Клетка для простака. Тот, кто шепчет - Джон Карр

«Возможно, вы вели себя неподобающим образом».

«Я ничего не смыслю в таких вещах, – сказал Гарри, стуча кулаком по столу, на который он опрокинул пузырек с чернилами. – Но вчера вечером я гулял с ней по берегу реки. Светила луна…»

«Понимаю».

«И я сказал Фей, что люблю ее. Я целовал ее губы и шею…»

«А! Это важно!»

«…пока окончательно не потерял голову. Потом я попросил ее стать моей женой. Она так побледнела, что в лунном свете стала похожа на привидение. Она закричала: „Нет, нет, нет!“ – будто мои слова привели ее в ужас. Через секунду она бросилась бежать к разрушенной башне и укрылась в ее тени. Профессор Риго, все время, пока я целовал Фей, она оставалась застывшей, точно статуя. Должен сказать, что от этого мне было очень не по себе. Хотя я понимаю, что недостоин ее. Я последовал за ней по высокой траве к башне и спросил, любит ли она другого. Она издала что-то вроде стона и сказала: „Нет, конечно нет“. Я спросил, нравлюсь ли я ей, и она призналась, что это так. Тогда я сказал, что не оставляю надежды. И я действительно не оставляю надежды».

Все это Гарри Брук поведал мне, стоя, у окна в моем номере. Его рассказ тем более озадачил меня, что совершенно очевидно, эта молодая женщина, Фей Ситон, была женщиной в полном смысле слова. Я стал утешать Гарри. Сказал ему, что он должен набраться мужества и что, если он поведет себя тактично, то, без сомнения, сможет завоевать ее.

И он действительно завоевал ее. Не прошло и грех недель, а Гарри уже торжествующе сообщил мне и своим родителям, что они с Фей Ситон помолвлены.

Лично я не думаю, что папа Брук и мама Брук были в восторге.

Замечу, что не могло быть никаких возражений против его женитьбы на этой девушке. Ни против самой девушки, ни против ее семьи, предков или репутации. Нет! Она подходила ему с любой точки зрения. Вероятно, она была на три или четыре года старше Гарри, но что из этого? Возможно, пана Брук, будучи британцем, смутно полагал, что для его сына унизительно жениться на девушке, которая впервые появилась в их доме в качестве служащей. И эта женитьба была столь скоропалительной. Она застала их врасплох. Но их по-настоящему удовлетворила бы только титулованная миллионерша, да и то когда-нибудь позже – когда сыночку стукнет лет тридцать пять или сорок.

Между тем что они могли сказать ему, кроме слов «Да благословит тебя Господь»?

Мама Брук, по лицу которой струились слезы, держалась мужественно. Папа Брук стал вести себя с сыном как мужчина с мужчиной, с грубоватой сердечностью, словно Гарри внезапно, за одну ночь повзрослел. В промежутках папа и мама шептали друг другу: «Не сомневаюсь, что все будет хорошо!» – точно находились на похоронах и строили предположения относительно того, куда попадет душа покойного.

Но, заметьте, прошу вас, что теперь и папа и мама уже наслаждались всем этим. Смирившись с тем, что женитьба сына неизбежна, они начали извлекать удовольствие из происходящего. Так оно обычно и бывает в семьях, а Бруки были людьми самыми заурядными. Папа Брук предвкушал, как его сын еще усердней займется кожевенным бизнесом и еще больше прославит «Пеллетье и К°». В конце концов, новобрачные должны были поселиться либо в их доме, либо достаточно близко от него. Это было замечательно. В этом была лирика. Это напоминало пастораль. А потом… трагедия.

Ужасная трагедия, говорю вам, непредвиденная и леденящая кровь, словно удар небесной молнии.

Профессор Риго помедлил. Он сидел, немного склонив голову набок, подавшись вперед и поставив локти на стол. Каждый раз, когда ему хотелось подчеркнуть важность своих слов, он выразительно стучал указательным пальцем правой руки по указательному пальцу левой. Он был похож на лектора. Его сверкающие глаза, лысая голова, даже довольно комичная щеточка усов, казалось, излучали энергию. – Ха! – произнес он и, шумно засопев, выпрямился. Толстая трость с грохотом упала на пол. Он поднял ее и осторожно прислонил к столу. Из внутреннего кармана пиджака он извлек свернутую рукопись и фотографию в половину кабинетного формата.

– Вот, – объявил он, – фотография мисс Фей Ситон. Это цветная фотография, и она неплохо получилась у моего друга Коко Леграна. А в бумагах, написанных мною специально для архива «Клуба убийств», изложены все обстоятельства этого дела. Но, прошу вас, взгляните на фотографию!

