Серебро и свинец, иной вариант - Олег Волынец

— Стены! — выдохнул Джимми. — Стены стоят!

Поймав в прицел выступивший из облака край замковой стены, Крис медленно прошелся взглядом вдоль него. Похоже, град восьмидюймовых снарядов не произвел на могучие стены особого впечатления. Только в двух местах в частоколе зубцов виднелись зияющие пустоты — следы прямых попаданий. А еще пропали те самые крыши-пагоды, так приглянувшиеся снайперу. Вместо них башни венчали отдельные чудом уцелевшие балки.

— Этой проклятой штуке ничегошеньки не сделалось! — воскликнул Боллингтон возмущенно. — Такой чертов там-тарарам — и ничего! Не иначе, местные ее заколдовали!

— Это всего лишь большие, хорошо уложенные камни, — усмехнулся Крис. — Особой магии для этого не требуется. По крайней мере, древние инки и прочие египтяне возводили гораздо более впечатляющие сооружения безо всякой потусторонней помощи.

— А вот я читал, — возразил Джимми, — что им помогали эти… маленькие и зеленые. Что у индейцев не было такой техники, с которой они могли бы…

— А они обходились без нее, — ответил Крис равнодушно. — Как цинично заметил один, по-моему, фараон: "Если человека сильно бить палкой по спине, то он может очень многое".

Хотя, мелькнуло у него в голове, вряд ли у местного лорда нашлось столько же рабов, готовых волочь на себе эти глыбы. Здесь вообще с жителями негусто. Да и словечко "потусторонний"… теперь звучит как-то двусмысленно.

— Эй! — воскликнул Джимми. — Гляди!

Но Крис и сам уже увидел Седжвика, спокойно идущего через поле к дымящейся воронке на месте замковых ворот. Винтовку снайпер закинул за спину и вообще выглядел так невозмутимо, словно перед ним расстилалось поле какого-нибудь загородного гольф-клуба.

Вот только лунки самую малость великоваты, успел подумать Крис, вставая с лежки.

— Эй, — суматошно вскинулся Джимми. — Ты куда? А если там остался кто-то из местных?

— Тогда вызовешь пару Б-52, — отозвался Крис. — Может, они сумеют оставить на этой штуке еще пару-тройку вмятин.

Седжвика Крис нагнал у самого замка. Старший сержант задумчиво взирал сквозь проем на перепаханный воронками внутренний двор.

Вблизи видно было, что обстрел не прошел бесследно. Летевшие почти отвесно снаряды пробивали межэтажные перекрытия, скрывавшиеся между двойными стенами, окружавшими внутренний двор, и рвались внутри, между ними, вышвыривая в окна и бойницы струи праха и каменного крошева. Даже если бы в замке и оставалось хоть одно живое существо к началу обстрела, его перемололо бы на кровавый фарш. Но стены стояли — неколебимо.

— Думаешь, местные все смылись?

— Они же не идиоты, — медленно произнес Седжвик. — А этот замок такая большая и жирная цель, что мы просто не могли оставить его в покое.

— Да, цель что надо, — согласился Крис. — Интересно, как командование отреагирует на известие, что весь достигнутый успех ограничивается парой превращенных в щепки курятников?

— Придумают что-нибудь, — спокойно ответил Седжвик. — Они всегда что-нибудь придумывают.

Обри Норденскольд обвел взглядом стену замка. Во время неудачных переговоров со здешним лордом он от напряжения даже не заметил, что стена кажется сплошной, хотя издалека отчетливо виделись очертания массивных базальтовых глыб. Теперь он понял, почему. Глыбы были аккуратно сварены друг с другом — как броневые плиты на бортах какого-нибудь линкора. Стыки были заметны, но дефектоскопия уверяла, будто блоки сплавлены по всей толщине стены, на добрых шесть футов в глубину. Инженеры, да и научная группа, хватались за голову. Даже самой прогрессивной в мире американской науке и технике не под силу было вот так, ровненько, запаять швы в этой циклопической кладке.

— Думаете, нам удастся это вот подорвать? — скептически заметил он.

— Почему же нет, — миролюбиво ответил капитан Торн. Командир саперного взвода оглядел адмиральского любимчика снизу вверх и добавил: — И не такое сносили. Тут, как в койке, — не размер важен, а умение. А то — Большой Глебовски, Большой Глебовски… — добавил он почему-то — должно быть, имел на поляка зуб.

Он по-хозяйски прикрикнул на солдат, азартно запихивавших в ямы мешки гелигнита.

— Экой нас все же дрянью снабжают, — ухитрялся он одновременно бурчать себе под нос при этом. — Капризная такая сволочь…

Обри искренне надеялся, что капризный гелигнит не рванет раньше времени. Офицеры стояли практически под самой стеной, и если даже их не разнесет в мелкие кусочки взрывом, то накроет горой обломков.

