Бесконечность, плюс-минус (СИ) - "22 Слоя"

Картина с оружием в руках мгновенно всплыла в голове, и Мия задумалась о том, как бы она поступила в таком случае. Ситуация, казалось, имела много выходов, но ни один из них не был правильным. Даже понятие «правильный выход» стало звучать в голове сомнительно. Мия не нашла что ответить и слово стало за собеседницей. Хлоя жестом попросила опустить руку.

— Вот моя роль заключается в том, чтобы рассказать людям, что барабан-то пустой. Что там нет патронов. Поэтому я, скажем… компенсирую. Компенсирую отсутствие выбора. Ведь если не знать этого, то сейчас в реальности Мейярфа вырисовываются две картины. В одной из них тебя заставляют прострелить себе разум, но остаться с живым телом, а в другой — получить травмы, несовместимые с жизнью и отстоять своё слово. И это, Мия, прямой вызов очень опасному сопернику. Вызов осознанному меньшинству, а оно, поверь, способно менять ход истории. Сейчас этим людям подвластны невиданные ранее вещи. Я говорю как о самой свободе мысли, так и об аромате, который может эту мысль защитить. Единственный, кто может пойти против покровителей, это человек или ищущий, или нашедший своё. Вкусивший его так, что уже не отберёшь. Который поймёт, что револьвер можно направить не на себя, не на здравый смысл, а на них. И именно таких людей покровители душат на корню, потому что в самом начале это делать не сложно, совсем. Намного проще срезать росток, чем взрастить его. Но появление тех, кто сможет отказать подчиняться покровителям не только словами, а и действиями, — летальный исход для них. Даже если это теория, даже если количество таких людей будет мизерным. Игнорировать таких — это осознанное самоубийство. Вот тебе и суть, что побеждать тёмную массу не нужно. Нужно просто растормошить тот снежный шарик, где каждая снежинка имеет ценность. Каждая.

Мия замолчала. Она думала, на какое из огромной кучи тёмных пятен в голове стоит пролить свет сейчас. Хлоя, казалось, готова была ответить на любой из вопросов.

— Как это случится?

— Результат ты увидишь. Не думаю, что тебе нужна техническая составляющая всего, что будет. Главное одно — это будет путь слова, а не путь меча.

— И…

— Перебью тебя, — извинилась Хлоя. — Ещё кое-что, самое важное. В этом, чтобы ты понимала, и удовольствие от игры — быть на стороне слабых, потому что я люблю победы, которые даются с трудом. Чтоб аж из кожи вон лезть, а не просто нажать на спусковой крючок. И люди Мейярфа здесь не причём. Если честно, то мне нет дела, что многих из них перетирают мощные шестерни. И шестерни эти, и те, кто их вращает — они ведь не плохие, нет-нет. Механизм прекрасно работает, крутится, перемалывая костные ткани, заглушая крики и плач. О, знала бы ты только, насколько это мощный механизм, Мия. Знала бы ты… Но вся ирония в том, что мне нет дела ни до перерабатываемого материала, ни до цели, для которой этот механизм крутится и пачкает шестерни. Я просто люблю чистоту. Люблю настолько, что я остановлю его даже имея минимальные на это шансы. Остановлю, но не ради людей, а чтобы отмыть кровь и выскоблить останки. — В голосе её было всё больше и больше упоения. — Дочиста. Чтобы блестела.

— Звучит уверенно и… хищно, что ли.

— Ещё как, Мия. Ещё как.

— А скоро мы сделаем этот шаг?

— Очень скоро, — Хлоя кивнула, и улыбка её стала какой-то издевательски надменной. — Только ты… Слушай, не напридумывай себе чего не нужно. У нас всех ведь разные бесконечности. И игры тоже разные. Поэтому ты играй в замок и не забивай голову другими правилами, хорошо?

Она довольно произнесла эти слова, после чего встала и, махнув рукой, ушла. Вскоре трапезную покинула и Мия, а поднявшись по лестнице на второй этаж, обернулась на голос.

Эйдан опирался спиной на стену, весь взъерошенный и нервный, что ли. Он сразу начал с извинений. Знакомое чувство, когда слова не становятся сами по себе в нужном порядке, когда рушилась элементарная цепочка — сейчас складно говорить у Эйдана получалось из ряда вон плохо. Он и сам был другим, не тем, кто обитает в комнате на чётвёртом этаже. Главная разница — его чувства и чувственность, с которыми звучали слова. Сейчас он был слабее, человечнее и куда взволнованнее.