Он положил фотографию на скатерть и подтолкнул к ним, сметая крошки.

Нежное лицо, которое способно долго тревожить и преследовать; взгляд, устремленный куда-то поверх плеча зрителя. Широко расставленные глаза под тонкими бровями, небольшой нос, полные и довольно чувственные губы, как-то не вяжущиеся с грациозной, изящной посадкой головы. С этих губ будто только что сошла улыбка, изогнувшая их уголки. Копна гладких темно-рыжих волос, казалось, слишком тяжела для тонкой шеи.

Это лицо нельзя было назвать красивым. Но оно волновало воображение. Что-то в этих глазах – ирония, горечь, скрывающаяся за мечтательным выражением? – сначала озадачивало вас, но потом ускользало.

– А теперь скажите мне, – потребовал профессор Риго с горделивым удовольствием, которое испытывает человек, когда ему есть что сказать, – не замечаете ли вы в этом лице чего-то странного?

Глава 3

– Странного? – переспросила Барбара Морелл. Жорж Антуан Риго просто дрожал от переполнявшего его радостного возбуждения.

– Именно, именно! Почему я назвал ее очень опасной женщиной?

Мисс Морелл с несколько надменным выражением лица жадно следила за его рассказом. Один или два раза она взглянула на Майлса, словно собираясь что-то сказать. Она наблюдала, как профессор Риго взял с края блюдечка свою потухшую сигару, торжествующе затянулся и положил ее обратно.

– Боюсь, – неожиданно ее голос зазвенел, будто этот поворот рассказа каким-то образом затронул ее лично, – боюсь, вам придется уточнить вопрос. Что вы имеете в виду, называя ее опасной? Она была настолько привлекательна, что… могла вскружить голову любому мужчине, которого встречала на своем пути?

– Нет! – резко ответил профессор Риго. – Он снова захихикал. – Заметьте, я признаю, – поспешно добавил он, – что со многими мужчинами дело обстояло именно так. Только взгляните на ее фотографию. Но я не это имел в виду.

– Что тогда заставляет вас называть ее опасной? – не сдавалась Барбара Морелл, в серых глазах которой, с напряженным вниманием смотревших на француза, начал разгораться гнев. Следующий вопрос она выпалила прямо-таки с вызовом: – Вы имеете в виду, что она была преступницей?

– Моя милая юная леди! Нет, нет, нет!

– Искательницей приключений? – Барбара ударила рукой по краю стола. – Нарушительницей спокойствия, да? Коварной? Злобной? Сплетницей?

– Отвечаю вам, – заявил профессор Риго, – что к Фей Ситон не подходило ни одно из этих определений. Простите меня, старого циника, но я утверждаю, что она, будучи по натуре пуританкой, была вместе с тем благородной и доброй девушкой.

– Что же тогда остается?

– Остается, мадемуазель, то, что могло бы послужить правдивым объяснением этих загадочных событий. Темных, отвратительных слухов, которые поползли по Шартру и его окрестностям. Загадочного поведения нашего трезвого, консервативного мистера Говарда Брука, ее будущего тестя, громогласно поносившего ее в таком многолюдном месте, как Лионский кредитный банк…

У Барбары вырвалось тихое, невнятное восклицание, в котором выражалось то ли сомнение, презрение и недоверие, то ли полное пренебрежение к его словам. Профессор Риго наблюдал за ней, полузакрыв глаза.

– Вы не верите мне, мадемуазель?

– Разумеется, верю! – Кровь бросилась ей в лицо. – Что я могу об этом знать?

– А вы, мистер Хэммонд? Вы что-то очень молчаливы.

– Да, – рассеянно сказал Майлс, – я…

– Рассматривал фотографию.

– Да. Рассматривал фотографию.

От удовольствия профессор Риго широко раскрыл глаза.

– Она произвела на вас впечатление, а?

– В ней есть нечто завораживающее, – подтвердил Майлс, проводя рукой по лбу. – Эти глаза! И поворот головы. Черт бы побрал вашего фотографа!

Он, Майлс Хэммонд, был измучен очень долгой болезнью, от которой лишь недавно оправился. Ему хотелось покоя. Ему хотелось уединенной жизни в Нью-Форесте в окружении старых книг – сестра вела бы там хозяйство до своего замужества. Он не желал иметь дело ни с чем, способным взбудоражить воображение. Однако он сидел и смотрел на фотографию, смотрел на нее во все глаза при свете свечей, пока нежные краски не начали расплываться.

Профессор Риго тем временем продолжал:

– Эти слухи о Фей Ситон…

– Какие слухи? – резко перебила Барбара.

Профессор Риго тактично проигнорировал ее слова.