— Понимаете, — объяснил Торн, — силой артиллеристы уже пробовали. Головой такую стену не пробьешь. Но… — Он важно поднял палец. — Если взрывная волна пойдет снизу, то даже если она и не переломит монолит… то подроет его основание. А фундамент у этого замка… хлипковат.

— А зачем ему быть крепким? — меланхолически заметил сержант Седжвик. Его отделение осталось охранять саперов, когда остальные американские солдаты с позором вернулись на базу, увозя с собой бесполезные пушки. — Посмотрел бы я на того кретина, который попробует взять этот замок приступом. Если бы на нас сверху кипятком лили… вы бы тут недолго свой подкоп делали, капитан.

— Н-ну, пожалуй… — не стал спорить Торн. — Одним словом, если подойти с умом, то взорвать его можно. Правда, не понимаю, зачем — военной ценности он уже не представляет…

Капитан сбился и замолк, глядя на Обри. Он понимал, что несколько превысил пределы своей компетенции, усомнившись в приказе сверху, и теперь ждал, вставит ему адмиральский прихвостень пистон или простит промашку.

— Это мера устрашения, капитан, — ответил Обри. Идея принадлежала не ему, а Макроуэну. — Чтобы местные лорды понимали, на чьей стороне сила.

— Интересно, как они об этом узнают, — хмыкнул Седжвик. — Вряд ли наши патрули пропустят сюда их разведчиков.

Обри усмехнулся.

— Мы пошлем им волшебное письмо, — отозвался он.

— Не знал, что вы умеете писать по-здешнему, — с уважением откликнулся Торн и, не оборачиваясь, гаркнул: — Эй, вы, там — заснули?!

— Я не умею, — ответил Обри. — Мы пошлем им звукозапись. Волшебная коробочка, говорящая человеческим голосом…

— Кхм… — Седжвик прочистил горло. — Сэр, можно надеяться, что мы вскоре получим нормальные рации? Обри уставился на него, потом неловко взмахнул руками.

— Боюсь, что нет, — признался он. — Мы использовали фонографы Эдисона… с ручным заводом. Это не такое сложное приспособление.

По правде сказать, идея принадлежала самому майору Норденскольду. Он, правда, не очень верил, чтобы местных жителей, навидавшихся пирокинеза и телекинеза, могла устрашить говорящая коробочка, но чем черт не шутит? По его мнению, содержимое послания было куда важнее.

Справедливо опасаясь после фиаско у замка Дейга вступать с местными лордами в переговоры лицом к лицу, руководство группировки вторжения решило отправить им звуковые письма с предложением мира. Сепаратного. Кем была выдвинута идея, восстановить было трудно — адмирал Дженнистон приписал эту честь себе, — но поддержана она была на удивление единодушно. Миролюбивый Обри надеялся, что нелепый конфликт таким образом удастся если не погасить, то изолировать. Кровожадный Макроуэн, не простивший туземцам гибели своих морпехов и не делавший различий (по его мнению, маловажных) между одним племенем и соседним, рассчитывал, что местных лордов удастся передавить поодиночке или натравить друг на друга, а адмирал Дженнистон уже примерял мысленно лавры миротворца. Фонографы роздали крестьянам в удаленных от базового лагеря деревнях вместе с подарками и строгим наказом доставить местным лордам. Обри ожидал реакции в течение недели.

— Капитан Торн, сэр! Готово!

— Пожалуй, — заметил Торн, придирчиво оглядывая наполненную мешками гелигнита яму, — нам стоит отойти подальше…

Генерал-майор Бубенчиков родился в удачное время.

Именно в те годы, когда детский организм наиболее чувствителен к разлагающему влиянию буржуазного псевдоискусства, советский экран затопила волна трофейных кинофильмов, бурно прокатившаяся просторами одной шестой части суши и как-то незаметно сгинувшая.

В ту самую пору девятилетнему Коле Бубенчикову и довелось увидать фильм, поразивший его до самых глубин доверчивой мальчишечьей души. Это были "Приключения Робин Гуда".

Много позднее, когда молодой замполит Бубенчиков уже не верил в благородных разбойников и прочих дед-морозов, он пытался правдами и неправдами посмотреть старый фильм еще раз, но так и не получилось. По столицам он как-то не задерживался, а в тех дырах, которые Бубенчикову приходилось затыкать своим телом, и обычного-то кинозала бывало не сыскать, а уж о таких диковинах, как кинотеатр повторного показа, и вовсе не слышали. Зачем это ему надо — Николай Марксленович внятно объяснить не сумел бы. Ему казалось, что он и так помнит каждый кадр, каждый прыжок и ужимку, что различает сквозь годы лязг жестяных шпаг и чувствует холод фанерных стен Ноттингемского замка. Он понимал, что должен скорей благодарить судьбу за то, что она не позволила ему испортить впечатления детства, что фильм показался бы ему устарелым, нелепым, вздорным, идеологически невыдержанным. Но почему-то все равно было обидно.