100 великих казней - Елена Авадяева

Как только по городу разнеслась весть, что офицера, убившего герцога, везут в Лондон, громадные толпы народа вышли к нему навстречу, чтоб выразить ему свою благодарность. По дороге он слышал крики: «Да благословит тебя Господь, маленький Давид», а в Сити из всех лавок и окон раздавались одни и те же слова: «Да помилует тебя Господь!» Когда он проходил в мрачные своды Лондонской Башни с достоинством мученика, то из тысячи сердец вырвался вопль: «Да благословит тебя Господь!» Для народа этот бедный убийца был героем, поднявшим меч за святое дело, подобно Матфею на горе Модине, и освободившим свое отечество от чужестранного ига. В эту ночь за его здоровье пили во всем городе, в тавернах и частных домах, а на другой день за его здоровье пили в Оксфордском университете с завистью к такому классическому подвигу. Никто, кроме короля и двух или трех женщин, никто не был огорчен случившимся. Даже лорды были довольны смертью герцога, ибо, по их словам, наконец-то исчезла причина распри между королем и народом и Англия насладится миром. Даже те, которые не могли выпить за здоровье убийцы, видели во всем происшедшем десницу Господню. В эту ночь имя Фельтона было у всех на устах: некоторые его прославляли, но большинство за него молилось. На следующий день и в продолжении многих недель народ толпился у тюрьмы, чтобы взглянуть на своего «Маленького Давида», на своего «Освободителя». Небольшого роста, слабого сложения, с опущенными глазами, бледным лицом и тяжелой поступью, Джон Фельтон был типичным фанатиком. На одном из его пальцев был отрублен кончик и всякий, спрашивавший у него, как это с ним случилось, с ужасом отворачивался, когда Фельтон спокойным голосом рассказывал свою трагическую повесть. Однажды какой-то сосед его оскорбил, он потребовал удовлетворения, и когда сосед усомнился в его искренности, то он отрубил себе палец и послал его своему сопернику в знак его готовности с ним драться. Выведенный из себя, Фельтон был способен на все, а тем более когда он считал себя призванным небом на какое-нибудь особое дело.

Вся страна рукоплескала подвигу Фельтона. Поэты воспевали его в стихах, а досужие остряки составляли анаграммы из его имени. В этом отношении были особенно замечательны Таунли, друг Камдена, и Джиль, друг Мильтона. Гимн Таунли в честь убийцы был так великолепен, что Джонсона заподозрили в его сочинении. Джонсона призвали в суд, но поэт под присягой показал, что стихи были не его, а Таунли. Таунли был его другом, он ужинал с ним недавно и получил от него в подарок кинжал. Джиль был арестован, а Таунли бежал в Гаагу.

Вскоре случилось еще более знаменательное событие. Некий Роберт Саведж публично похвастался, что он друг Фельтона, помогал ему в его подвиге и намерен был сам убить герцога, если бы попытка Фельтона не увенчалась успехом. Арестованный и представленный в Королевский совет, Саведж подтвердил свое участие в заговоре. Лод решил, что он уже напал на следы громадного заговора, и тотчас заточил его в Лондонскую Башню. Но он не мог сообщить никаких подробностей, а Фельтон объявил, что никогда не видал этого человека. Тогда Лод придумал испытание. Он приказал удалить Фельтона из Башни и на его место посадить другого арестанта, когда в комнату ввели Саведжа, он подошел к арестанту и пожал ему руку со словами: «Здравствуйте, мистер Фельтон».

Саведжа тотчас удалили из Лондонской Башни, как обманщика, и подвергли унизительному наказанию; он был прогнан сквозь строй от Флит-стрита до Вестминстера, выставлен к позорному столбу, заклеймен на обеих щеках и под конец у него были отрублены уши.

Но жестокость Лода встретила себе достойного соперника в хитрости Фельтона. «Вы должны во всем признаться! — восклицал Лод. — Или я вас подвергну пытке». — «Если я буду подвергнут пытке, милорд, — отвечал Фельтон, — то в агонии могу обвинить и вас».

Все, что Лод узнал о своем узнике, не имело ничего общего с заговором. Джон Фельтон был бедным, одиноким человеком; он вечно был сосредоточен, мало говорил, постоянно читал Библию и ходил в церковь; страстно любил Англию и всей душой ненавидел Рим и Испанию. Лишь за месяц до того, войдя в лавочку уличного писца в Голборне и увидав копию парламентского акта, которым Вильерс был признан врагом общества, он почувствовал в себе призвание исполнить этот приговор народных представителей. Не сразу поддался он этому внутреннему голосу. В продолжении нескольких недель он сопротивлялся ему и горячо молился. Но все было тщетно; он должен был повиноваться небесному голосу. Тогда Фельтон снова отправился в лавочку писца, чтоб еще раз прочесть роковой документ; писец, занятый своим делом, отказался ему дать копию иначе, как если он ее купит. «Позвольте мне ее прежде прочесть?» — сказал Фельтон. «Хорошо», — отвечал писец и послал своего мальчика с Фельтоном в таверну «Мельница», где будущий убийца в продолжение двух часов читал и перечитывал документ. Наконец он заплатил за него мальчику и унес с собой. Целых пять недель он изучал и обдумывал приговор высшего суда Англии, горячо молясь о лучшем его понимании. Небесный голос продолжал его призывать к совершению великого дела, и он в глубине души отвечал, что готов исполнить свое призвание.

