Война Алой и Белой розы. Крах Плантагенетов и воцарение Тюдоров - Дэн Джонс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его товарищи были поражены. Главным принципом йоркистской оппозиции, а точнее, любой оппозиции в правление Генриха VI, было утверждение, что в окружении короля есть враги и изменники. Все, что происходило в Англии после смерти Генриха V, было нацелено на то, чтобы сохранить мощь короны и власть короля на время, пока Генрих был сначала младенцем, затем легко внушаемым подростком и наивным юношей, а потом пускающим слюни безумцем или раздавленным, уставшим от жизни подобием человека, пустой оболочкой, готовой лечь в гроб. Долгие годы это оставалось главным политическим принципом страны. Попытка свергнуть или сменить монарха, который не был злостным тираном (в отличие от Эдуарда II или Ричарда II), казалась чем-то неправильным и даже немыслимым. Ведь, несмотря на все свои недостатки, Генрих VI был полной противоположностью тирана.
Йорк более пятнадцати лет провел в оппозиции и наконец перешел черту. Его союзники в открытую не давали на это добро (хотя, возможно, Уорик догадывался о намерениях герцога), а враги с изумлением наблюдали за происходящим.
Наиболее вероятно, что такие действия Йорка были связаны с его единственным остававшимся в живых врагом — королевой. Эдмунд, герцог Сомерсет, Хамфри, герцог Бекингем, молодой граф Шрусбери и барон Бомонт были мертвы. Джеймс, граф Уилтшир, Джаспер Тюдор, граф Пембрук, и несколько других лордов были живы, но не представляли серьезной угрозы. Главную опасность, очевидно, несла королева Маргарита, которой ее семилетний сын Эдуард, принц Уэльский, давал доступ к реальной королевской власти. Покончить с королевой и маленьким мальчиком не представлялось возможным, но, чем дольше жила Маргарита, тем с каждым днем все сильнее она ненавидела Йорка. Пока ее сын был наследником престола, она, а впоследствии и сам Эдуард стояли на пути амбиций герцога и сама его жизнь была в опасности. Единственное, что мог сделать Йорк, это провозгласить себя королем или — как сделал его двоюродный брат, Генрих V, по условиям договора в Труа в 1420 году — наследником короля. В обоих случаях он лишил бы принца Эдуарда трона и тем самым вывел бы королеву из игры. С точки зрения политики грубой силы подобное решение казалось разумным. Однако на практике оно обернулось катастрофическим просчетом.
Незадолго до встречи с Сесилией в Абингдоне Йорк отказался повиноваться Генриху VI. Меч, который несли перед ним, был ярчайшим символом неповиновения. Но также герцог перестал указывать год правления короля, подписывая документы[236]. Вероятно, Йорк был уверен, что многолетняя поддержка Палаты общин (но отнюдь не всех лордов), представители которой видели в нем человека, способного занять трон, поможет ему взойти на престол под радостные крики и фанфары.
Но его ждало горькое разочарование. В 10 утра в пятницу, 10 октября, Йорк в сопровождении нескольких сотен всадников приехал в Вестминстерский дворец, где заседал парламент. Меч все еще несли перед герцогом, когда он стремительно проследовал через Вестминстер-холл. Сверху, с деревянных потолочных арок, за ним бесстрастно наблюдали пятнадцать знаменитых статуй английских королей, высеченных Генри Йевелем. Йорк станет последним, кто силой захочет заполучить корону, которую в свое время носили они. А герцог шел дальше и ворвался в Расписанную палату, застав в ней лордов, собравшихся у пустого трона. Стоя перед ними, пока слуги держали над его головой балдахин, Йорк «довел до их сведения, что он не намерен складывать меч и готов отстаивать свое право»[237]. Он претендовал на престол, настаивая на том, что его кровное родство с Эдуардом III и по линии Мортимеров, и по линии Йорков ставило его выше принца Уэльского, и заявлял, что «ни один человек не должен складывать корону со своей головы»[238]. Пораженные лорды молчали. Затем Йорк удалился и занял покои королевы. Маргарита, к счастью, бежала в Уэльс и не могла ничего возразить.
Если до официального объявления в парламенте план герцога еще мог вызывать у кого-то энтузиазм, то после пыла у членов парламента резко поубавилось. Ужасающая реальность того, что король свергнут, сразу же глубоко поразила и лордов, и Палату общин. Йорка попросили представить свои притязания на корону. И 16 октября он сделал это через канцлера, своего племянника Джорджа Невилла, епископа Эксетера. Невилл продемонстрировал парламенту большой генеалогический свиток, в деталях описывавший происхождение Йорка от Генриха III через Эдуарда III и то, как линии Мортимеров и Йорков пересеклись, чтобы на свет появился он, «Ричард Плантагенет, именуемый всеми герцогом Йоркским»[239]. По мнению герцога, все это давало ему династическое преимущество перед Генрихом VI, который происходил от Джона Гонта, третьего сына прадедушки Йорка — Эдуарда III. Таким образом сын Гонта, Генрих IV, заполучив корону в 1399 году, поступил «неправомочно» (незаконно) и «право, титул, королевская власть, собственность короны в Англии и Франции, власть и земли в Ирландии по праву, закону и обычаю относятся и принадлежат» Ричарду, герцогу Йоркскому.
Обсуждать этот вопрос пришлось парламенту. Но что на самом деле они обсуждали? Предстояло разрешить династический спор, и если бы было признано право наследовать престол по женской линии (как в случае Йорка, когда он провозгласил свое родство с Мортимерами), то герцог имел бы больше оснований стать королем. Тем не менее было ясно, что за заявлением о кровном праве на трон кроется нечто иное. Если бы Йорк действовал исключительно ради того, чтобы отстоять свои династические права, он мог бы озвучить свои притязания на трон в любой другой момент в предыдущие двадцать лет. Но он этого не сделал. Династический спор в Англии 1460 года (так же как и английские притязания на французскую корону в 1420-е годы) был всего лишь занавесом, за которым скрывалась гораздо более насущная дискуссия об эффективности королевской власти. Не происхождение заставило Йорка бороться за престол. В действительности дело было в общем ощущении того, что неспособность Генриха VI править вкупе с тираническими инстинктами королевы Маргариты терпеть больше нельзя. К этому примешивалось чувство чрезмерной собственной важности. Все предыдущие попытки герцога улучшить и изменить что-то в работе правительства провалились. Династическое право было его последним шансом. Теперь парламенту предстояло решить, сможет ли он им воспользоваться.
Спустя две недели споров был достигнут компромисс. В случае полного свержения короля в аппарате власти могла возникнуть ужасающая брешь, поэтому парламент тщательно проработал соглашение, напоминавшее договор в Труа[240]. Во-первых, акты об отчуждении титулов и имущества, принятые «Парламентом дьяволов» в 1459 году, были аннулированы. Затем стороны договорились о том, что Генрих будет носить корону до конца своих дней, но герцог «отныне получит право и будет именоваться законным наследником короны, королевского
