый. Милые кости. На первом этаже папины, длинные, на втором — мамины, на третьем, небольшом, — бабушкины. Всё готово.

Прошло два месяца с тех пор, как я переступила порог приюта. Пора спускаться. За два месяца молчания я передумала обо всём на свете. От модели Вселенной до первых детских воспоминаний. У меня такое чувство, что я разучилась говорить. Здесь вообще редко разговаривают. Всё больше молчат. И в глаза не смотрят. Делают своё дело. То же самое, что делаю я.

Подъём в пять утра. Я всегда приношу воду сразу после подъёма, пока не жарко. Но жара тоже нужна. Чтобы кости просушить, прокалить. За день надо принести пять вёдер воды для умывальников, кухни, стирки, надо спуститься к источнику рядом с площадкой, на которой мы ночевали с Кёртисом, когда поднимались сюда, откуда мы наблюдали за брачными играми драконов. У них всё хорошо. Она снесла яйца, высидела их, слезла голодная и похудевшая, это заметно даже на глаз. Вчера она столкнула птенцов с вершины горы, и они, благополучно расправив мелкие полупрозрачные крылышки, с писком спланировали на дощатые крыши подвесной дороги, слава императору, что не мамочка. Мне показалось, что она даже крыльями хлопала с гордостью, когда собирала своих мелких. Что-то папаши не видно, не знаю, где он, съела она его, что ли?

Кёртис провёл эти два месяца в приюте. К нему приходили разные с красными метками, один даже с фиолетовой — или мне так показалось, потому что он негр? Наверное, показалось.

Я свела старую метку, вернее, мне ребята свели, таким же путём, песком с уксусом. Вытатуировали новую, хотели голубую — издеваются черти, к моим годам голубой уже ни у кого нет, в лучшем случае — зелёная, я говорю — делайте жёлтую вместо моей оранжевой.

Последний день на вершине, в приюте преступников. Хорошо бы Кёртис проводил меня вниз. Я оделась, теперь самое главное: кладу на плечи пелерину вроде монашьей, чтобы плечи не натереть, потом подставки, высотой чуть выше макушки, на подставки — ковчег, сверху на всю эту конструкцию — шаль индиго, как по традиции у всех девушек в нашей небесной стране, только у них под шалью пустая подставка из папье-маше, а у меня ковчег с родными костями.

Теперь я не боюсь ни ночного, ни дневного дозора. Если бы меня по дороге сюда взяли с останками, то привязали бы к позорному столбу и заставили смотреть, как сжигают дотла милые кости.

Я готова. Можно спускаться. Я активировала свой маячок. Когда я пришла сюда, никто меня не обыскал, я же пришла с Кёртисом! Я вышла во двор. Солнце шпарит, как сумасшедшее. Он обалдел — такая я красивая, невозмутимая, счастливая в своей синей шали индиго.

— Пойдёшь проводить меня? — спокойно спрашиваю я, дрожа внутри, как ртуть, а внешне не подавая виду.

— Конечно, пойду, — говорит он.

Маячок посылает сигналы в пространство. Я успела сделать всё, что надо. У него впереди пять часов, у меня — вся жизнь. Я давно договорилась с дозорами, с императорскими войсками. Ради родных костей я готова на всё. Я получила их, заплатив жизнью Кёртиса. Из-за своего неистового желания иметь родные кости я предала его. Через пять часов, когда мы спустимся, у подножия горы его встретит капитан императорских войск, мой мальчик, тот, кого я спасла тогда, десять лет назад у костра из родовых костей его деревни. Я получу родные кости, я выкупила их за жизнь Кёртиса. Мой мальчик получит Кёртиса. А Кёртис, вероятно, получит костёр. А я уйду, не оглядываясь, покачивая бёдрами, неся тяжёлую голову на одном уровне, неподвижную голову с милыми костями.

Так странно. Сначала родители носят тебя на руках, а после их смерти ты всю жизнь носишь их у себя в голове.

Странник