Хрупкое сердце - Бонкимчондро Чоттопаддхай

С этими словами Протап ударами багра заставил гребцов подняться. Онемевшие от страха, они взялись за весла. Протап сел за руль. Все молчали. Лодка быстро двигалась по течению. Ей вдогонку прогремело еще несколько выстрелов, однако стрельба быстро прекратилась, потому что при тусклом мерцании звезд целиться не представлялось возможным.

Несколько солдат на маленьких суденышках попытались догнать лодку Протапа. Протап спокойно следил за тем, как сокращается расстояние между ним и его преследователями, и, когда последние подошли совсем близко, выстрелил из обоих ружей. Двое были ранены, остальные в панике повернули назад.

Прятавшийся в кустарнике Рамчорон теперь знал, что Протап в безопасности, и, избежав столкновения с солдатами, осторожно скрылся.

Удар грома

В лодке имелось две каюты: одну занимал Фостер, другую — Шойболини. Даже сейчас Шойболини оделась не так, как подобало бы жене англичанина. На ней было сари с черной каймой, руки и ноги украшали браслеты. С ней находилась служанка по имени Парботи.

Шойболини приснился сон. Пруд Бхима окутан тьмой. Это падает тень от деревьев, низко склонивших свои ветви, словно пытавшихся заключить его в свои объятия. Сама Шойболини превратилась в лотос и плывет по воде. У самого берега качается на волнах золотой лебедь, а по берегу разгуливает белый кабан. Шойболини хотела поймать лебедя, но прекрасная птица уплыла прочь. А кабан направился к самой воде, чтобы сорвать Шойболинилотос. Она не успела рассмотреть лебедя, кабан же показался ей похожим на Фостера. Шойболини хотелось поплыть вслед за лебедем, но ее ноги, превратившись в стебель лотоса, прочно приросли ко дну. Она не может сдвинуться с места. А кабан говорит ей: «Приблизься ко мне, тогда я поймаю для тебя лебедя».

Первый выстрел разбудил ее. Потом Шойболини услышала всплеск воды. Еще не очнувшись ото сна, она никак не могла понять, что происходит. Шойболини все еще находилась во власти видения, когда прогремел второй выстрел и на лодке поднялась суматоха. Теперь она окончательно проснулась, выглянула из каюты, но ничего не разобрала. Шойболини поспешно зажгла огонь. Проснулась и Парботи.

— Ты не знаешь, что случилось? — обратилась к ней Шойболини.

— Нет. Но я слышу, наверху разговаривают люди... Кажется, на нас напали грабители... — Она прислушалась. — Сахиба убили! Вот оно, наказание за наши грехи!

— Почему за наши? — возразила Шойболини. — Убили-то сахиба, значит, это наказание за его грехи!

— Но ведь на лодку напали грабители, это и наша беда!

— Какая же это беда? Были у одного разбойника, теперь будем у других. Освободиться из рук белого грабителя и попасть в руки черного — разве это беда? — засмеялась Шойболини. Встряхнув рассыпавшимися по спине волосами, она села на постели.

— Как ты можешь смеяться в такую минуту?! — сердито проговорила Парботи.

— Если тебе это не нравится, пойди и утопись. В Ганге много воды. Пришло мое время: теперь я буду смеяться. Пойди-ка позови ко мне кого-нибудь из грабителей, я хочу поговорить с ними.

Разгневанная Парботи ответила:

— Незачем их звать, сами придут!

Прошел час, другой, но никто не приходил. Шойболини горестно воскликнула:

— Какие мы несчастные! Даже грабители не хотят говорить с нами!

Парботи заплакала.

Так прошло довольно много времени. Наконец лодка остановилась у песчаной отмели. К ней подошли несколько латхиалов[96], а за ними появились носильщики с паланкином. Впереди шел Рамчорон. Он поднялся в лодку и, выслушав распоряжения Протапа, вошел в каюту. Он взглянул на Парботи, потом перевел взгляд на Шойболини и обратился к ней:

— Пусть госпожа выйдет на берег.

— Кто ты? Куда я должна идти?

— Я ваш слуга. Не беспокойтесь ни о чем. Вы пойдете со мной. Сахиб умер.

Шойболини молча поднялась и последовала за Рамчороном. Парботи хотела пойти за госпожой, но Рамчорон остановил ее и велел оставаться в лодке. Шойболини села в паланкин, и Рамчорон повел носильщиков к дому Протапа.

Там все еще жили Долони и Кульсам. Чтобы не разбудить их, Рамчорон проводил Шойболини в комнату, расположенную наверху, зажег светильник и предложил женщине отдохнуть. Потом, совершив пронам, покинул комнату и запер за собой дверь.

— Чей это дом? — спросила Шойболини, но Рамчорон уже не слышал ее.

Он сам решил привести Шойболини в дом Протапа. Хозяин ему этого не приказывал. Наоборот, Протап ясно сказал: «Пусть паланкин отнесут в дом Джоготшетха». Однако по дороге Рамчорон подумал: «Вряд ли будут открыты ночью ворота в доме Джоготшетха. Да и впустят ли нас привратники? Что я скажу, если меня станут расспрашивать? А скажу правду, меня схватят как убийцу англичанина. Нет, это не годится. Сейчас лучше идти к себе домой». Так Шойболини оказалась в доме Протапа.

Когда носильщики подняли паланкин и тронулись в путь, Протап сошел на берег. Во время плавания гребцы молчали, потому что в руках у него было ружье, сейчас, увидев латхиалов, тоже никто не посмел вымолвить слова. Ступив на берег, Протап направился к своему дому.

Рамчорон открыл ему дверь и сказал, что ослушался своего хозяина.

— Иди позови ее и сейчас же проводи в дом Джоготшетха! — приказал Протап.

Рамчорон поднялся к Шойболини и, к своему удивлению, застал ее спящей. Можно ли спать в такую минуту? Не знаю. Я пишу лишь о том, что было. Рамчорон не стал будить Шойболини. Он вернулся к Протапу и, сообщив, что она спит, спросил:

— Разбудить ее?

Протап удивился и подумал: «Пандит Чанакья[97] забыл написать, что для женщины самое главное — сон». Рамчорону же он сказал:

— Не надо. Ты тоже отправляйся спать. Мы много потрудились. Я, пожалуй, тоже отдохну.

Рамчорон ушел. Вокруг стояла мертвая тишина. В кромешной тьме Протап бесшумно поднялся наверх и, подойдя к двери своей спальни, открыл ее. На своей постели он увидел спящую Шойболини. Рамчорон забыл его предупредить, что поместил ее в этой комнате.

При свете лампы Протап видел лицо Шойболини, и ему казалось, будто на белоснежной постели кто-то рассыпал только что сорванные едва распустившиеся цветы, будто в сезон дождей по серебристой поверхности спокойной Ганга плывут белые лотосы. Чарующая тихая красота! Протап не мог оторвать взгляда от лица Шойболини. Но не потому, что его изумила ее красота или в нем пробудилась страсть. Он смотрел на нее, ни о чем не думая, словно зачарованный. Перед глазами встало далекое прошлое: как-то вдруг само собой всколыхнулось море воспоминаний и покатились волны, обгоняя друг друга.