Доминум - Полина Граф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ближе к делу, – одернула его Ханна, которой хотелось как можно скорее скрыться. – Твой посыл – чтобы я прочла Паскалю нотацию о случившемся, отчитала его, как щенка, это я поняла. Только с чего именно я должна таким заниматься, а?
Дан вновь сбился, явно смутившись. Ему тоже было не по себе.
– Потому что ты его лучший друг. Прочих он либо не нажил, либо потерял тем или иным способом. А с тобой ему спокойно. Возможно, тебя он бережет как напоминание о былых временах, где его еще не поломало в труху. Других же людей из того прошлого не осталось, а ты как свет тех дней.
– А ты теперь у нас знаток человеческих отношений?
– Это еще один из моих неподражаемых талантов, – улыбнулся Дан еще шире, чем прежде, и куда неправдоподобнее.
– Прекрати, – поморщилась Ханна, невольно отвернувшись. – Тебе не идет все это натужное клоунство.
– Клоунство? – удивился Дан.
– Ты знаешь, о чем я. То, чем ты занимаешься последние десятки лет, – это такое очевидное вранье всем окружающим и себе.
Он замер, после чего тихо рассмеялся и покачал головой.
– Мне весело. Другим тоже. Остальное смысла не имеет. – Протектор устало вздохнул. – То, что сегодня стряслось, уже не просто попытки заставить Соларум работать как отточенный механизм. Паскаль – любитель порядка, и, пока он хочет оградить всех от девиаций в системе, такое отчаянное стремление обезопасить ее сводит его с ума.
– Все мы тут ломаемся, – отстраненно произнесла Ханна.
– И каждый – по-своему. Я это помню, знаю и принимаю. Пока оно не вредит другим.
– Лицемерно с твоей стороны такое заявлять.
Дан вскинул брови в искреннем непонимании. От этого Деве стало тошно.
Прежде чем оборваться, воспоминание зарябило, словно бы для Ханны рядом с Даном стоял другой его образ – он же из прошлого, по ощущениям – совсем другой человек, не казавшийся ей клоуном, держащим лицо. И, что самое главное, честный. Но тот Дан смотрел на нее с такой же темной печалью и тоской, как и нынешний, будто бы просил прощения, но не мог позволить себе сказать это вслух.
Все вокруг переменилось, обратилось в комнату протекторов на одной из задних башен, выходящих балконом к озеру позади Соларума. В комнате Паскаля всегда царил идеальнейший порядок того уровня, который становится скорее отталкивающим из-за своей аскетичной пустоты. Совершенно ничего лишнего, забытого, невпопад лежащего; даже книги расставлены по алфавиту. Выделялись разве что несколько бутылок со спиртным, робко выглядывающие из-за шторы, да венерина мухоловка на столе возле окна, которая росла, великолепно себя чувствовала и которую Ханна когда-то подарила Паскалю, чтобы как-то разнообразить его жилище. Кажется, он назвал ее Себастьяном, и вряд ли от хорошей жизни.
– Я не жалею о том, что сделал, – сказал Паскаль, глядя в окно. – Любой на моем месте поступил бы так же.
– Нет, – уверенно отрезала Ханна. – Ты и сам понимаешь, что в этот раз зашел слишком далеко.
Паскаль полуобернулся к ней, морщась от досады. Тогда же мне и Ханне открылась его шея, наконец не прикрытая платком, скрывающим множество широких уродливых рубцов. Я‐то думал, что это шрам на лице Скорпиона страшный, но на фоне открывшегося месива он казался просто неприглядной царапиной.
– Возможно, – нехотя признал Паскаль. – Но иначе бы не смог. И если подобное случится еще раз – я не изменю себе. Мы должны устранять все неизвестное и выбивающееся из общего порядка вещей, пока оно не убило нас.
Он устало присел на край ровно застеленной кровати и вдруг показался мне таким убитым, что вызвал невольную жалость. Впрочем, то, вероятно, были эмоции Ханны. Она села рядом и привалилась к нему.
– Ты ведь понимаешь, что не сможешь добиться идеального порядка, как бы тебе этого ни хотелось, – говорила она. – Да, так станет проще и понятнее жить, но что-то всегда будет мешать.
– Нет. Не проще и понятнее. Безопаснее для всех. – Паскаль скорбно сгорбился. – Каждый раз, когда в системе возникает аномалия, она обращает нашу жизнь в хаос. Я говорю сейчас обо всех протекторах. И кто-то обязательно умирает. Когда я медлил, то погибали многие, потому лучше перестраховаться и потерять лишь одного. Разве это неправильно?
Он доверительно смотрел на Ханну, в отчаянии цеплялся за нее, как за единственную константу. И она понимала, ведь десятки раз видела подтверждение его слов. Когда-то он промедлил, не решаясь отправить друга по дальнейшему пути, и тот убил нескольких протекторов. Ханне думалось, что тогда Паскаль и построил личность на порядке, лишь бы не сломаться. Дева и сама в то время пыталась вновь собрать себя воедино – на этой почве они и сплотились, чувствуя одиночество и нуждаясь в поддержке.
Порядок – понятная и безопасная система, выход за пределы которой пугал Паскаля до глубины души, точно бесконтрольное падение. Мир и покой – хрупкая штука, которую он маниакально оберегал, как умел, жесткими, радикальными методами. К сожалению, в их изменчивом, непостоянном мире старания и мечты Паскаля заведомо обрекались на крах.
– Я устал от того, что все раз за разом раскалывается, – сказал он. – Устал собирать мир обратно из осколков. Не только свой, но и наш общий, протекторский. Весь двадцатый век обернулся кошмаром и ужасом, сломавшим каждого. Я не хочу, чтобы хоть кто-то из нас испытывал подобное, а потому жду буквально каждый день, как после всех пережитых испытаний на нас упадет нечто, чего мы не сможем пережить.
– Я понимаю. – Ханна осторожно сжала его локоть. – Но срываться на новеньком и испытывать к нему ненависть всего лишь за…
– У меня нет к нему ненависти, – резко ответил Паскаль, после чего поник. – У меня уже ни к кому ее нет. Есть лишь то, что опасно для нас и что безвредно. Он был опасен для остальных, даже до сих пор представляет угрозу. Я не могу закрыть на это глаза.
– Но в этот раз придется. Все и так считают, что ты не в себе.
– Мне плевать, что обо мне думают, – бросил он. – Я уже привык, что спасибо на этой работе никто не скажет. Даже те, с кем ты сражаешься бок о бок. Неважно, что они говорят, ворчат или выражают недовольство моим правлением. Главное – что они еще живы. И после всего сделанного мной для этого места и людей, живущих в нем,