Отправляясь на кровавый подвиг, он зашел в церковь и попросил, чтобы в следующее воскресенье его упомянули в молитве, как человека, особенно нуждавшегося в милости неба; потом он купил простой нож за два пенса и написал несколько слов на бумажке, которую приколол внутри своей шляпы.

На суде прокурор выступил в качестве обвинителя. Он особенно распространялся о потере, понесенной его величеством со смертью такого великого и доброго человека, как герцог. Фельтон встал и, протянув правую руку, сказал, что сожалеет, что убил хорошего королевского слугу, и попросил отрубить руку, совершившую это дело.

Джон Фельтон умер как жил: верующий, но не раскаявшийся, внешне бесчувственный, но преданный отечеству, обагренный кровью, но осененный венцом патриота.

СЕН-MAP

Король был главою заговора, обер-шталмейстер Сен-Мар — его душою; заговорщики действовали от имени герцога Орлеанского, брата короля, и пользовались советами герцога Бульонского; королева знала о предприятии; имена его участников были ей также хорошо известны.

Последний крупный заговор, организованный королевским фаворитом Сен-Маром, также был раскрыт полицией всемогущего министра. Ришелье решил превратить суд над Сен-Маром в доказательство неотвратимости наказания для тех, кто выступает против кардинала, но при этом провести суд со всеми формальностями, предписанными законом. А это, несмотря на очевидность измены, было совсем нелегким делом. Ведь разведка Ришелье добыла лишь копию секретного договора, заключенного заговорщиками с Испанией. Кто мог удостоверить аутентичность этого документа? Тогда Ришелье решил снова использовать предательство герцогов Орлеанского и Бульонского. Он потребовал и получил от них письменные заявления, подтверждавшие соответствие копии оригиналу договора.

А предыстория заговора была такова.

Ришелье сам обратил внимание Людовика на молодого красавца Анри де Сен-Мара, сына сторонника кардинала маршала Эффиа. Сен-Мар в качестве доверенного лица короля сменил некую мадемуазель Отфор, так как кардинал-министр считал, что она интриговала против него.

В марте 1638 года 18-летний Сен-Map получил звание заведующего гардеробом короля, и с этого времени король стал осыпать милостями своего любимца. В 1639 году король назначил его обер-шталмейстером Франции. Привязанность к Сен-Мару заполнила все мысли короля. Новые друзья временами ссорились, и в таких случаях посредником выступал сам кардинал. До нас дошла записка — свидетельство таких нежных ссор и примирений.

«Мы, нижеподписавшиеся, свидетельствуем перед всеми, кому сие надлежит ведать, что мы довольны друг другом и что мы никогда не находились в таком добром согласии, как сейчас. В удостоверении чего мы подписали данное свидетельство. Сен-Жермен, 26 ноября 1639 года. Подписи: Людовик XIII и (по моему приказу) Эффиа де Сен-Мар». Но новый фаворит не оказался послушной марионеткой Ришелье, на что рассчитывал кардинал. Сен-Мар собирался жениться на герцогине Марии де Гонзаго, опытной, честолюбивой придворной кокетке, которая, однако, поставила ему условие, чтобы он получил титул герцога или коннетабля Франции. Сен-Мар обратился за помощью к Ришелье.

«Не забывайте, — ледяным тоном ответил кардинал, — что вы лишь простой дворянин, возвышенный милостью короля, и мне непонятно, как вы имели дерзость рассчитывать на такой брак. Если герцогиня Мария действительно думает о таком замужестве, она еще более безумна, чем вы».

Не произнеся ни слова, Сен-Мар покинул Ришелье, дав клятву отомстить всемогущему правителю страны. Первый его шаг закончился еще большим унижением. Уступив настойчивой просьбе своего фаворита, Людовик XIII явился на заседание государственного совета в сопровождении Сен-Мара. Король заявил, что Сен-Мару следует познакомиться с правительственными делами и с этой целью он назначает его членом этого высокого учреждения. На этот раз пришла очередь Ришелье промолчать. Он все же устроил так, что на заседании обсуждались совсем маловажные дела. Оставшись один на один с королем, Ришелье предупредил Людовика об опасности нахождения в совете несдержанного и болтливого фаворита, который может с легкостью разгласить доверенные ему государственные секреты. Король согласился с этими доводами, он всегда в конечном счете во всем уступал Ришелье. Взбешенный Сен-Мар решил любой ценой свергнуть кардинала. Как никто другой он знал скрытую от большинства придворных сторону взаимоотношений короля и его министра. Он видел, что железная воля кардинала сгибает бесхарактерного, но болезненно-самолюбивого Людовика. Людовик побаивался и недолюбливал кардинала, но в делах обходиться без него не мог. Однажды Сен-Мар стал свидетелем сцены, происшедшей в дверях королевского кабинета, откуда вместе выходили Людовик XIII и Ришелье. У самого порога Людовик XIII внезапно остановился и, обращаясь к Ришелье, язвительно сказал: «Проходите первым, все и так говорят, что именно Вы — подлинный король». Ришелье не растерялся, он взял оказавшийся поблизости подсвечник и уверенно пошел впереди короля со словами: «Да, Сир, я иду вперед, чтобы освещать Вам дорогу».