Обида на него была задушена на корню, ещё при разговоре со Скаем. Сейчас задушенное чувство, доселе лежавшее замертво, но всё же видимое, вовсе перестало существовать. Эйдан взял её за руку и повёл за собой. Заверил, что есть важный разговор и пообещал, что в этот раз никаких фокусов. Попросил лишь приготовиться, но не бояться.

Они перешагнули порог его кокона, и Мия заметила, что некоторые ленты со стены содраны, а голубые листы надорваны. Эйдан взял её за руку и попросил посмотреть в маленькую щель меж листов. И только она пересилила себя, только сделала это, оба оказались в мире-выдумке, от которого голова шла кругом. Это был не островок мыслей и не вразумительный сон, где всё состояло из понятных образов. Это оказался лабиринт, существующий везде, в самом смысле происходящего. Сплошная путаница размером с реальность, где одни повороты, изгибы и углы. Не было в этом скомканном мире ничего плавного и округлого. Лабиринт этот был не как строение, а как естество — простирающийся вдоль угловатый земли, растущий и от неё, прямо к завёрнутому небу. Пальцы и ладони Мии изогнуты как и всё остальное. Стоило закрыть глаза, и даже извечно ровное полотно тьмы здесь оказалось скомканным. Одним словом мир, где ни согнуться, ни разогнуться.

— Не открывай, иначе тебя стошнит прямо на пол. Хотя скорее наискось, а не прямо. Пока что всех тошнило именно наискось.

— Мне здесь нехорошо. Совсем нехорошо.

— Сейчас. Дай мне секунду.

Что-то произошло и пространство, где они находились, стало привычным. Словно маленький клочок смятого листа снова оказался гладким. Можно было открыть глаза, только место от этого понятнее не становилось. Становились только они и небольшой клочок земли вокруг.

— Это что, сон? Твоя голова? Или опять какой-то морок?

— Мы в замке, — простодушно отрезал Эйдан, став за спиной. — Просто комната необычная. Недостроенная и, признаться, немного выдуманная. Захотелось показать тебе, где я временами пропадаю. Далеко не бесконечность, конечно, а просто важное мне место. Когда совсем на грани и когда до неё бесконечно далеко, я тут часто хожу. Из угла в угол, из угла в угол. Ищу всякое.

— Всякое?

— Да. Большие секреты. Варианты событий, интересные сны и всё в таком духе. В любом лабиринте должна быть награда, так мне кажется. Я когда-то захотел, чтобы этих наград было безобразно много и каждая из них была бесценной. Чтобы не один приз, а тысячи, тысячи разных красот. Но какие награды, такой и лабиринт, так-то. Вот я постепенно и ищу награды и знания. Сглаживаю углы. Такое вот увлечение.

Эйдан махнул рукой и попросил идти за ним, не уточнив куда. Пространство перед ними медленно распрямлялось, а мир за их спинами снова становился скомканным донельзя. Они остановились у развилки. Эйдан замешкался, но после повернул налево и заверил, что идти им недалеко.

— А ты поедешь в Мейярф, когда всё начнётся?

— Нет. Я всегда здесь, в замке. Всегда.

— Всегда? То есть что, никогда не покидаешь его пределов?

— Редко. Если по-настоящему, телом, то очень редко. Нужно быть в хорошем настроении и с очень хорошей головой. Тогда можно на несколько минут выйти. Но быть недалеко.

Парень наполовину был сосредоточен на дороге, хотя, казалось бы, иди вперёд и она сама расстелится под ногами. Но, оказалось, есть повороты, потому на первой развилке они пошли направо.

— Почему так? Страх? — пыталась угадать Мия. — Самобичевание, может? Или боязнь солнца. Я слышала, что есть люди, которые начинают чесаться под ним.

— Не солнце. Мы говорили с тобой о маловероятных, но возможных событиях в будущем, помнишь? Твоя клятва мне. Тут похоже. Маловероятный метеорит или маловероятное эхо, которое сделает больно всему миру. Чей-то злой умысел, может. Маловероятный взрыв, который вырвет весь Стеокс с землёй или не пойми откуда взявшееся торнадо, например. Всё дело в вероятностях. Виоландо — такой мир, знаешь, не застрахованный от катастроф. Оказывается. И уже завтра может случиться что-то, из-за чего Эмирония будет лежать в развалинах. Например самих созидателей этой планеты вдруг стошнит на собственное творение и тогда всё. Но замок — он будет стоять, пока я здесь.